Самовлюбленная машина Цветков

Хакер

У нас работал американец Марк, по профессии хакер. Он у себя в Бостоне наслушался, что лучшие взломщики в России и приехал к нам в банк устраиваться, но ему сказали, что пойдешь в службу информационной безопасности, защищать банк от хакеров. Все продукты банка проходили тестирование у Марка. Почти все он безболезненно взламывал, но мы их все равно продавали.
Здесь Марк влюбился в миниатюрную девочку Лену, ходили они за ручки в столовую и даже в Интернете есть фотографии, как они сидят обнявшись на Патриарших прудах. Когда Марк уехал в Бостон поступать в магистратуру, то Лена очень страдала. Говорила: «На что мне это горе, может он вернется». Но Марк обратно не вернулся, хотя обещал. Я ему месяц назад электронное письмо написал: «Ну, что, тоскуешь». А он в ответ: «Вышли мне десять килограммов гречки. В Америке её нету!.

Звонок

Я сидел на работе, писал всякую муть и получал за это неплохие деньги, когда по мобильному раздался звонок:
— Вячеслав Анатольевич, вы ищете работу? — сказала трубка.
— Нет, — машинально ответил я.
— Ну как же, вот ваше резюме, — продолжала настаивать трубка.
— Никакое резюме я не размещал, — неуверенно прошептал я, — а как оно к вам попало.
Трубка надолго замолчала. Было слышно, как на той стороне кто-то судорожно перебирает бумажки.
— Вадим Гладуш, — наконец выплюнула трубка, — это он вас порекомендовал, послушайте условия вакансии.
— Не знаю никакого Гладуша, — но нежный женский голос стал вкрадчиво перечислять мои будущие (как они думали) обязанности. Я устал слушать, прервал голос и потребовал выслать мне вакансию по сети Интернет. Мы договорились, что если мне понравится вакансия, то я напишу ответ, и меня пригласят на собеседование. Напоследок переспросил:
— Так что за компания?
— Концерн Стайл, — прозвенели на той стороне и бросили трубку.
Господи! Это был концерн Стайл! Крупнейшая айтишная компания в России, владелец сорока заводов по сборке компьютеров, огромного банка, сорока софтверных компаний и собственного научного института. Я схватился за голову, что же такое я нес.
Весь день я не работал, а я сидел в своем почтовом ящике и ждал письмо с вакансией от Стайла, но ничего не приходило.
Также я сидел в почтовом ящике и во второй и в третий день, но мне опять ничего не приходило. Тогда я вспомнил, что в мобильном телефоне остался их номер и сразу же позвонил по нему, но в ответ раздалось, что такого номера не существует.
Тогда я все рассказал жене, но жена только пожала плечами, хотя и сказала, что обычно концерн Стайл предлагает зарплату на пятьдесят процентов выше рыночной.
Тогда я в Интернете нашел их электронный адрес и уже написал сам, что мол я готов, я согласен, извините меня за ошибки молодости, но ответа все равно не было. Я писал и писал, но ответа все не было. В конце концов я отчаялся и бросил это занятие, но через полтора месяца мой мобильный телефон робко завибрировал и нежный звенящий голос представился:
— Вячеслав Анатольевич, что же нам не звоните. Мы давно отправили вам письмо с вакансией.

Курить

Первый раз я бросил курить легко, но пришел к девочкам на встречу выпускников, а они все дымят, а я отказываюсь. Тогда они стали все хвалиться: детьми, работой, квартирами, дачами, а я говорю, что могу пускать дым кольцами к самому потолку. Света закричала, чтобы я закурил сигарету, ну я и закурил на пять лет. 
А второй раз ноги стали отниматься. Встаю утром с постели, а сил уже нет. Лягу отлежусь, ноги заработают. Я и иду на службу, портфельчиком мотаю. Врач (старый, курчавый грек) меня осмотрел, выписал лекарства и сказал, что курить надо бросать, а то с сосудами  проблемы. Еще может тромб оторваться и пойти по организму и так до самой смерти.
Ах, как хорошо курить, где-нибудь на берегу Черного моря в компании старых друзей, потягивая из  стаканов тонкого стекла красное сладкое вино Монте Руж, наблюдая как волна постепенно заливает желтый сухой песок белой пеной, как яркие южные звезды стремительно высыпают на черный небосклон и облавой окружают тонкий месяц.  Только на юге понимаешь, как хорошо курить, потому что эта меланхоличная размеренность так не свойственна северным городам и так противна чувствам и разуму.


