Несносная погода

 Май месяц на дворе, а погода несносная. Сыро, как в могиле, да и темно соответственно. Нет, я, конечно, в ней не была, однако предполагаю, что там всё именно так, как я и предполагаю. Промокшая и обессилевшая,  я бреду по безлюдному городу, и вот уже на горизонте показывается дом. Мой отчий дом. Несколько  минут неспешной ходьбы, и я уже в десяти  шагах от своего родного, провонявшего бог весть чем,  подъезда. Огромная, образовавшаяся в результате непрекращающихся дождей лужа, перекрывает мне путь домой. В принципе, ничего серьёзного,  лужу несложно обойти. Но я не стану. Я и так только и делаю, что всю жизнь обхожу все видимые и невидимые барьеры. И что толку? Обходишь одни, появляется другой, обходишь и его, а  перед тобой уже новое препятствие.
 Провалившаяся  в воду по щиколотку, я вяло влачу за собой ноги  и упрямо  продолжаю двигаться вперёд.  Переплыв дождевое море, я освобождаю от воды туфли и вхожу в парадную. Уныло поднимаясь вверх, я пересчитываю ступеньки. Я всегда их считаю, ещё с детства. И только сейчас, словно очнувшись ото сна, я понимаю, что двигаюсь  на своих двоих. Странно,  ведь  это так не похоже на меня. Почему я не воспользовалась лифтом? Обычно, я так и поступаю. Что, вспомнились детские страхи? Ответ, который  пришёл ко мне на мною же заданный вопрос оказался весьма неожиданным: мне неохота, и это  само по себе  нелепо, поскольку я трудоголик, и  в тот  день,  когда лень приходила ко мне в гости, меня попросту не оказалось дома. Кроме того, она ещё и абсурдна: на лифте, значит, неохота, а пешком – в самый раз? А между тем, ничего из ряда вон выходящего, всё проще простого. Любой транспорт, включая лифт, заставляет  нас ждать и торопить время. И то и другое для меня сегодня – это  катастрофа. А когда ты идёшь пешком – ты сам себе хозяин.
  Наконец я у дверей своей квартиры. Чувствую себя, словно меня трамвай переехал, разбитой и разбросанной по всем углам. Хорошо, хоть с этажом мне повезло. Квартира моя расположена как раз посередине: сколько до основания, столько и до верхушки. Только отчего-то путь к началу всегда даётся мне легче.
Не знаю почему, но в памяти моей вдруг всплыл отрывок из детства. Когда я была ребёнком (неужели и такое было?) я страшно завидовала всем, кто проживал на последнем этаже. Мне  до слёз хотелось  быть на их месте. Вышел утром на балкон, протянул ладошки и, солнце в него скок; вечером протянул руку, схватил  за конец лунный рожок  и, знай себе раскачивайся. Но еще сильнее, я хотела попасть на чердачок к Карлсону, не к тому, что в Швейцарии, он мне был несимпатичен, а к нашему, немного избалованному, но милому и доброму, в которого я верила безоговорочно. На меня и сегодня, порой находит  такая блажь. Я будто бы впадаю в детство и  начинаю размышлять, словно несмышлёная девчушка. В голову мне приходят всякого рода несуразные мысли, и я задаюсь вопросом: « А что, если он и впрямь существует?». Но такое происходит не чаще, чем пару раз в год, поэтому повода для беспокойства я не нахожу. А, если бы всё же Карлсон существовал и жил именно на чердаке моего дома? Представляете, сколько ещё надо топать, чтобы добраться до места его обитания? Я и так с трудом доплелась, осталось язык высунуть. И, тем не менее, в жилище Карлсона, я бы забралась. Только он меня в гости к себе не позовёт. Нет, не позовёт. К нему входят только избранные.
 Офигенные мысли, что тут скажешь. За плечами не один десяток, а ума-разума  ни на грош. Верно говорят, сколько не учись, а если был дураком, дураком и помрёшь. 

