Сублимация

               ***
               
В лиловой тьме мерцает только кожа
Возлюбленных, пантер, детей и дракул.
«Наш путь во мраке!»… Путь наш непреложен,
Когда из уст любимой пьем мы влагу…

Наш путь… Глашатай, громче пенье!
Труби Софокл, в фолликулярной драме!
Разрублен узел солнечных сплетений.
И локон пал на грудь червонной даме.

Ах, гордецы, льстецы прекрасноликих…
Язык змеится по ложбинкам плоти.
Плотина комплексов трещит в напоре диком.
А-у! Рассудок?! Где ты? Бес нас водит…

Ведет налево – ландыши и вздохи,
Шампанское и легкокрылый эрос.
Ведет направо – суки, мразь и лохи.
Полет блохи, бомжи и русский эпос…

Так крутит дьявол, он же – черный пудель.
Полет шмеля. Зигзаги видиота.
Клиппмейкерские штучки на батуте.
Запутывает, чтоб не вынести полета.

Куда ж нам плыть? Пойти ли, витязь, прямо?
Так лоб свой раздолбаешь о бетонку.
Пока разгонишься по полосе… Далай-Ла-Лама…
Пока взлетишь в духовной пране… А вдогонку

Твои глаза мерцают в две улитки.
Две половинки сна морского перламутра.
О, поступь мудрая! Поступки… и ошибки,
И тихий диалог в туман под утро.

И легкий завтрак с запахом корриды
Ночной. Два-три глотка густого кофеина.
Стакан кефира будешь? Нет? Теперь мы квиты.
И на прощанье – поцелуй дельфиний…
Наутро так все кажется случайным.
С уходом тьмы – мы обретаем разум.
С приходом света, словно англичане,
Мы чопорно поклонимся экстазу.

Не эта ль кротость убивает насмерть?
Не сей ли крот в слепом остервененье
Крадется в тьме по лабиринту масти,
Не различая лет, а в Лете – жженье?

В саду янтарных яблок – стук железа.
Топорный ход движения историй.
Туман над Питером, в утратах мир белесый.
И ветер холод нагоняет с моря.

Туман над Питером, как молчаливый кадр,
Как онеменье стаи птиц в паренье.
И тает шаг, не слышен шум театра.
И голос тает в лифте… по ступеням…

Что жизнь? Что смерть? Подбрасывать монету…
Какой крутнется стороной – такой и ляжет
Тяжелой ношей выбор по завету,
Иль упадет кирпич на голову, иль смажет?

Кто ж не любитель грез красивых сказок?
Тут гроздья смеха, топот черепаший…
И шарф на шее куполов у Спаса.
Канал… Фонтанка… помню сон так страшен…

Белеет колыбель, а в люльке – нет ребенка.
И листья вверх летят. И дождь струится
Осенним ливнем в небе. Крутит пленка
Обратный ход рождения… и птица

Упала с Думы. Пятясь по проспекту,
Шагают люди широко. И вязко, терпко
Фонтан глотает, пьет струящиеся ветки.
Тоска… нет сил… так тянет дед за репку.

И голос замер. Мир затих в зарницах.
А горизонт рельефа петербургский
Трах-трехколенчато, в три этажа змеится…
Улов сердец… Кино… «Пес андалузский»…
О, друг моих последних заверений,
Где ось истца? Где эта точка зренья?
Отнюдь, не там, где сходятся колени
Синьоры Вишенки?! Где ног сплетенье?!

А, может, там, где в золотом сеченье
Распят покой, с кой милости исходит?…
В песках золотоносного влеченья
Забрызжет спермой бодибилдинг… Боди…

Где загноилась похоть переростка!
Где скрещены, в натуре, - Зевс и Леда!
Где – «хай, лав ю» - по меньшей мере, плоско!
Где крик сменяет – немота Тибета!

О, друг моих последних откровений.
Как тщетно выцедить из цедры каплю солнца!
Где точка зренья истины – как видит гений.
Там, где окончился Сальери – начат Моцарт!

Где спит желанье там, а здесь – разлука.
Где тел сложенье, пресеченье губ крест на крест.
Где выделка и флирт – стрельба из лука.
Где шел пест на пест и перст на перст…

Так лишь у Дев мерцает кожа ночью.
И это ощущенье – суть кончиками пальцев…
Как дар слепых котят – любовь узреть на ощупь…
К рукам дарующих в надежде прикасаться,
Когда их топят по одному…


                (сентябрь 1994 г.)