среди больших деревьев

1

Рождённый и повзрослевший среди больших деревьев, Фёдор, однажды понял, что «огромные кудрявые дубы» и скрипучие корабельные сосны тяготят человека своим постоянным присутствием и тугим скрипом, а также заслоняют небо.

Нет, Фёдор не боялся деревьев и леса в целом – острый страх тёмного могучего густого леса с буреломом и валежником посетил его в детстве всего однажды, и со временем улетучился, оставив о себе воспоминание в виде чувства осторожности и желания слушать лес.

И всё же, – Фёдор это совершенно ясно осознавал, – большие деревья – отягчающее обстоятельство: нельзя всю жизнь жить в лесу.

Гораздо интересней граница леса и луга с озерцом, или болотцем: и глазу, и знанию – есть, где развернуться, наблюдая сезонные переходы, в этом зелёном, жёлтом, красном и переменчивом, но таком устойчивом и целостном мире.

И, даже, в дождь или снег – есть, где вздохнуть: пряной мяты, терпкой хвои, чистого мороза, который не передать словами, а только – вобрать и долго держать в себе, до самой печки, до чрезмерно жарко натопленного старого дома, где бабушка всегда имела, чем завлечь и угостить: вареньем, какими-то суховатыми, но необычайно вкусными коржиками.

Сядет с прямой спиной и поругивает свою стряпню: «Пересолила, недодержала…», и довольная, когда Фёдор все эти аргументы последовательно опровергнет, расслабится, подперев голову рукой, и сидит – смотрит, как внук уплетает…

Да и рассказы бабушки никогда не были пустыми.
Ну, разве – страхи и вздохи – а так – рассказы были ещё те.

А глаза всегда сверкали, поблёскивали двумя бусинками до последнего года, которого Фёдор практически не застал, проживая к тому времени уже вдали: в совершенно новом и, показавшимся поначалу бледным и пустым степном краю, а со временем, ставшим таким же понятным и живым – своей низкорослой и редкой, но тоже душистой плоской сезонной жизнью.

Жизнью, где каждая травинка и дрозд имели своё важнейшее, просто исключительное значение по бедности, так сказать, природы.

Короче, Фёдор поехал поступать в институт: в полной уверенности, что среди больших деревьев ему не жить, и, что граница леса – опушка – есть самое правильное место для жизни на планете Земля, а на других планетах, как известно, никакой жизни нет совершенно.

Через много лет, став инженером, Фёдор прочёл, что первые люди так и вышли из обезьян, собственно – в люди: на границе джунглей и саванны – в пампасах или в пограничном ландшафте лес-степь, как его называют современные эволюционисты.

Чужые слова никогда не смущали Фёдора, и не могли его обмануть.

Всё у нас здесь есть – его только нужно найти: и бананы, и манго, и киви – только называются и выглядят иначе: яблоко, тыква, крыжовник – а разницы никакой.

Первые люди из леса на лугу, конечно, грели сердце прирождённого лесничего, но это было всего на всего одной из многочисленных версий, которых к тому времени, вместо двух основных и очевидных – выбирай любую или обе сразу – развелось, как мошкары на болотах – всю не выберешь.

Рассказ о природе и погоде, о жизни в лесу был бы неполным без раскрытия сущности любви Фёдора к …

Но в этом месте нет никакой возможности продолжить предложение ничем, кроме многоточия.

Любовь была, но объекты любви: косички, повороты чудных головок, и даже юбчонки, ножки и глазки, и спортивные костюмчики этих объектов непрерывно видоизменялись. От цвета и длины до – фасона, размера и, вообще, невозможно обрисовать – чего.

Фёдор видел, как мир вращается вокруг красавиц, видел, что они, красавицы, вертят этим вращением во все стороны, как им угодно, но видел Фёдор и то, что вращение это совершенно бессмысленно и пустопорожне.

Да и сами красавицы не были такого уж высокого мнения о своих поклонниках, называя своих парней ухажёрами. «Гулять с ухажёрами» – так это называлось у красавиц, и Фёдор, имеющий склонность слушать и слышать лесные шумы сразу усёк и звук, и оттенок: «Сухажоры».

