Фрэнсис Весь

Фрэнсис Весь
(Поэма о 10-х - 40-х годах в стиле «римейк»)

Пролог.

Вот — мой вымысел печальный;
Знаешь, где он — труд вокзальный
Пьяниц, нищих, побирох.
Начинается, как вздох,

Мой роман в стихах, и Фрэнсис
Весь вступает в белом френче.
Труд поденный начат, я
(Автор, скажем) и скамья,
На которой памятник
Стоит маленький из книг.
…
А собачка – щелк да щелк,
Пробежал по снегу волк —
Бич небесный, свод хрустальный,
Сказка — «Машенька и волк».

Воет волчьим воем волк,
На снегу, нажав курки,
Три охотника и волк,
Ну-ка, Маша, помоги.
…
Это было ни к чему
По мнению по моему,
И жена купила шубку,
Это было почему?
Шел дождь с градом пополам,
Вышла из дому мадам,
Расфуфыренная очень:
Никому себя не дам!

Сказка — ложь, ее конец
Будет девушке венец,
И собаки — рысь да лай:
«Жениха не выбирай».

А как буду помирать,
Мне дурак поставит «пять»
За стихи про Машку
И Фрэнсиса–Ивашку.

Глава 1


В старом Питере вечернем
Свет небесный просиял.
Папа с мамой очень нервно
Приезжают на вокзал.
— Мы приехали в Россию,
Где комета и война.
Ряженые попросили
В праздник хлеба и вина.
И мороженые вишни
Гимназист жует с трудом.
Фрэнсис Весь из порта вышел
Посмотреть на царский дом.
— Не учиться надо, папа.
Я хочу поэтом быть.
— Песни пишет. Лапы шкапа
Толстые… — Не перебить,
Мне тебя, — пошутит мама. —
Фрэнсис, ты ли говорлив?
Папа скажет: — Вот реклама,
Посмотри, чем Питер жив.
Вот стихи от футуристов.
Может, хочешь к ним примкнуть?
Мама скажет: — Лето близко…
Ты поешь чего-нибудь.
Шкап с картинкой. В Эрмитаже
Царь живет. Идет война.
Старый Весь мне скоро скажет:
«Хочешь яблок и вина?»
Мальчик скачет, и девица,
С животом почти под нос,
Убегает из столицы:
Где больница — там гипноз.
Все по Фрейду, видит Бог.
Морфинисту чорт помог:
Фрейд гипнозом занимался
И с сестрою тоже смог.

Мама плачет очень горько:
Фрэнсис, Фрэнсис, ты подрос.
От тебя ли этот Волька
Нищий ноги чуть унес?
Ты подрался, повзрослел…
Фрэнсис Весь на стульчик сел
И негромко так запел:

В детском садике-саду,
У няней на поводу
У семи няней в подоле
Глазки пялит какаду.
Мальчик, скачущий на воле:
– Нет, в детсад я не пойду:
Какаду сидят в неволе
В Лондонском зоосаду.

Фрэнсис Весь куплет пропел.
Как отец наш постарел.
И для седины причина –
Кареглазый тот пострел.
Дал мне Бог такого сына!
Я карету приобрел
И вообще, поднаторел
В излечении больных я
Все по Фрейду; он – орел!
Папа – добрый психиатр,
Фрэнсис Весь идет в театр,
Кончилась мировая!
Началась революция,
Так матросы распевали
Вовсю на улицах!

В платье, в платье сине-черном,
В этом скопище позорном
Выступает мать ФВ.
Гул проходит по Москве.
Мать его идет с корзиной
По Тверской и по Неглинной.
Речка тихая текла.
«Ангелы все три крыла
Темно-синие раскрыли».
Элли, Элли, это ты ли?
Нет, идет Элеонор
И приковывает взор
И колье, и та корзина.
Русь-то падает в трясину,
Звуки яблочка вокруг,
Вот он, черный света круг
Вот народ ее зовет,
Песик палочку несет.
Нету рядом мужа вроде —
Так матросы колобродят:
«Хочешь шутку-прибаутку?
Ты нам, Элли, покажи,
Как летала эта утка
За утеночком во ржи!»

Глава 2
В Америке поздно
гаснут огни.
Манхэттен;
все розы скупили они.
И смотрят на шоу;
не видно большому
Американцу,
как черный поет.
На сцене светло,
красиво, тепло,
И в зале певица поет.
У них Фрэнсис  Рузвельт,
Свой Президент.
В Техасе — ружья.
У нас — кадет.

