Этюд

... Когда наступает подлое вдохновенье и мысли дрожат от нетерпенья, я придумываю стихи. Они светлы и легки, как память...
    Когда не спится и бессонница-заноза душою стонет от ран, я сажусь за машинку и сочиняю давно сочиненный роман. Он называется - прозой...
Тогда дети мира оставляют свои шалые войны и прислушиваются к тишине, доносящейся из моей комнаты. Они уходят в леса и собирают для меня мышек и пауков - всевозможных мастей и генетических основ. Таких хвостатых и крылатых мышек и пауков! Вы, разумеется, возмутитесь:
- Какие, к черту, крылья у пауков!?
И тогда я невозмутимо отвечу:
- Как у моих стихов, они взмахивают обрубками строк и не могут взлететь, им ведом рок моего сердечного притяженья, они чужды паденью, они заперты на замок и - плачут. Но иногда я отыскиваю ключ, и они визжат, балагурят и скачут, как сорванцы, которые всегда за все в ответе, которым до всего есть дело на свете, которые - запросто дети! И ничего больше...
    О, благороднейшие аскеты, мои стихотворные опыты! Но чу! Моя песенка спета, и бездушные роботы выхватывают из моих строк по словечку, чтобы слепить из меня овечку, трепетную пугливую овечку, тлеющую в ночи, словно свечка. Тогда я плюю на все и еду куда-нибудь - где не проторен путь, где мне никогда не лгут, а если и лгут, то только понарошку, совсем немножко, не из зла или шкодства, а - из благородства.
    А как это получается? Слушайте и научайтесь.
- Вам богом подарен талант!
- Вы искусный галант!
- Вы непременный гарант
нашего общего счастья!
- Без Вас и Вашего участья
никак не сходятся масти
в этом странном пасьянсе
под названием Жизнь!
- Вам женщины дарят цветы?
- О-бал-денно! И нощно!
- Повсеместно и бесменно!
- А главное - правомочно!
- Ваша улыбка - источник!
- Вы вовремя ставите точки
в любой ссоре или пустом разговоре!
- Вы утонченный критик
всех мировых политик,
к тому же вы аналитик,
ценитель вин,
живописных картин,
балета.
И за это - Вам наш сердечный LOV!
Вы чураетесь пышных слав!
Вы скромны и - увы! - немного верны космополитизму!
Но и это не беда - был бы повод, а "измы" отыщутся, выбирайте
по душе. Какой предпочитаете - "соц" или "комм"?
Сомневаетесь? Бегом в исполком! Там найдутся ценители наилучшей обители для Вашего искусства. Право, что за дело!
    И я послушный, странный странник открываю дубовые двери, олицетворяющие могущество, и некоей дубине в сером протягиваю на чай, а он отводит руки и как бы невзначай роняет:
- Вас тоже склоняют к радикализму и демократизму? Тогда вам на второй этаж - этот этаж ваш!
    И я безропотно, бестопотно, как безчоботно, ступаю по ковру, на котором не видно следов крови; как алкоголик ищу руками опоры; словно безбилетников контролеры, выщипываю взглядом из серомассовой толпы своего палача - Ильича одного и второго, Кузьмича - одного и второго, или Сергеича - одного и, не дай Бог, второго такого! И отыскиваю нужное слово, чтобы плюнуть им в плеши этим метким словосочетаньем - не в оправданье, не в почитанье, во имя изгнанья, закланья и прочего испытания.
- О, Вы азартны! - воскликнете вы. - Вы бьете козырной картой и ищете победной игры!
    Но хватит! Оставим словес ненужных россыпь! Я, как и вы, болею спросыпу и ожидаю маленького пегасика, этого тонкокрылого полчасика, с которым проживаю большую часть своей неприкаянной и отчаянной жизни, имя коей строчка, исполненная надежд во имя пройдох и невежд, во имя полночных шлюх и прочих государственных потаскух. Но вот беда, этот полчасик так недолг, и моих пауков крылатый полк разбегается, расползается. Мыши прогрызают полы и справедливо ругаются на меня за то, что я съел последний кусок высохшего сыру. Сыру без дырок, сваренного из молочных опилок, которые величаются отходами производства, полученными в результате воровства главным механиком сыроделательного завода товарищем Крюковым целого килограмма отборного масла с тмином. Но товарищ Крюков в том не повинен. Его поступок обусловлен пустым времяпрепровождением и сочинением мной романа о любви. А какая во всем этом связь? Самая непосредственная. В ходе расследования выяснилось, что товарищ Крюков спер масло именно для меня. Вот такая фигня! Не-до-пус-ти-мая! Простите, Крюков, сейчас мне не до вас. Я ищу пауков в щелях потолков. Понимаете, это весьма важно, я бы даже сказал - архи! Безо всяких анархий. Хотя бы одного - ну вот такусенького, но чтобы с крылышками обязательно. Вот тогда и будет все замечательно, охрененно и офигительно и, как говорил мой сын, "безусловно, очертительно"!
    Но я его не нахожу и на улицу выхожу. И тогда дети спрашивают:
- Ну что, дорогой Королёв(так говорят дети всего мира), как твой роман?
И я отвечаю смирен и тих:
- Роман превратился в стих - в полусумасшедший, однажды потерявший смысл и снова его нашедший, какой-то больной, немой, из него сочится гной вперемешку со слезами товарища Крюкова. А, в общем, все как всегда: пауки разбежались, в кране исчезла вода, мыши прогрызли полы и обкакали все углы. И вы, уважаемые дети, больше, пожалуй, не приносите их в мой дом, в котором подорвана жизни нить и основа... Но они не послушают - и все повторится снова, сначала. Придет ко мне из начала этого маленького этюда. Вот если жив только буду.
... Итак, когда подступает высшее вдохновенье и мысли дрожат от нетерпенья, я - придумываю...

                1987