Ужасный голос

Я знал человека с ужасным голосом. Не было ему счастья на свете, девушки пугались его, собаки на улице кусали за ляжки, мужчины в форме требовали паспорт и просили пройти в отделение для опознания личности. Я знаю его уже более двадцати лет и всегда его преследовали неудачи, что с этим делать Павлик не понимал и, сидя в пивной «Кабачок дяди Джо», наливал себе по полной и требовал у судьбы объяснения. От таких проблем лицо его приобрело одутловатый вид, кожа стала землистого оттенка, на щеках красовалась недельная небритость.
Но однажды после долгого перерыва встретил я его на Тверской. Шел он в сторону памятника Пушкина от кинотеатра «Россия» и цвел полной жизнью, испуская вокруг себя флюиды благополучия. Оказывается Павлика взяли на телефон в банк для общения с должниками. Они так боялись его голоса, что сразу отдавали все деньги. Паша стал начальником отдела и завел автомобиль Тойота.

Оплеванный кот
 
Я как-то сидел на балконе и курил, читал Фейхтвангера, но задумался и плюнул вниз, но под балконом ходил британский соседский кот Гарольд и плевок ему прямо попал на макушку. Я сразу это не понял, но через десять минут ко мне звонок в дверь. Стоит сосед снизу Тимофей Иванович, а на плече у него Гарольд с моей отметиной, а сам сосед говорит, чтобы я вытер его благородного кота.
В это же время и у меня на плече сидела кошка моя Мурка, обычная городская. Как она на Гарольда бросилась и давай его по квартире гонять: с кухни в спальную, с ванной на балкон и обратно. Гарольд, в конце концов, под батарею забился и визжит от страха. Я Мурку одной рукой оттащил, отдаю Гарольда Тимофею Ивановичу и говорю соседу: «Забирайте вы своего кота быстрее, а не то его Мурка разорвет, а я больше плеваться не буду». Так Тимофей Иванович с котом оплеванным и ушел.
 
 
Ежик
 
Мы с отцом вырыли ямы под столбы. Ровно шестнадцать ям, а потом пошли в дом, потому что ночь наступила. Я проснулся поутру, потянулся и выбежал к туалету, а там яма под столб наполовину обрушена и лежит на дне, свернувшись калачиком ежик. Вытащил ежа наружу и поднес руку, а он совсем не реагирует, потому что всю ночь боролся за жизнь и хотел сбежать, но ничего не получилось у ежика, так и застрял на самом дне.
Принес его на веранду, собака понюхала и ушла, кошка Мурка лапой покатала и отвернулась, ну я его напоил молоком и оставил жить. Назвал Валиком, а еж всю ночь топал, бегал, сопел, пыхтел и заблевал всю веранду. Такой маленький Валик ухандокал всю веранду. Ну, и выпустил его в лес. А наутро Валик опять в яме сидит, не может выбраться, наверное, за молоком пришел.
 
Алыча
 
У нас на Кубани росла алыча. Огромная и ветвистая, когда плоды падали на землю мама посылала нас их собирать в ведро, потому в шестидесятые годы алычу заготконторы принимали. Мы из нее даже варенье не варили, а сразу сдавали. В деревню раз в месяц приезжал грузовик и забирал всю алычу и увозил на завод в город. А потом заготконтора закрылась, и стало алычу девать некуда. Просто падали плоды, а их даже свиньи не ели, и тогда решила мать спилить алычу. Пошли с братом и завалили огромное ветвистое дерево, но алыча нам отомстила.
Под пнем поселилось семейство змей. Голубые с ромбиками. Дед говорил, что это гадюки. Мы когда этот пень корчевали, то тяпкой гадюк десять побили. Размахнешься для удара, а так жалко.