Кадет выступает
В Собрании: он
И в Думу включен был;
И Ленин закон
Выносит, и громко
Залпы стучат.
Попросим почаще
Мы этих ребят
В Кронштадте палить.
Им жить бы да жить,
Но Революция; водки налить
Требуют парни.
Хлопают ставни.
Зимний дворец —
Золотой телец.
Его с «Авроры»
Не видно, и взоры
Матильда Кшесинская
Бросает на нить
Судьбы. На гробы
Теперь и на кладбище.
Выступают — хорошие, разные.
В Париже — пастбище
Ангелов; жить
Нетрудно, пока
Картофель дешевый.
Но тут инфляция.
Трудятся пчелы,
А мед дорожает,
И с сахарином
Чай; Катя рожает,
Когда ночь так длинна.
Революция,
Коллективизация.
Годы лютые,
С овчинку казаться
Стало небо.
Нету хлеба.

Глава 3

Вместо пролога:

И чернота, и грязь стиха,
И высота, и ширь небес.
Скажи мне, кто придумал так,
Чтоб человек высокий в лес
Ушел, сказав: «За табаком»,
Итак, растраченный пятак
Отдав, вернулся в этот дом
Из никуда, скажи? А как
Устали ангелы кружить
Над ним, когда он пропадал,
И, Бог мой, как хотелось жить –
Кругом один лесоповал,
И бедный Весь домой пришел,
И посмеялся домовой –
Incubus: что мне кошкин вой,
И бедный человек нашел,
Что нету никого вокруг,
И лето возвратилось вспять.
Скажи, ведь Берий умер, друг?
Тогда зачем гробам вставать?

Текст Ф. Веся

Один алкоголик,
Другой наркоман.
И в этом таится
Какой-то обман.
Столичный проулок
Или сельская весь –
Шагает по городу
Фрэнсис Весь.

Народу немного,
Но шубка видна,
И думает Фрэнсис –
Вот будет жена.
И ночкою темной
Шагает один
В черной шинели
Больной господин.

Нет, он не Фрэнсис,
Не мой он герой.
Но черной шинели
Он машет полой.
И потому
В мой стих он влез,
Что тоже в городе,
Как в темный лес,
Исчез в свой дом,
Где мужик за окном.

 «Каждый молод, молод, молод,
В животе чертовский голод…»

И опять как по команде
Поднимается завод.
Заводчане прокричали:
– Нынче стачка.
– Не пройдет,
молвит их хозяин нравный,
Молодой и разнотравный
Мелкотравчатый французик
С вами сучиться пойдет.

Дело было под дождем,
Под грибным и мелким.
– «Мы малярничать пойдем,»
(Галич). В Переделкине

Сносят новые дома.
Пастернак сошел с ума?
Кто он, шизофреник?
Дали ему денег?

– Эко денег у него,
Галич пишет. Что с того?
Православие квасное,
Говорит одна кума…
Павел, что это такое?
Или я сошла с ума?

Бедный мой Давид,
Все псалмы твердит.
Это санитарка,
Ей ни холодно, ни жарко.

Вот жаровня, вот игла.
Вот кума с Момом пришла.
Ищут санитарки,
Где ему жарко.

Жарко ли в постели?
Птицы прилетели.
Птицы куролесят,
А меня подвесят.

Не лечу от неврастений, –
Отвечает Боже, – гений.
И от этого ответа
Сразу лето зацвело.
У меня, как у поэта,
Чисто вымыто стекло.
Чистая рубашка, детка,
Кланялся тебе В. М.
Припугай сидит на ветке,
Еду я писать не всем.
Русская литература
В дурах бродит; между глаз
Ей от царския фигуры –
И цензура в самый раз.
Без прикрас, как Ванька-Каин,
Литератор написал.
Мы его, товарищ Сталин,
устаканим. Пес сказал
Мне, как белая ослица;
Между нами, в Вифлеем
Ты иди ко мне в горницу.
Я не кушаю, а ем.
Я не ем своих записок,
На манжетах я пишу.
И от горделивых список
Я едва уже дышу.

Вот «Онегин» выступает,
Рядом – все мои друзья.
«Скарлетт» в США летает,
Вот и Пушкин, вот и я.

