Отмена

Я не помню, что тогда произошло.
  Перед отъездом у меня опять разболелась голова, я выпил одну таблетку, затем другую, затем третью. Когда боль утихла, я начал собираться, как вдруг мое ухо разрезал звонок домашнего телефона. Я подпрыгнул от неожиданности, да и поплелся за домашним, который опять валялся где т за диваном. Зеленая кнопка:
- Алло, Это Константин Черков?
- Да, я. Здраствуйте
- Я врач, у которого вы проходили обследование.
- Дада, какие результаты?
- Мне очень жаль...
В груди, где то в районе сердца сдавило так, что сил хватило лишь на одно слово.
- Сколько?
- 2 месяца, может 3. Мне действительно жаль.
- Спасибо вам.
- До свидание, Константин
- Прощайте.
Я, в принципе никогда не любил слова "прощай", "прощайте" и тп. и мне показалось, что я все таки немного перегнул, но я на тот момент твердо знал, что никогда этого врача больше не увижу. Да и выбор был не особо велик: умереть от опухоли, или быть подорванным в войне. Самым отвратным для меня было то, что 2 последних месяца своей жизни я должен буду смотреть на чужую, чуждую мне смерть. Которую я никогда не боялся, но и не хотел с ней сталкиваться.
      А как же мама?
 Я не единственный ребенок в семье, но я самый старший. В нашей семье еще 2 сестры и брат, которому 2,5 года. С 15ти лет я работал с отцом в автомастреской. Денег было мало, а работы было много и я, как мог, помогал ему. Мать, когда узнала, что меня посылают на афганскую войну, долго плакала, умоляла остаться. Я знал, что если останусь, то меня расстреляют сразу, если же отправлюсь на войну, то пристрелят меня там. А тут выяснилось, что мне жить то осталось всего ничего...
   Мои раздумья прервал телефонный звонок.
- Черков?
- Да.
- Внуково, через час.
Короткие гудки.
  Дальше все события, полет, посадка, дорога пролетели в один миг. В тот день, когда мы ехали на очередное задание, у меня начало пульсировать в голове, но не болело.
  И началось то, что я предпочел бы отрезать от своей памяти как гнилой отросток чего то непонятного. По нашему отряду начался обстрел. Я ринулся вперед, со мной было еще пятеро человек. Мы бежали по некому подобию очень редкого леса, с низкими деревьями, так что укрыться было негде. Дима, Саша, 2 Сережи и Ванек стали моими друзьями на тот период и  ломанулись за мной, когда я вырвался вперед. Я резко обернулся, когда услышал рядом с собой хлопок и громкий взрыв. Серега нарвался на мину. Мы успели увернуться, но эта картина настолько врезалась мне в память, что умри я хоть сто раз, все равно никогда бы это не забыл.
     Его разорвало. Разорвало так, как разрывают буханку хлеба на много частей. Все его тело охватила туча из земли, пепла и дыма. Когда мы к нему подбежали, он был еще жив, но это был уже не Сережа. Руки и ноги ему оторвало, лицо было изуродовано настолько, что почти невозможно было в нем найти хоть одной знакомой черты лица. Он выдохнул лишь "Бегите" и умер.
Я был в ступоре. Дима начал орать, и я побежал за ним, но мне казалось, что я был не в этом мире, что время остановилось...
     Нас окружили. Мы бились как могли. Вокруг меня умирали люди. Невинные. Нас осталось двое: я и Ванек. Отстреляя всех, мы было расслабились, не заметив боевика, который попал в Ваню из гранатомета. Меня отбросило в сторону, но я успел попасть в него. Но упал я неудачно: из земли торчала какая-то ветка, которая проткнула мне ногу насквозь. Боль ударила по мне так, что я потерял сознание на некоторое время.
    Очнувшись, я огляделся вокруг, ничего не изменилось. Это означало только одно: весь наш отряд погиб. Я начал аккуратно вставать, чтобы вытащить из своей ноги кусок ненужного ей дерева. Сделав это я опять упал и в первый раз посмотрел на небо так, как не смотрел на него никогда раньше: оно было прекрасно. Его бирюза переходило в мягко желтый цвет, напоминавший топленое деревенское молоко моей бабушки. Где то в далеке виднелись обрывки облака, напоминавшие размазанную по бумаге белую гуашь.