Самовлюбленная машина

1.

Гоша (Игорь Цветков) самый красивый брокер, которого я встречал. Восточной наружности, с баками, волосатой грудью и волосатыми руками, похожий на молодого Джигарханяна, хотя национальность имел русскую и закончил Питерский универ. Игорь был такой высокий, что когда спускался по лестнице, а находилась наша фирма на третьем этаже, то немного пригибался, чтобы не задеть макушкой верхний пролет.
Он уже к двадцати двум годам сменил трех жен и сейчас находился в состоянии влюбленности, хотя по-моему он всегда находился в состоянии влюбленности, даже когда у него были жены, а сейчас, когда жен не было, он тем более кого-то любил, это точно. По крайней мере на его пейджер, единственный в нашей инвестиционной компании (не считая директорского мобильного), постоянно сыпались сообщения и я уверен, что в них не только передавались курсы доллара и стоимость ценных бумаг, но и информация от его прелестниц. Часто я замечал, пейджер запикает, и звонит Игорь по телефону, стоящему на нашем общем столе, и долго, уверенно и мужественно говорит: «Да, да, да, да» или «Нет, нет, нет, нет».
Я всегда завидовал Цветкову, потому что он занимался престижной и уважаемой работой. Ежедневно ездил на биржу, где поднимал или опускал большой палец в зависимости от операции покупки или продажи ценных бумаг. На нем держалось все, именно Гоша приносил самую большую прибыль в компании и вольготно жил на комиссионные, а я просто занимался аналитикой. Подготавливал сводки, таблицы, диаграммы и прочую лобудень, ненужную никому, но на которую любил пристально сквозь табачный дым смотреть директор перед принятием важного решения на собрании акционеров (солидных, но нервных мужичков и одной деловой тетечки).
Василий Иванович (директор) долго глядел на мои материалы, а потом басил в интерком: «Клавдия Сергеевна, позовите мне Цветкова», — и Гоша через пару минут радостно вбегал к нему в кабинет, и все мои бумаженции летели к чертям, потому что он вещал совсем другое и обещал убытки, где я предсказывал прибыль, и утверждал пятидесятипроцентные доходы, где я предугадывал убытки. Я не скажу, что не любил Гошу, но всегда мечтал оказаться на его месте. Надеть серый шерстяной двубортный костюм в полоску, набить дипломат акциями ОЛБИ, АВВА, Гермес-союз, МММ и помчаться с водителем Алешкой на Центральную Российскую Универсальную Биржу.
Я часто просил Цветкова взять меня с собой, ну чтобы хотя бы посмотреть или окунуться в атмосферу. Мне представлялся холеный пузатый маклер, громовым голосом оглашающий сделку и бьющий молотком по гонгу, чтобы зафиксировать факт покупки или продажи. Мне виделись элегантные брокеры, сквозь зубы выговаривающие «месье, пардон, аревуар», мне представлялось электронное табло, сверкающее миллионом лампочек, по которому строкой бегут ряды непонятных, но таких притягательных цифр.
Гоша ездил на биржу с Леной – первой красавицей нашей конторы. Ноги ее были столь длинны, что переходили не в талию, а сразу в обширный бюст. Вы спросите, что хорошего, если нету туловища? Но просто выставочная красота не притягательна, а настоящая красота кроется в неожиданных неправильностях, например когда нет туловища. Когда Лена надевала короткую юбку, никто не мог в окружении одного километра спокойно работать. Мужчины от восхищения, а женщины от страданий. Лена вела расчеты по сделкам, которые совершал Игорь: считала деньги или акции, прятала деньги в сумочку, висящую на поясе, а акции упаковывала в черный ребристый дипломат. Мне кажется Гоша находился в состоянии влюбленности к Лене.
5 июня 1995 года Игорь Цветков сам подошел ко мне и предложил заместить Лену.
— Что случилось с Леной, — спросил я и даже как-то привстал от неожиданности.
— Понимаешь, старик, с женщинами такое бывает, Раз в месяц. У нее даже кровь носом идет, все лицо покраснело и я устал уже за анальгином бегать.
— Да, дела. Ну я тогда за костюмом схожу.
— Зачем тебе костюм. Так вот в джинсах и поедешь.
— Дай хоть галстук надену.
— Ну ты даешь, старик.
 