  С трудом просовывая руку во внутренний карман куртки, я достаю оттуда ключ и вставляю в замочную скважину. Что это случилось с замком? Он не поддаётся.  Ругая всё и вся,  я нечаянно облокачиваюсь на нерадивую госпожу-дверь и вваливаюсь в дом, спотыкаясь о порог. Ну и ну, совсем я уже, того.  Мама ведь дома. Она на больничном. Что со мной такое? В последнее время просто ничего не задерживается в моей  дурной голове. И на что она годна, кроме как, чтобы шапку носить?
  Оставляя дверь незапертой, я, не разуваясь, плетусь к себе. Следы, которые остаются после меня на ковре, дают  точное представление того,  что сейчас творится на улице.
 Что за жизнь? И в кого я такая уродилась-то непутёвая? Даже дверь не желает мне подчиняться, то не открывается, а то вдруг распахивается со всей широтой своей души и с вожделением наблюдает за моим падением. Да, ещё и промокла, как курица.  Два часа бесцельного  блуждания, и всё под дождем. Хоть  бы зонт, что ли  сообразила с собой прихватить. Ведь когда я выходила из дому, небо уже предвещало грозу.
- Привет, пугало.
 Это я со своим комическим отражением. Мокрая, скользкая, с прилизанными волосами, я представляю собой весьма жалкое зрелище.
Но что же это? В зеркале, помимо меня – уродца в иссиня-черной от влажности куртке, заметно прилипшей к телу блузе  и в плюющих дождём туфлях, я вижу ещё кое-что, а именно: висящий на левой руке как на вешалке истекающий дождем зонт. С понтом – под зонтом, а сам – под дождём.  Какова причина нынешней сверх рассеянности, в череде проблем и неудач? А ведь если разобраться,  основной и главной причиной всех моих бед и  неприятностей являюсь я сама. Именно моё закомплексованное и запрограммированное на неудачи эго мешает мне радоваться и наслаждаться дарованной жизнью. Разумеется, я не родилась такой. В подобную пародию на современного человека я превратилась  в результате неоднократных поражений и ошибок. Но, если подумать, от них ведь никто не застрахован.  Однако не все сдаются, складывают руки и запрещают себе даже помыслы о счастье. А как себя веду я? В последние годы, я только и делаю, что избегаю с ним встреч, закрываю глаза на неутешительную действительность и притворяюсь, будто всё путем, и я вполне довольна сложившейся жизнью. В  результате  многолетнего притворства у меня у самой уже сложилось впечатление, будто мне и желать-то нечего. И  сколько ещё будет продолжаться эта ложь? Я, не прекращая, лгу  всем, и, главное – себе. Но известно, что  проблемы не исчезают только от того, что мы от них прячемся. Придёт день, и они непременно настигнут нас, и тогда решить всё, зараз, будет куда сложнее.  Невероятно, и я вот только сейчас это поняла? Неужто на меня снизошло озарение? Нет, конечно, нет. Обо всем  этом мне было известно всегда, более того, мне даже неоднократно доводилось обучать  азам жизни других, близких и не очень мне людей. А вот  над своей жизнью задуматься – не задумывалась. И вот сегодня вдруг… Вру, не вдруг. Просто завтра – день моего рождения. О, это особенный праздник. Он имеет уникальную способность выставлять грань  между людьми счастливыми и теми, кому наскучило всё, включая саму жизнь. Одни окружают себя в этот  день  родными и близкими сердцу людьми, радуются и веселятся, другие, яркой представительницей которых я являюсь – отрешившись от всех, без малейшего сопротивления отдаются в лапы злому и коварному одиночеству. Вот от этого мне и неймётся. Не хочу «завтра».
 
Сбросив с себя мокрую куртку, разбросав по спальне, которая служит мне и гостевой и рабочей, туфли, я валюсь на кровать, в надежде отключиться от всего, что тревожит и мешает мне жить сегодня, как никогда.
 Ну, вот, опять облом. Это, конечно же, мама. Она заметила, как я вошла (еще бы не заметить!) и, не дождавшись с моей стороны внимания, решила лично напомнить о себе. Попробую притвориться спящей. Да жива я, жива. Ох, мама. Она подошла ко мне близко-близко и прислушивается, дышу ли я.  В подобной ситуации сопротивление бесполезно.
- Мам. Привет.
- Да ты вся промокла! Сейчас же снимай с себя всё! Я сказала всё, всё снимай, и нижнее белье - тоже. Того гляди воспаление лёгких заработаешь. 
- Мам, о чем это ты? Какое воспаление, каких легких? Неужели ты думаешь, что мне сейчас до всех этих глупостей?
- Снимай и мало говори.
Видит бог, я стойко и сдержанно сносила все ее крики и причитания, но это уже слишком. Если её не остановить…
- Перестань, мам! Оставь в покое моё белье. Хочешь заботиться – пожалуйста, только, если ты не заметила, я давно повзрослела и не нуждаюсь в том, чтобы мне протирали сопли.
 Какая мерзость! Я снова обидела маму и снова незаслуженно. Сейчас она,  наверняка, стоит у окна и заливается слезами. Какая я всё-таки сволочь. И, главное, она ведь ни слова мне наперекор не произнесла, а могла бы, имеет полное право отругать как последнюю... Но мама изучила мой придурковатый нрав и знает, коль  я не в духе, со мной лучше не связываться. Иначе, даже маленькое недоразумение чревато скандалом.
Ну и ну! Всю постель промочила. Где спать-то буду?