О чём могла быть речь!

Ни одну из этих красавиц Фёдор не готов был водить по лесу, ну, в крайнем случае, ещё – водить, но не ввести её в лес по-настоящему, показывая короткие маршруты, внезапно открывающиеся полянки, рассказывая о грибах и птицах, имена которых Фёдор и сам не всегда знал, но всегда придумывал: «ложный сыроежка», «чёрный свиристел» и так далее.

Тем более, что красавицы эти в лесу, как можно было видеть по туристам, совершенно теряли свою уверенность, надевая на себя совсем не брюки и юбки, наоборот – штаны.

Был, конечно, и более вопиющий случай, но он уехал поступать в институт мясомолочной промышленности и как-то сам собой поблёк, оставив о себе слабеющую горечь: «Давай больше не будем встречаться».

Нет, это нельзя было бы так оставить: на День Советской Армии они – ещё ходили в кино, а  на восьмое марта – уже ходили,.. но не вместе, а втроём и сидели не рядом,.. но эта история, всё же, напрочь разрушит композицию текста, законы которой непреложны и неотменяемы, как закон Ома и второе начало термодинамики.

Что к этому ещё можно добавить? Пожалуй, следующее.

Будучи для своего времени просвещённым человеком, Федя, понимая невозможность обобщить свои ощущения в прозе, пытался сочинять. То есть – писать стихи.

Стих Федора был сродни виденному, – похож на лесную просеку, валежник и бурелом.

Показывать стихи было некому, а те немногие, кто не входил в число неких, нуждались в длительных пояснениях, на подобие, вышеизложенных.

Было ли это важно не понятно. Фёдор, собственно, не собирался публиковаться.

Кроме этого, для живущих на Украине фёдоров, всегда было сложно понять как их на самом деле зовут: звук «Ф» попал в славянские языки из греческих книг сравнительно поздно – в 16-м веке, и по сей день в глухих хуторах среди громадин колоколообразных елей никто звук «Ф» не выговаривают, и  иначе, как Хвэдир фёдоров не называет.

Так Фёдор утратил собственное нарицательное имя, потеряв перед этим всякую надежду сформулировать свои ощущения и, полностью слившись с окружающим его полесьем, уехал в ближайший железнодорожный институт, – а именно ровно за пол тысячи километров.

Известно, что человек хотеть может только то, что он хотя бы один раз видел собственными глазами, а железная дорога была везде и представляла собой вершину научно-технического прогресса в лесных чернозёмах и песчаниках.

Кроме того, в стране разразилась афганская война, а железнодорожников, как известно, на фронт не забирали ещё с той войны, окопы которой были здесь по лесам, то есть – везде.


2

На третьи сутки полного летнего жара, абсолютного безветрия и относительного равноденствия Фёдору удалось переломить слабое непротивление злу насилием со стороны Галины.

Попытка повернуть жизнь на круги своя закончилась драмой, если ни сказать – трагедией.

Проявив глубокое и вместе с тем тонкое знание природы человеческого естества, Галина пошла в кино с Юркой, чем вызвала внезапный, но сильный прилив этого самого естества, а скорее – цунами, отродясь невиданного в степях Украины, куда Фёдор попал в институт.

Фёдор и Галя начали вместе и одновременно проживать в её комнате в общежитии на Академика Газаряна, 3.

Летом общага разлеталась – кто куда за редким исключением, как то: геодезическая практика, стройотряд, занятый на местных ремонтах и прочих обстоятельств, упомнить которые за давностью лет невозможно, а в связи с переменой общественно-экономической формации – бессмысленно.

Посещая кафе «Орбита» – три остановки трамвая и – в девяти трамвайных остановках
кинотеатры «Родина» и «Панорама», которые какой-то антисоветчик разместил в одном здании, Фёдор и Галина, сдав отчёты, разъехались по родительским домам до осени.

В сентябре, за неимением общей жилплощади и единой философии – у Галины её тогда вообще никакой не было – Фёдора ненадолго вновь посетило чувство свободы, с которым, надо сказать, Фёдор не очень понимал, что можно делать в степях.