2.
 
Мы с Гошей вышли из здания конторы и побрели по жаре к остановке. Я, обливаясь потом, тащил дипломат с акциями, а Цветков сумочку с деньгами пристегнул к поясу. Сегодня, как говорил Гоша, нам предстояло продать две тысячи акций ОЛБИ. Эту кучу я и тарабанил на себе, но все равно я был счастлив, потому что это была жизнь, настоящая рискованная жизнь, как у Драйзера, как у Достоевского, радостная жизнь, а не эта бетонная калька, не этот злосчастный компьютер, не это «Слава принеси то, Слава подай это». Мои восторженные фантазии прервал Цветков:
— А у нас на бирже вчера двух брокеров ограбили.
Но я ничего не слышал, что говорил Гоша, поглощенный своими мыслями о прекрасном будущем.
— А позавчера трех
Вот оно, вот оно счастье уже близко, я поймал не просто синицу, а толстого и жирного журавля, с которым смогу навсегда покинуть эту ужасную землю и устремиться в небеса.
— Прямо сидели у входа в шестерке Жигулей и когда Семен Витальевич проходил с дипломатом, затащили в салон и увезли куда-то. Он потом вернулся но денег нет, а в милицию не пошел. Как там объяснишь откуда у тебя двести тысяч долларов в чемодане, да менты и сами бы их забрали. Каждый день кого-то тягают, хоть охрану нанимай. Семен Витальевич же позвонил кому надо, а те уже их ищут. Говорят найдут, себе возьмут тридцать процентов, а остальное вернут.
Но тут подошел синий троллейбус, мы залезли в него и прямо покатили до Плехановского народно-хозяйственного института, возле которого находилась биржа.
Москва летом – это унылое зрелище. Парит черный асфальт, испускают выхлопы автомобили и эти едкие газы проникают в легкие и каждый вдох приносит мучения и без того измученному жарой организму. Если поднять голову вверх, то над домами увидишь жестокое марево, жаркий спрессованный воздух парит над крышами и только мощный июньский ливень может раскроить эту сеть, но ливня все нет и нет, уже две недели нет дождей.
Биржа – это какой-то бывший зал или какое-то ДК, сначала поднимаешься по лестнице, а потом идешь налево и обширное помещение открывается взору, при входе стоят охранники, но какие-то не напряженные, словно им все безразлично, Вот если они Семена Витальевича не спасли (а он, наверное, кричал), да и других тоже, то наверное охранникам все давно безразлично. Или им очень мало платят. Будешь тут головой рисковать за каких-то богатеньких, когда тебя платят копейки совсем.
Я ожидал увидеть маклера и табло, но ни того ни другого не было. До торгов еще было полчаса и вся жизнь происходила около столиков, расставленных вдоль стен, на которых как на рынке в Лужниках лежал товар: различные акции и билеты МММ. Цена на ОЛБИ колебалась в районе ста тысяч за акцию. Все было уныло и пустынно, но ближе к торгам народ стал прибывать, людей набилось столько, что мы стояли плечом к плечу и не могли пошевелиться. Все это были помятые личности в кожаных куртках различных фасонов и черных или голубых джинсах, как правило плохо выбритые, с сумками через плечо. Попадались брокеры и просто с мешками, наверное приехавшие на поездах из провинции, чтобы осуществить массовые покупки для продажи акций где-нибудь в Перми или Альметьевке. Они не доверяли билетам МММ, а покупали акции, потому что у них в регионах все покупали акции и не доверяли МММ. Все они вначале занимались ваучерами. Скупали их за банку тушенки или бутылку водки, а когда пошли акции, стали продавать акции.
И вот вышел маклер, я увидел его, такого как представлял толстого, важного, гордого гусака, с высоко задранным подбородком, с выпученными глазами. Он ударил в гонг и торги начались. Маклер выкрикивал цену, а мужички замельтешили, закачались, подняли вверх руки, стали выпячивать свои большие пальцы вверх-вниз. Вот у кого-то сошлось и пошли они в сторонку к стеночке, чтобы тут же произвести полный расчет. Вот у кого не хватает денег, и маклер надувшись и покраснев выгоняет незадачливого фондовика на улицу в сопровождении охраны. Вход закрыт ему надолго. Еще не один месяц охрана будет выкидывать его с порога наружу.
 
