Афганистан в дембельском чемодане

               
Из цикла "Музей друзей"

http://vedomosti.sfo.ru/articles?article=19637

Даже двадцать лет спустя трудно склеить воедино эти осколки. Почти невозможно представить, что в то время как мы смотрели «Сталкера» Андрея Тарковского, слушали контрабандный концептуальный рок-н-ролл, читали Габриэля Гарсиа Маркеса, женились, пацаны, которые были моложе нас на десяток лет, ехали в афганское пекло. И отнюдь не на машине времени Андрея Макаревича переносились в прошлое времен Александра Македонского.

Замполиты им, конечно же, не объяснили, что они находятся на земле, в которой позеленевший бронзовый наконечник копья - современника Аристотеля - покоится рядом с обломком сабли англичанина времен Редьярда Киплинга, не ведая о том, что когда-то их разделяли тысячелетия. Что дремлющие в гробницах парфянское серебро и бактрийское золото ходили по рукам выглядевших вот так же, как и теперь в ХХ веке, мужчин в тюрбанах и женщин в паранджах. Андрею Юфе, удивительному поэту, живущему в Новосибирске, довелось.

Экзотика! Страна чудес!
Кишлак прилип к ущелью -
Ребенком, видимо, залез,
А слезть не смог, наверное…

Верблюдов сонных караван
Бредет по автотрассе,
А на верблюдах мальчуган
В изодранных техассах…

Идет мужик, за ним взвод жен,
Нагруженных котомками,
Все - паранджа за паранджой -
Как нитка за иголкою

…Дехканин пашет на быках,
В землицу плуг вгрызается,
На бычьих, я не вру, рогах
Магнитофон качается…

Из империи, от избытка сил беспрерывно запускавшей в космос космические корабли и орбитальные станции, они, эти пацаны, попали в страну замороженного времени. Может быть, именно потому эта война нам так малоизвестна и малопонятна? А происшедшее там столь же загадочно, как и тревожные чудеса «Пикника на обочине». Ведь всё, что случилось и с Россией, и с миром после, и что происходит сейчас, - так или иначе связано с той войной.

Андрею Юфе, как живому свидетелю той войны, повезло больше других в том смысле, что он попал в Афганистан, имея за плечами не только привычный призывной набор тех лет - справку медкомиссии о несомненной годности, желание «отдать долг», но и  аж целый курс пединститутовского филфака. Прибавьте к этому то, что в страну древних поэтов и пророков попал юноша из страны, где каждый второй спит и видит себя если не Михаилом Лермонтовым или Денисом Давыдовым, то хотя бы Эдуардом Асадовым или Юрием Визбором, - и станут понятны необходимые и достаточные условия, благодаря которым явился на свет Поэт Андрей Юфа, обладающий сегодня изрядным количеством поэтических публикаций в коллективных сборниках, книгами, членством в СП. Мне кажется, Андрей Юфа сделал два очень важных художественных открытия. О первом я уже говорил: он почувствовал тектонику совмещения временных пластов.

Похоронки воскресли, и цинки
Вдруг сроднили взросленьем
                до срока
С поколением первых пластинок
Поколение шмоток и рока.

На войне боевыми делами
Свой характер шлифуя впервой,
Прикоснулись мы
          к дедовской славе
Неотмытой в солярке рукой…

Второе открытие, наверное, напрямую вытекающее из первого, состоит в том, что подобно разбежавшемуся на четыре стороны света киношному Магрибинцу из «Волшебной лампы Аладдина», побывав сразу в нескольких временах, лирический герой Андрея Юфы пережил неподдельную драму разъятости внутреннего «я». Чем, собственно, и страшны дискомфортные для нашего свободолюбивого менталитета войны на чужих территориях.

Один мой однофамилец
Уехал в Афганистан,
Он, может быть, стал убийцей,
А может быть, и не стал.

Хотел он вернуться к маме,
И смерти своей боялся -
В Шинданте, Кабуле, Баграме -
Он там навсегда остался.