И на площади
Вышли лошади.
Как ей там, бедняжке, на площади?
Лошадь, лошадь,
Нельзя, дорогая.
Вышли мы нынче
Между врагами.
И вот он, вот он,
Ответ поколений:
Каждый из нас
По своему гений.
Каждый из нас по своему лошадь.
И выходим на Лобную площадь.
Вышли мы на Лобное Место.
Вот и Фауст, гляди, ни с места.
Вот и блоковская невеста.
Менделеева?
Да. Ни с места.
И протесты, как заводские.
Сходят в прорубь
Дела лихие.
И не братство, а тунеядство.
Смотрит Сталин.
Сверху грозятся.

Глава 4

Вот пробка, бутылка,
Постой, паренек,
Ты из лесу вышел,
Ты, видно, продрог
И из камелька
Не дует пока,
И есть козья ножка,
Что лучше стиха.

Вот-вот, ангелок,
Ты роток-то закрой.
Он дышит, и курит,
Пьет водку порой.
Германская каска
И русская весь,
Шагает по улице
Фрэнсис Весь.

Попробуй подметку.
Вот лесоповал,
И здесь в 31-ом
Мой Фрэнсис вставал.
Он курит тихонько
И слышит пока,
Что Сталина все ж
Не убили. Река

Течет и течет.
И Волга, и Дон.
Народ мой сидит
И шагает с трудом.
И Волга, и дом,
И река, и Ока.
Не видно, не видно,
Не видно врага.

Вот Змей,
Он наводит свои полки.
В окне
Не видно,
Не дремлют враги,
И вот охота,
До крупного пота,
И вот, неохота –
Не видно ни зги.
И ветер грохочет, заполнив края:
«Гренада, Гренада, Гренада моя!»

В тех дальних-дальних
Американских краях
Жил тоже когда-то
Один дурак.
Забрался он в школу,
Детей пострелял,
Его бы к нам тоже
На лесоповал.

И в этот сонный,
Бессонный лес
Шагает по улицам
Фрэнсис Весь.

Вот залпа салют,
Ивановки шьют,
Да синицы поют.
Вот сонный, кессонный
Лес.
И старый редут,
Где воют и пьют
Бомжи и бродяги
Тут.
Вот именно здесь
Шагает с котомкою
Фрэнсис Весь.

Вот с рокотом шпор
Шагает Егор
И конь его рядом,
Во весь опор.
Егор — великан,
Волк попался в капкан.
И тащит волка
Егор за аркан!

Цветное стекло
На сердце легло
И Евдокию поволокло
Конями, конями
По жухлой траве
Радио передали
По всей Москве
Лет через сорок,
А то — пятьдесят,
И кони все сутки,
Как гуси, летят.

Лебеди белые,
Офицеры смелые,
Кони в подводу,
И зубы стучат.
А на погоду
Не вышло полгода,
Совсем на полгода
Забыли ребят

На полюсе холода.
Вздрогнули губы
На полюсе холода
Очень темно.
Зимой положили
В сугробы мы чудо
Жизни своей, и
Открыли окно.

Берет он котомку
И узелок.
У нас Фрэнсис Весь
Все уволок,
И спросим его,
Где тот колосок
И дети. Как бьется
Жилка в висок.

Он знает, где дети,
Почем колосок,
Он к нам заглянул
На часок, на часок.

И брит или лыс,
Или белобрыс —
Но это не плюс,
Раз похитили крыс.

В блокаду, блокаду
Похитили крыс
И это неважно,
Он брит или лыс,

И ветер ревет, задувая в края:
«Блокада, блокада, блокада моя».

И черная речка,
И черная весь.
Бежит по городу
Фрэнсис Весь.
Сожмись, как кулак,
А этих собак —
Мимо, мимо
Пройдешь, дурак!

В друзьях — Маяковский, Есенин и Блок,
Который сегодня сильно продрог.
Ф. Весь — англичанин, к России причалил,
Его посадили — и в лагерь. Урок:
Не суйся к поэтам, мой друг; с пистолетом
он ходит всегда, и стреляет как бог.