Отношения героев плавно перетекли в рациональное русло, тем более, что по поводу Юрки у них произошёл разговор – даже не разговор, а красноречивое молчание, отвод или отведение (не знаю как правильно) глаз, за которыми последовало прошение о помиловании, полное всепрощение и амнистия, которая, как известно, вовсе не документ, а просто такой день особый.

Рационализация отношений Фёдора с Галиной завершилась неизбежной свадьбой на пятом курсе перед распределением.

Собственно в этом месте следует поставить точку, следуя законам француза Жанра и гречанки Композиции, если бы не ряд моментов, которые следует отметить и выделить в отдельное делопроизводство.

1. Женщина обладает фантазией чувств.

Для женщины так же просто представить свои и чужие будущие чувства, как, к примеру, Фёдору – схему путевого развития двухсторонней сортировочной станции с автоматизированной полугоркой и двумя подходами: один – на запад, а другой, соответственно – на восток.

2. Чувство свободы, которое, якобы, преследует мужчину, настолько вторично, против его первичных инстинктов, что о нём – чувстве свободы, даже сочинять лень.

3. С рождением ребёнка, а их у Фёдора с Галиной двое – чувство свободы окончательно и бесповоротно, и самое странное, что неожиданно, теряет как раз наоборот – женщина. Что характерно, повторюсь – навсегда.

4. Донецкие степи, где проживают в настоящее время наши герои, с точки зрения теории тектонических плит, которую недавно Фёдор сумел охватить разумом – есть самое безопасное место на планете Земля, ибо расположены на вершине тектонической плиты, вдали от гор и морей. Осознание этого – исключительно важная компенсация за отсутствие здесь лесных массивов.

И, наконец последнее, возможно, самое главное во всей этой истории.

В Китае обнаружились пещеры.

В китайских пещерах, вот уже страшно много лет, а именно – 600 тысяч лет назад проживали некие существа – сапиенсы, синантропы, человекообразные птеродактили, не знаю – кто.

Эти синантропы – а обнаружены их скелеты – достоверно и очевидно, что никакой речью, культурой в понимании Фёдора, обладать не могли.

Тем более у них никак не могло быть государства, армии и полиции и, даже, вождества.

Этих синантропов людьми даже никак невозможно называть, но выяснено, что они хоронили своих покойников, причём иногда – попарно.

Их мужские и женские кости по сей день лежат вместе, с позволения сказать, лицом к лицу.

Также известно, что огонь в этих пещерах, не затухая, пылал тысячелетиями, пока их далёкие потомки не научились его добывать, а не случайно подбирать.

Питекантропы тысячелетиями хранили Огонь.

Зачем? Можно спорить, а можно – догадываться.

Лично я, автор этих строк, уверен: уж точно не для того, чтобы Юрка – этот увалень и неандерталец – через двадцать лет прислал Галине и опубликовал в Интернете свои, с позволения сказать, стихи:

Месяц вышел из-за тучи,
Я скучаю по тебе.
Чем меня твой Федя лучше?
Ты одна в моей судьбе.

Как видим в той давней истории, не всё было так, как нам ранее представлялось.

А может быть, и для этих стихов тоже синантропы хранили Огонь? Как знать!

В любом случае, мужчина, женщина и ребёнок есть самое главное на Земле, что в результате таки осознал Фёдор.

Осознав это, Фёдор, наконец, сумел написать удобоваримое стихотворение.

Собственно, можно было бы ничего этого и не писать здесь, а опубликовать только одно стихотворение Фёдора.

Но я подумал: вдруг опять будет непонятно о чём речь.

Прошу, таким образом, считать данный текст пояснением к стихам Фёдора.

-------------

Звон еловый, задумчивый звон

Где над озером ветру и соснам
Был завещан пустой ритуал,
И теперь не гуляю я взрослым
Появился небесный провал.

Там бес памяти в белом калении:
Люди, козы, в соломе дома –
Все пророки в седьмом поколении.
Так, трезвея, и сходят с ума,

Повторяют ошибки мальчишества,
Задыхаясь, глотают озон,
Допуская и в прозе излишество:
Звон еловый, задумчивый звон.