    Небо опускалось на меня. Оно опускалось, но было все также далеко от меня. Оно звало, и я прекрасно понимал куда. Но я не пошел. Прошло уже 4 месяца, по срокам я уже должен быть там, но я не ушел...
    Я лежал. Впервые за все это время я лежал. Боль была от меня далеко, она была от меня отдельно. Через некоторое время я попытался встать. Аккуратно, чтобы нога снова не начала заливать все кровью я встал и огляделся вокруг. Это была вторая и последняя картина, которую я помнил: вдалеке горели грузовики, в котором ехал наш отряд. По всему этому расщелью, между теми самыми низенькими деревьями, листья которых колыхались от движения ветра, лежали изуродованные части человеческих тел. Кровь была всюду. Ее запах, в перемешку с запахом свинца бил по носу кулаком. И со мной случилось то, что не случалось никогда на моей памяти. Я заплакал. Слезы жгли лицо, но я стоял и плакал как ребенок. Мне было настолько больно в душе, в далеке от дома, от потери друзей, от смерти других, от контузии, от всех этих военных пейзажей, что слезы сами текли, а я лишь ловил их ладонями...
     Я пошел вперед. Нога болела с дикой силой, но я все равно шел, шел, шел, шел...
     Я видел кругом лишь смерть. Горы гниющих трупов смотрели на меня, но я лишь закрыл глаза и шел вперед...
     Я дошел до нашей части. Оказалось, что мы пропали на 2 дня. Меня отправили в военный госпиталь, обработали и зашили рану. Я лежал там еще 2 или 3 недели, после чего меня отправили обратно домой, дав крохотный значок "За доблесть и мужество". Мне стало тошно, что я был частью какой то политической игры, в которой люди становились пушечным мясом, в которой нет цены человеческой жизни. Выйдя из здание воен.начальства я выкинул это значек к чертовой матери.
     Вернувшись домой, я узнал, что на мое имя пришла похоронка и отец получил инсульт. Он оказаля прикованный к инвалидному креслу и врачи сказали, что он никогда больше не сможет ходить. Старшая поступила в институт, но быстро вылетела оттуда. Оказалось, что за ее место уже кто то заплатил и она осталась ни с чем. Младшую чуть было не выкинули из школы, когда узнали, что она начала продавать себя, чтобы принести в дом хоть какие нибудь деньги. С братом только более менее все в порядке было.
    Все это сказалась на матери. Когда я уезжал, она была полной женщиной, с ярким румянцем и темно-русыми волосами. Сейчас это была тощая, бледная женщина с белыми как кость волосами...
    Я позвонил доктору, который обьяснил, что диагнозы перепутали, и что у него запущенная мигрень. У меня были смешанные чувства. На миг мне показалось, что лучше б я умер, не видя того, что творится с близкими мне людьми, но потом опомнился. Надо было срочно что то делать, иначе б все просто умерли с голода...

    Здравствуй, "перестройка". Пять лет до перестройки я бился от места к месту. Был слесарем, механиком, сантехником, продавцом, грузчиком и тд. Всего и не упомнить. Но грянула перестройка, и то, что я затевал осуществилось. Я стал богат и смог пристроить и старшую и младшую сестер, а брат пошел в школу, где учится на отлично. Матушка поправила свое здоровье. Не дожил до этих дней лишь отец. Я смог сделать все для своей семьи и обзавел свою.
    Ночью, я проснулся от дикой головной боли и решил, что надо снова пройти обследование, дабы выявить все таки что это. Врачебная кутерьма частной клиники проходит гораздо приятнее муниципальной. Через неделю мне звонит доктор, крайне взволнованно пролепетал:
- Алло, Константин Черков?
- Да, я вас слушаю.
- Я врач, здравствуйте. У меня плохие новости. У вас рак. Запущенная стадия. Мне очень жаль.
- Мне еще 6 лет назад сказали, что я умру и ничего, жив пока - сказал я усмехаясь, - спасибо, всего доброго
- Но вы не...
- Спасибо, до свидания.
И я положил трубку.
Через 2 дня я умер.