3.
 
Я все ждал когда Гоша начнет действовать, но Цветков стоял на месте и не шевелился, хотя цена уже упала ниже девяносто пяти. Он вглядывался в лица этих кожаных мужиков, наблюдал, как капельки пота выпадают на их лбах и висках, как они корчатся в этом котле и то и дело дергаются всеми членами, но Гоша просто стоял и чего-то ждал, не предпринимая никаких действий, хотя цена на ОЛБИ уже опустилась ниже девяносто трех. Потом он подозвал меня и шепнул на ухо:
— Когда я прокручу верхнюю пуговицу своего пиджака, ты должен будешь поднять палец правой руки вверх, ну будто покупаешь.
И мы стали играть в эту игру. Гоша крутил, а я поднимал палец. Сначала я думал, что нас всего двое, но потом обратил внимание, что в этой авантюре участвует еще три человека, каких-то наверное, Цветковских знакомых. Один с лицом рыбы, второй напряженный вояка, а третьего я в толпе не рассмотрел. Он был в шерстяном свитере и больше походил на журналиста, а не на брокера.
Через двадцать минут мы догнали стоимость бумаг до ста двадцати тысяч и Гоша и его друзья стали их сбрасывать мешочникам, которые так распереживались, что цена ушла резко вверх на двадцать пять процентов, что стали не раздумывая покупать ОЛБИ. Скидывал не только Игорь, но и военный и рыба и журналист.
Где-то на сделке десятой Гоша (до этого он рассчитывался сам) неожиданно дернул меня и послал выдать акции мешочнику в угол, а я даже не помнил сколько мы продали. Я просто достал пачку и дал контрагенту в надежде, что он сам отсчитает, но мешочник взял всё и быстро исчез из зала, Гоша же мне подводил следующего клиента.
— У меня нету больше бумаг, — крикнул я Цветкову.
— Как же должны были остаться, — удивился он.
— Я все отдал предыдущему покупателю.
— О как, — сказал Гоша и, отпустив мешочника, резким движением кулака сверху-вниз с высоты своих 190 сантиметров нанес мне по макушке резкий удар, от которого я осел к стене.
В этот момент я понял, что никогда, слышите, никогда, никакого брокера из меня не получится, и бухгалтера тоже не получится, не говоря уже о директоре или генеральном директоре.
Гоша поднял меня за воротник и немного потряс, а потом мы пошли в кафе пить пиво, где и подсчитали убыток. Убыток был небольшим и хватало на покрытие денег, которые я держал в фонде сотрудников. Фондом тоже руководил Гоша. Я поспросил ничего не говорить нашим на фирме и Цветков свое слово сдержал. Никто так никогда и не узнал об этом происшествии, а вскоре Игорь куда-то уволился и я его больше не видел
 
Р.S.
 
Точнее сказать увидел уже через десять лет. Он приехал на дорогой машине на встречу выпускников, а после Гоша отдельно повел меня уже не в кафе а в модный ресторан. Цветков прилично выпил и рассказывал про инвестиционный фонд, которым он руководил. Вообще много что рассказывал и про восьмую жену и про трех детей, но больше всего я запомнил одно. Это когда Игорь Цветков грустно так посмотрел в окно с видами ночной Москвы и сказал:
— Понимаешь, Слав, я каждый день вспоминаю эту биржу, потому что я на ней был человеком, от меня что-то зависело. Я видел выражение их глаз, как они дрожали и потели от волнения, я устраивал обвалы, я мухлевал, когда был рост, а сейчас я как дебил сижу возле компьютера и нажимаю на две кнопки. Никакого творчества, никакой человечности, тупая, грубая, самовлюбленная машина.