-Мама! Ма…

Что произошло? Как я оказалась в маминой постели?
-Ма-а-ам…
- Да, доченька. Говори.
 В чём дело? Почему она до сих пор  плачет? Неужели моё поведение так её расстроило? Не в первый же раз. А-а-а, кажется, я что-то припоминаю. Точно. Я стояла посреди комнаты и любовалась плодами своей безалаберности. Вдруг у меня больно кольнуло слева  в груди.  Я поспешила вон из комнаты, но тут уже  голова пошла кругом, перед глазами посыпались чёрные снежинки и… Неужели опять?
 Пару раз со мной уже случалось нечто похожее. На какой-то миг я теряла сознание, а когда приходила в себя, мама вызывала врача, мне делали укольчик, и всё возвращалось на круги своя. На этот раз, определенно, всё по другому. Я припоминаю ощущения, возникшие во мне в первые секунды возврата к жизни, и могу поклясться, что они коренным образом отличаются от тех, что были прежде. Раньше, предположение, что происходящее может быть началом конца, оставляло меня равнодушной. Перспектива оказаться по ту сторону каньона нисколько не пугала меня. Скажу большее,  во многом это меня даже устраивало. Подозревая, что возможно скоро всему наступит конец, я ощущала некое умиротворение. Наконец-то вся боль уйдёт. Но сегодня, я вдруг впервые почувствовала, что мне жаль расставаться с жизнью, а, главное, мне жаль расставаться с ним. А ведь до сих пор, я и не догадывалась, как много он для меня значит. Было бы глупо отрицать, что время, которое мы проводили вместе – лучшее, что происходило со мной за последнее энное количество лет. В компании с ним я становилась другой, более что ли раскрепощённой. Или, я бы даже сказала, более естественной. Такой, какой бывала в далёкие годы юности.  Я снова научилась смеяться, хотя до встречи с ним была уверен, что разучилась этому навсегда. Если случалось и  мы несколько дней не виделись, я скучала, хотя не признавалась  в этом никому, даже себе. Словом, жизнь моя преображалась, поскольку преображалась сама я. И городские кафетерии, надо признать,  прилично на нас подзаработали.
- Доченька, как ты, милая моя?
- Всё хорошо мам, не плачь.
- Прости меня, доченька. Прости за всё.
- Ну что ты, мам. Ты ни в чём не виновата.
Как часто я позволяю себе нагрубить ей, обидеть. Временами мои упреки доходят до абсурда. Я обвиняю её во всех моих бедах и неудачах. А, если судить  трезво, ну в чём она виновата? Во всём, абсолютно во всём виновна я сама. Вот только, думаю,  я слишком поздно спохватилась. Гарантии, что жизнь даст мне ещё один шанс – никакой. Хоть бы ещё разок увидеть его.
- Мам, принеси мне, пожалуйста…
-Что, милая?
- Телефон.
- Вот опять. Не принесу. Можешь ты хоть сегодня не думать о работе? Слышала, что доктор сказал? Тебе отдыхать нужно.
- Мам, это очень важно. Принеси, прошу.

 Решено. Возьму и позвоню ему, скажу, что скучаю, что хочу видеть, слышать его голос, чувствовать дыхание. Вот только сейчас наберу его номер, и… Он имеет право знать, как  дорог мне.

