Шеф

               
- Пошел, пошел. Шевели ногами, чего разлегся?
- Каково черта? Я же четко выразился -  в ближайший час меня не доставать.
-  Шеф, мы бы вас и не побеспокоили, просто случай чрезвычайный.
- Знаю я ваши ЧП. Вы и в сортир без меня сходить не можете, сами подтереться не в состоянии. А это еще что за произведение искусства? Картина Ван Гога?  Вы его так разукрасили?
- Он Барбоса хотел покормить.
- Он? Моего пса? Да ты чё чудак, экстримал?  Барбосу твой чайник на один зуб.
- Вот мы и подумали, что он может быть подослан, чтобы убить пса.
- Сразу видно, что головы вам - лишь фасад. По-вашему я похож на слюнтяя, с которым станут сводить счеты таким вот дешевым способом?  Если кому-то приспичит цепануть меня, он просто меня замочит.
- Шеф, это вряд ли. Все знают, что мы ваша защита, прочная стена.
-Чё? Вы – стена? Да вы чуть что, сразу же  мордами вниз повалитесь, а может, и в штаны наделаете. Защитнички гребанные. Вы у меня так, прикиду ради. А защищать себя я буду сам, обучен. Ну, все, все, достали уже, убирайтесь. А этого отпустите. Вы его  так отштукатурили, что он теперь даже псину  за версту будет обходить.
- Мы просто по…
- Глохните! Нет у него передо мной и перед вами вины. Зазря фасад попортили, а я этого не люблю.
- Но, шеф…
 -Вон отсюдово. Кыш, кыш! Пока я вас извиняться не заставил.
Хотя, погодите. Дайте, я хоть поглазею на храбреца. Ишь, смельчак какой. Чейный будешь? Отвечай, или ты только фарами мигать умеешь? Да светит мне зона, если в твоем взгляде я не прочел презрения?  Что зыришь, говорю?!
- Хочу – смотрю. Ты мне не указ.
- Да ты, как я погляжу, совсем нюх потерял. Давно такой породистый?
- С пеленок.
- С чего это ты вдруг решил, что можешь вести себя со мной как ровня?
- А что, между нами разве существуют весомые отличия? Что-то я их  не нахожу. Если конечно не брать во внимание твои килограммы.
- Кончай выпендриваться, мал еще.
- Сколько есть годков – все мои.
- Цыц! Сопляк. Да у тебя еще молоко на губах не просохло…
- Я не пью молока.
- Хорохориться вздумал? Вижу, мои вышибалы сжульничали. Может приказать, что бы они окончательно тебе мозги вправили?
- Бей, если хочешь, только я тебя не боюсь.
- Обычно, с таким как ты у меня свои методы. Порешить бы тебя  и в асфальт, только вот  не хочется, что-то. Нравишься ты мне, что ли?
-Можешь и убить. С таких как ты станется. Только знай, не всегда тебе в тузах да беях  ходить. И тебя опустят.
- Меня?! Уж не ты ли? Молчишь?! Значит ли это, что молчание знак согласия?
-Понимай, как знаешь.
- Ты чё? Заткни хайло, урна привокзальное. Шеф, может, замочим его, и дело с концом?
- Да, шеф. Давай мы его…
- Не сметь! Руки себе узлом свяжите, пока я сам этого не сделал. – Но, шеф…
- Глохните, я сказал. Эй, храбрец, оглянись-ка. Видишь эти тупые физиономии, нацепленные на железобетонный каркас? А ведь они боятся меня сильнее, чем черт ладана. Я только посмотрю на них, вот так, и они уже в штаны делают. А ты, точно огурец парниковый, а не дрейфишь. Чем объяснишь?
- А чего мне объяснять? Я тебе ничего не должен и лясы точить не собираюсь. Мочишь – мочи, а нет -  я пошел, у меня дел -
 вагон и целая тележка.
- Слыхали, моржи безмозглые? Вот она, правда. Он мне не должен, оттого и коленки не трясутся, и ладони не потеют. Что  я могу ему предъявить? Какой у него передо мной долг? Он чист как стеклышко. Чист и свободен, не чета вам. Вы мне жизнь свою задолжали, вот и трясетесь, будто бабы продажные, при одном моем имени. Фу! Смотреть противно. Будь моя воля, я бы вас псу вскормил. А что? Отличная идея, и Барбос пузо набьет, и вы мне услужите.  Ржете? Идиоты.  Видишь, ты же не думаешь, будто им смешно? Это они так пресмыкаются. Знаешь, что самое ужасное, ведь никто из них не знает, шучу я или всерьез хочу, чтобы пес их схавал.  Я и сам пока в поиске решения.