Другой мой однофамилец
Закончил пединститут,
Еще в институте женился,
Работает в многотиражке,

И дочь его подрастает,
И годы его растут…
С деньгами бывает тяжко,
Но он свое наверстает.

Мой третий однофамилец
Себя возомнил поэтом,
И ночью ему не спится -
Все пишет свои куплеты.

Как это неинтересно:
Горбатиться над бумагой!
И никому неизвестно -
Зачем ему это надо?

Ни тот, ни другой, ни третий
Друг друга совсем не знают.
Но это однофамильцы…
А что же такое я?

В самом деле, что же такое он, Андрей Юфа, в часы, когда не требует Поэта к священной жертве Аполлон? Похоже, за эти два десятка лет ему, как какому-нибудь записному комику, мечтающему сыграть Гамлета или Короля Лира, поднадоело амплуа этакого афганского сержанта Пеппера. Тем более что в клубе одиноких сердец его лирических «однофамильцев» есть и любящий муж, и нежный отец, и не разучившийся взирать на мир глазами ребенка факир слова.

Я рисовал овал Лариски -
Ларисовал.
Овал был ласков и ларисков,
И он сковал

В прелестных ритмов переливах
Верлибры лир,
И глаз веселые оливы,
И весь мой мир.

- Да мы ведь были не первыми, кто хлебнул войны в мирное время, - возражает мне Андрей. - Были ведь и Вьетнам, и Сирия… Я вообще-то и не думал, что нахожусь на войне. Страшно было. Хотелось поскорее вернуться домой. Стреляли. Но как-то это не очень походило на войну. Городок Пули-Хумри, недалеко от которого находилась главная в то время база, куда из Союза в основном автоколоннами приходили разного рода продукты и керосин, - вспоминает он. - В бригаду снабжения я попал после учебки в Самарканде. Там было крупнейшее в АГВ складское хозяйство. А главное, несколько автобатальонов, которые потом оттуда по всему Афгану развозили грузы. Были сухогрузы, были наливняки. Возили грузы в Кабул, Герат, Кандагар, Мазари-Шариф, Хайратон, Хайзабад. Я был на должности начальника радиостанции в автобате. На базе ГАЗ-66 станция. Наша задача была - срочно сообщать в часть о продвижении колонны и если начинался обстрел. Сопровождение было не постоянным, а в местах, которые считались наиболее опасными. Пандшжер - это между Кабулом и Пухли-Хумри. Там очень интересное место, там «духам» удобно было засады делать. Горы. Очень много участков, где горы с двух сторон. Эхо непонятное совершенно. Когда стреляют в этом ущелье - даже непонятно: то ли слева в тебя стреляют, то ли справа…

- Ну а самому-то стрелять приходилось?

- Приходилось. Правда, у меня нет уверенности, что я в кого-то попал. В рукопашную я не ходил. Ничего такого не было. Обстрел - ложишься под колеса - и, так сказать, отстреливаешься. И даже зачастую не видишь, куда стреляешь. Машина штабная. Во всей этой аппаратуре куча блоков и в этих блоках все прятали джинсы, деньги. Техника считалась секретной, но все равно.

- Ну а шмотки-то на какие деньги покупали?

- Керосин сливали, как и везде в загранке, продавали. Это было что-то полулегальное. То есть официально не разрешенное, но начальство предпочитало не замечать. Вообще продавали все, что могли. Даже противогазы. Единственное, что я могу сказать точно, не продавали патроны…