 Лучше бы я умерла. Нет, он не сказал мне ничего обидного, Боже упаси. Он всегда так учтив, доброжелателен.  Но из его слов, я поняла, что его вполне устраивает нынешнее положение вещей, и  он не готов, совершенно не готов к переменам. Он не сказал ничего, кроме: «Я не хочу ничего менять». Но этим он сказал всё. Он привык жить свободно, делать, что ему заблагорассудится, ни от кого не зависеть и ни за кого не нести ответственности. Я где-то даже понимаю его.  Он уверен, что впереди масса времени и возможностей. Откуда ему знать, сколь быстротечна жизнь, насколько запоздалыми могут оказаться на вид самые простые решения. Да, откуда, когда даже я  поняла всё это только сейчас, стоя на пути пересечения жизни и смерти. Я, словно бы впервые за свою долгую жизнь прозрела. Но что ему из того? Быть может, умри  я, он бы понял…
 Какая жестокая несправедливость. Впервые человек решился на серьёзный шаг и, пожалуйста.
Проклятый телефон! Вот тебе! Получай!
К счастью, полы в маминой комнате застелены коврами да дорожками, и поэтому телефонный аппарат не разбился и не разлетелся на куски. Да, телефону повезло гораздо больше, нежели мне. Я разбита, разбита окончательно, и никакой надежды воссоединица вновь.  И что теперь, продолжать ничтожно влачиться по жизни или же разумнее будет умереть? Если бы мне было дано выбирать…

Мне лучше, значительно. Правда,  улучшения эти имею, исключительно, физический характер. Да, сердце завелось и вернулось к основному режиму работы,  но кровь из него продолжает сочиться, вытекая ежесекундно. Весь вчерашний день я провалялась в постели, позволяя маме трепетно и нежно заботиться о себе. То, с каким удовольствием она исполняла возложенную на неё миссию,  бальзамом ложилось на моё истерзанное сердце.  Сегодняшняя ночь прошла в страшных муках и раздумьях. Я снова и снова перекручивала в мозгу ленту с записью собственной жизни и ощущала,  с какой интенсивностью  учащается моё сердцебиение. Мои мысли мрачнели и мрачнели, а сердце всё ускорялось и ускорялось. В его движении я обнаружила хаос, впрочем, как и во всём, что имеет ко мне хоть малейшее отношение. Я, невольно, поймала себя на мысли, что снова желаю смерти. С детства  мама учила меня тому, что жизнь даётся нам  свыше и только Господь вправе лишить нас её. «Наложить на себя руки, - говорила он - означает пойти супротив Господа, тем самым, совершив не просто опрометчивый поступок, а тяжкий непоправимый грех». Я помнила об этом, и сознательно была к этому готова.  Ведь никакое наказание, никакие испытания не могут быть страшней моей умеренной, подверженной чёткому расписанию жизни.

С кухни доносится звон посуды. Наверняка, мама колдует над очередным своим шедевром. Именно шедевром, поскольку всё, что готовится руками моей мамы, хоть сейчас можно подавать на королевский стол. Любой дегустатор согласится, что она  готовит просто великолепно, пальчики оближешь.  Из-за кризиса, в котором оказалось моё здоровье, день рождения пришлось перенести на целый день. И вот теперь, мама наверстывает упущенное. Из года в год, я пытаюсь отучить  её от  ненужной суеты и лишних хлопот. Ведь этот день в принципе ничем не отличается от повседневных будней и из едоков в квартире только двое: я и мама. Но, говори  не говори -  ей всё одно. Поднимусь-ка я с постели, пока мама занята, и умоюсь от души. Холодная освежающая вода вернёт к жизни ещё и не такую доходягу как я.
- Доброе утро.
-Ой, дочура. Как ты?
- Между небом и преисподней.
-Шутишь, это хорошо, это добрый знак. Кефирчику?
-Чай.
-Может всё же…
-Нет, мам, мне хочется чаю.
-Ну, чаю, так чаю.
Горячий парящийся чай! Волшебный напиток!
-Вкусно, мам, спасибо.
-На здоровье, деточка, на здоровье.
-Ах, мама, мама. Зачем только ты меня на свет-то родила? Можно же было хоть спросить, хочу ли я этого.
- Об этом никого не спрашивают. Человек рождается, чтобы жить и быть счастливым.
- неужели? А где оно, счастье то? Вот бы прикоснуться к нему.
- Да везде. Оглянись вокруг. Важно просто суметь его распознать, а, распознав – не упустить.