- Даже, если они и служат тебе, это еще не дает тебе права обращаться с ними как с вещью.
- А ты посмотри на них, разве это не вещи? Они ведь готовы мой зад лизать, поэтому и лезут в него без мыла. Мразь! Говорят, это  я плохой, обращаюсь с людьми как с рабами, унижаю и помыкаю ими. А на что еще они годятся, скажи, на что?
- Возможно во многом и правда их вина, но тебя это не оправдывает.
-А я и не оправдываюсь. Не родился еще тот, перед кем бы я стал бы оправдываться.
- А твои дети? Какое будущее ты уготовил им? Неужели ты готовишь себе замену?
- А что, ты считаешь, лучше, если они будут как эти два мордоворота?
- Ты впадаешь в крайности.
- Ну, конечно, ведь они могут стать правильными людьми, такими, как ты. Как я мог об этом не догадаться.
- Нет правильных и неправильных людей, просто у каждого своя правда. Моя -  вот такая.
- Опа, опа, опа. Придумал. А давай-ка я пошлю  их всех к чертям собачьим, а тебя возьму к себе. Нет-нет, не в шавки, а в друзья. Или даже в братаны. Войдешь со мной в долю? Молчишь. Я знаю, ты ни за что не согласишься общаться с таким сомнительным элементом как я. Это не вяжется с твоими принципами, а наперекор с совестью ты не пойдешь. Я ведь прав? Разумеется. На, возьми платок и протри кровь с лица. Эти мародеры тебя лихо разукрасили.
- Убери! У меня свой.
- Гордый и от этого, я еще больше тебя уважаю. А у моих дебилов никакого представления о гордости. Сомневаюсь, чтобы они знали, что это  такое, и с чем ее едят. Э, брат, счастливая у тебя маманя, не то, что моя.
- У меня, ее нет.
- Нет?
- И никогда не было.
- Вот. Вот  она несправедливость. Я сколько себя помню, столько  приносил маме боль и страдания, но она все равно горячо любила меня. А ты, весь такой правильный и настоящий, а гордиться некому.
 Мама, мама. Ведь это я загнал тебя в могилу раньше срока. Мразь! Какая же я мразь. Почему я раньше не задумывался об этом? Что?! Что стоите, словно арматура? Вон! Вон! Всех расстреляю. И ты уходи, это из-за тебя вся эта муть. По твоей вине во мне замаячила совесть. Ведь жил же я до сей минуты, грабил, воровал, давил негодников, одним словом, творил грехи друг за другом и все мне было  по барабану. Ты что, проклятье мое? Скажи, ну чего тебе вдруг приспичило чужого пса кормить, да еще такого грозного?
- Он показался мне голодным.
- Голодным? Барбос? Этот людоед?
-Ну, да.
- А ведь ты, мазила, снова попал в яблочко. Я так занят пересчетом бабла, что нередко забываю о самом преданном и родном мне существе. Он у меня единственная родная душа, понимаешь. Все, уходи, не береди душу. А ведь я был почти уверен, что ее у меня нет, что  жажда власти и  наживы схавала ее с потрохами. Оказывается, все не так плохо. Хотя, как раз таки плохо, просто катастрофа. Душа это боль, а боль сегодня, это непростительная опрометчивость. Боль это провал, полный крах, конец.
- Может, мне остаться, помочь..?
- Нет! Убирайся! Этого только мне не хватало. Не жалей меня, слышишь? Я не переживу такого позора.
-Я просто помочь хочу.
-Таким как я, раз поможешь, по гроб жизни не отмоешься. Уноси ноги, пока цел.
 И он ушел. Поплелся, лениво передвигая ноги, и долго еще оборачивался и умиленно смотрел на то, как двухметровый, с виду крепкий как скала, а, по мнению большинства, лишенный каких-либо чувств мужчина, трепетно обнимает и лобзает громадного хищного пса, который единственный искренне и преданно любит и ценит его. И это -  невзирая ни  на что.