Глава 5

Тяжелую маму тащу на руках –
В тяжелых сталинских сапогах.
Хочу, чтоб мы с мамой увидели рай.
– Ты меня, Берий, больше сажай,
Тогда я вырасту подлинней
И мама останется вечно моей,
И бабушка Гутя, придя с лагерей,
Встанет еду собрать поскорей.
Тяжелая, верная мама моя
Когда-нибудь скажет: – Пойди погуляй,
И нету тирана, и мама моя
Покажет мне Ферду – того муравья,
С которым читали мы с братом тогда,
Когда были хлеб и в бокалах вода,
Пока что я маму тащу поскорей,
Свободную от лагерей и зверей.
Мама уж вышла, а бабка сидит,
Ей полковник что-то твердит,
И скоро три года, как Августы нет,
Мама моя, бомбежка и свет
Выключен. Берий, меня не сажай.
Я хочу с мамой увидеть рай.
Где мой отец? Он на фронте пропал;
В немецкий концлагерь и в лесоповал –
Мой дед-беларус. О, Белая Русь,
Великая Русь, я уже не боюсь.
Я хочу с мамой увидеть рай.
Ты меня, Сталин, не проклинай.
Пробирается по лесу человек,
Говорит, что Бога не было вовек,
Прощен? Казнен.
В этой странной Богом проклятой стране
И на малой, злой-коварненькой луне
Он казнен, не прощен…
Он не верил, потому что был простой,
Не женат – короче, холостой,
Он не знал, что неженатых не казнят,
Только водку с пивом не едят.
У него икона – Маркс и помело,
Ходит дворник-то по Стольной-то с метлой…
Только больно, те глаза уж не глядят.
Курят, пьют, да разве не едят?
Он не знает, кто Иуда Маккавей,
Он не слышит, точно дышит соловей,
Он не знает, что католики молчат
Мало, знает – на него стучат.
Кто стучит? Ты слышал в двери мощный стук,
Ты узнал одну святую из наук –
Если по тебе стучат-стучат,
То не веришь в Бога; в палача
Надо верить, но не сильно. Ты простой.
Вышел Фрэнсис Весь из леса не-пустой,
У него корзинка,
У него ботинки,
У него шинель
Гоголя, и ель
Рядом виснет. Плечи поутру
От морозца сильно ежатся в бору.
Фрэнсис Весь идет себе вперед,
Только воду-пьяну в ротОк не берет.
Едут наци,
едут и папарацци.

Глава 6

Поженятся ль они,
              иль разойдутся,
Стаканы потяни,
             как будто вертишь блюдца,
Кто духа вызывал,
            Виновен он пред небом?
Кто зверя рисовал,
            не знает цену хлеба
В тяжелые года,
            когда личины нету,
И ипостаси, да,
            бредут с сумой по свету,

Шикарнее икон,
           чем новоделы, нету.
И кудуа ушел мой Весь,
           Хоть обойди планету,
Как новенькое, всё.
          И в Весе рак сгорает,
Читает он Басё,
          И ангел вспоминает
Святые руки их,
         Богов, что понемногу
Творят среди своих
          Жизнь, правду и дорогу.

Жить будет Фрэнсис в раю на Тибете,
Ездить к Богу на велосипеде.
Ангелы райские его поведут,
Котомку возьмут и одежду пошьют.

Эпилог

Мимо Волги мы едем
На ямщике,
И прощай, свобода
В Америке.
Я не умер
И не умерла,
И во мне
Свобода жила,
Как в американском штате
Миссури, или Джорджия –
Нате!
Мне кланялся
Маяковский,
И что мне
Уют московских
Квартир,
Хоть в сибирской ссылке
Пишу и рисую вилки
И яблоки, «С Новым годом!»
И «Рождеством!» картины.
Надежды? И Черной Даме
Ткут зеленые палантины,
Шекспир ли? Ура, да будет!
И вновь меня не осудят
На каторге каторжане.
Ко мне приходят люди –
Старые парижане
И парижанки летом
Носят красивые кольца.
Фрэнсис – поэтам
Пригодится, наверно.
Машка, ты успокойся.
Все сделано верно.


Буржуазные частушки Фрэнсиса Веся

Под кремлевской под стеной
Вождь целуется с женой,
А с другой-то стороны,
Вождь гуляет без жены.

Я хожу и волком вою
Мимо ресторан «Савою»:
До чего ….
Жизнь-то буржуевая.

Хорошо свистелось мне
У кремлевской у стене —
Кто ходили к Мавзолею,
Подпевали только мне.

Макиндовид был на мне;
На кремлевской на стене
Горит золотом орел!
Ваня дует в колокол…

И на башне вечевой
В поисках языковой
Правды дует в колокол
Большеглазый тот орел.

Православие квасное, —
Говорит одна кума.
Кум ей говорит: «Какое!
Ты, видать, сошла с ума».