На цинковых гробах, по которым мы с большим запозданием узнали-таки о том, что где-то идет война, были маленькие мутноватые стеклянные окошечки, в которые невозможно было разглядеть - кто же там в этом саркофаге. Вот так же, как сквозь мутные окошечки, заглядываем мы и в ту войну, да и в другие войны того времени. Еще в школе доводилось слышать из рассказов пришедшего поделиться со старшеклассниками своими воспоминаниями воевавшего во Вьетнаме военного инструктора, как вьетконговец бросил палкой в «Фантом», ту палку засосало в двигатель - и истребитель врезался в землю. Получалось - какая-то карикатурная иллюстрация к песенке «Мой фантом теряет высоту…» Про боевые действия 70-х в Сирии только недавно увидел сюжет по телевизору. Хотя во время службы в ГСВГ нас как-то подняли среди ночи по тревоге, проинструктировали на тот счет, что повезут на самолетах в Сирию, но потом почему-то объявили отбой. В стихах Андрея Юфы про Афганистан ничего особо пафосного нет. «В Афганистане в “черном тюльпане”» Александра Розенбаума куда больше надрыва. Впрочем, и эта песня, и фильм, где офицера играл итальянский актер, известный нам по сериалу про комиссара-борца с мафией, не кажутся Андрею фальшивыми. Но его Муза вибрирует совсем иными интонациями. Я бы назвал ее тревожно-стыдливой, как бы слегка прикрывшейся паранджой, пристально слушающей прорывающиеся сквозь грохот боя сигналы сердечной морзянки, умеющей уловить шорохи закручивающегося в спирали ветра-афганца. А вот в жизни Андрей и активен, и оптимистичен. И все же и в разговоре, и в стихах то и дело мелькает слово «страшно». В то же время слова «мы выполняли интернациональный долг» он никогда не произнесет с иронической усмешкой. Не получится. Все-таки Андрей попал под обстрел, после которого оказался в госпитале. Не в литературном, а в правдишном. Потом уже дослуживал, когда отлежался. О себе он рассказывает как не о шибко крутом вояке. Но были офицеры, которые рвались в бой. (Наряду с такими, которые даже не довозили до дома купленные на афганских барахолках импортные приемники.) Был один подполковник, который не комиссовался, хотя ему отняли руку. Воевал с протезом. Было горько от того, что пуля достала кого-то, а не тебя. В день, когда Андрей приехал из учебки в часть, «духи» положили двоих ребят - и было чувство вины, что вроде как беду привез. Но был и альбом с фотографиями в дембельском чемодане (хотя фотографировать не разрешалось, да и альбомы в суматохе с другом перепутали), и радость возвращения. Да много еще чего было. К примеру, отнюдь не по-есенински воспринимаемое слово «Березка», но все-таки символ Родины, возвратясь куда уже совершенно другими людьми, они отоваривали в буквальном смысле добытые кровью «чеки» в валютных магазинах на правах иностранцев. Но ни иностранцами, ни интуристами не стали, первыми, быть может, еще до баррикадных и трибунных патриотов узнав цену этому такому личному чувству, о котором Александр Блок говорил: «О, Русь моя! Жена моя…». Осталась небесная голубень в мальчишеских глазах, стыдливая, как бы виноватая улыбка человека, который выжил там, где другим этого не удалось.

И остался негероический парафраз на памятную балладу «Был у майора Деева…»

Произошло неизбежное,
Осознанное едва ли -
В Москве хоронили Брежнева,
Мы его поминали.

Теплая водка в складчину.
Не кстати тянуло смеяться...
Вдруг у всех замаячило -
А если американцы?..

Сквозь ожиданье тревожное
Черт его знает чего
Тоскливо и настороженно
Мы вспоминали его.

И истина в кружке забрезжила,
Но кто-то сказал: «Пацаны,
Давайте выпьем за Брежнева -
Ведь столько лет без войны…»

Тогда еще не прозрели мы
И, под огнем прицельным,
В войну еще не поверили,
Но мир оценить успели.

И мы поминали Брежнева,
Не зная, что будет семь лет
Кровоточить по-прежнему
След от его штиблет.

Эпоха сменялась эпохою,
Незримо меняя нас,
Мы же ушами прохлопали
Этот трагический час.

Пили, молчали сдержанно,
И так хотелось домой!..
В Москве хоронили Брежнева,
А я оставался живой».
          (Андрей Юфа)


На фото: Андрей Юфа, больше чем поэт-"афганец".