заметки про рыжего человека с голубыми глазами

1

Возвращаясь из Испании, я смотрел на женщин в аэропорту Мадрида и думал: «Почему я смотрю только на женщин»?
То же самое случалось во всех аэропортах, начиная с Донецка.

Абсурд начался при взлёте Донецк-Мюнхен: немецкий самолёт сделал объявление на немецком, а потом – на итальянском: «Пристегните ремни».

Не имея звукозаписи на русском языке, самолёт, видимо, решил отступить от немецкого языка на максимально возможную дистанцию.

Но дальше Италии немцу, оставшись немцем, не добежать – это предел готского мира.

В Мюнхенском аэропорте порядок и чистота немыслимые, невозможные.
Во всём – чай и кофе бесплатные.

– Сынок, я ума не приложу – как могли эти вежливые, аккуратные немцы укокошить столько народу в 20-м веке!

– Папа, я и забыл думать о той войне. Теперь подумаю.

– Народ становится фашистом постепенно. Мелкими шажками, ничего не меняя, по сути. Сначала сжигают старые книги, потом изолируют умалишённых. Потом начинают выселять непохожих: негров, евреев, цыган. Потом, оставшихся объявляют высшей расой. Тех, кто не похож на высшую расу и, не успел уехать, убивают. Если народ приучен к порядку, то он убивает аккуратно.

– Зачем сжигать книги?

– Чтобы построить новый мир, нужно сжечь старые книги. Зрелище в чём-то даже красивое – под музыку, под торжественный марш. Сейчас, если начнётся, ограничат доступ в Интернет – книги сейчас не читают. Если ограничат Интернет – первый сигнал. Фашизм был в мире всегда. Убийство Иисуса – тоже фашизм. Убивать непохожих на тебя людей – это фашизм. Бунт серости против сложности мира, против его мозаичности.

– А у немцев были протесты против фашизма? Сопротивление?

– Были. Недавно читал: группа молодёжи – парни, девушки, католики, коммунисты, студенты – разношёрстная группа. Они до самой казни проклинали фашизм и Гитлера, а читать их последние письма из тюрьмы – это пережить вместе ожидание казни. Они не обращались к потомкам, не выражали веру в победу, не упоминали Бога – прощались с близкими, извинялись за страдания своих матерей. Но были и те, кто сумел передать и сохранить их письма. Это тоже борьба. И даже сегодня: публикация этих писем – борьба.

2

Никакой Испании, конечно, в природе не существует – несколько разношёрстных провинций на Пиренеях исторически объединились и объявили себя Испанией, что на древнем языке означало – берег кроликов.

На каком основании теперь по телевизору, называя это Испанией, показывают тонких красавиц из Славяносербска, несущих в Средиземное море счастливые ягодицы!

Четверть поворота её головы в твою сторону – и ты готов…
…готов признать себя испанцем, кроликом. Да кем угодно!

Но никакой Испании в природе нет.
Барселона, например – это Каталония.
Каталонские женщины черноволосые, низкорослые, коротконогие.

Наклониться, и сказать им сбоку что-нибудь на ухо – это  можно представить, но целовать в широкие вытянутые губы – увольте – я вокруг женщины так изогнуться не смогу.

Мужчины – наоборот – высокие, светловолосые.
Как-то уживаются друг с другом и с остальными народами Пиренеев, с королём,..считая себя каталонскими сепаратистами

Барселона – самый далёкий от России мир, из тех, что я видел – ничего общего.
Как это объяснить разуму?

«Там русский дух, там Русью пахнет».

В Барселоне не пахнет Русью.
Хотя, каталонская молодежь горланит на улицах до утра, а к рассвету – настолько сильно, что вот-вот и перекричит самоё себя.

Кажется – сейчас взойдёт позднее западное солнце, а парни и девушки на малюсеньких пятачках, которые они называют площадями, просто взорвутся от собственного крика, обретут первую космическую скорость и улетят на гору Монтджуик.

Но ничего подобного – расцвело, и как по команде – всё стихло. Начался день.

После смерти Франко, улицы в Барселоне и Мадриде названы так, чтобы их подольше не переименовали: Диагональная, Меридиальная, Нотариальный проезд, площадь Ангелов, улица Эшкампл (Примерная), Изабеллы-Католички (будто бывают другие изабеллы).

На Барселонской верфи стоит корабль: «Марина Меркант» – морская жадина.
Всё понятно, всё даже звучит на русском языке, но это не Россия, а объяснить невозможно – нужно ходить, дышать, смотреть.

Вот она, мозаичность – высшая её форма в архитектуре – дома, которые строил Гауди.

Одна его фамилия – уже мозаика – делай ударение на любую из трёх гласных.

Патриоты Каталонии ударяют на последний, но стоит уехать в Мадрид по железной дороге за 650 километров, три часа со скоростью 270 километров в час на скоростной электричке, где пять положений спинки кресел и три положения подставки для ног, и ударение у Антонио Гауди может быть где угодно.

В любом городе есть сумасшедший-гений, с него собственно и начинается превращение деревни в город, но нужно было быть поистине сумасшедшим, чтобы дать Гауди свободу строить, как ему вздумается.

Тридцать рабочих уничтожали молотками фарфоровую посуду, привезённую даже из Венеции, а Гауди черепками выкладывал мозаику на фасадах.

Гауди тогда был неверующим, вернее, считал себя равным Богу и хотел создать свой мир – божественно прекрасный, без прямых углов – мир, где морская волна утопает в бетоне и не теряется в нём, а прорастает стволами и листьями деревьев, цветами и животными, саламандрами и бабочками.

Так он построил, пишут, восемнадцать зданий в Барселоне на деньги каталонских аристократов, разбогатевших на оливковом масле, и поверил в Бога.

Одновременно каталонцы решили искупить свои грехи, а заодно и всего человечества.
С этой целью они начали строить Собор Святого Семейства – Саграда Фамилия.

Идея была в том, чтобы строить его как можно дольше – пока все люди на Земле не дадут хотя бы один песо на собор, проникаясь важностью цели.

Так и случилось – сто сорок лет, как строится собор.

Гауди подал проект, но епископат не мог допустить к Храму неверующего.

Гауди уверовал, начал поститься, морить себя голодом.
Одновременно кардиналу Барселоны было видение: Храм должен строить рыжий человек с голубыми глазами.

Небеса отразились в луже.
Всё совпало.

Гауди развернулся во всю свою мощь: на восточном фасаде рядом с Христом, он поместил белого альбатроса – якобы, символ любви, а на западном – себя в коленопреклонённой перед Господом позе.
Но погиб под колёсами первого Барселонского трамвая.

Сегодня собор достраивает человек, которого каталонцы называют «квадратная голова».
Подробности в Интернете.

Но кто же здесь так постоянно и настойчиво говорит на русском языке!
Это экскурсоводы.

На фоне противоречивых сведений из разрозненных источников отдельные их фразы, вырванные из контекста, запоминаются:

«Место здесь святое, а люди – разные. Следите за кошельками».

Туристка средних лет с горящим взором, возбуждённая страстями Христовыми которые в 16-м веке изобразил грек, эмигрант из Крита – его так и называли испанцы – Эль Греко, спрашивает гида:

– Скажите, а кого испанцы больше ценят: Эль Греко или Веласкеса?

Юная учительница испанского языка из Кинешмы – это её вторая экскурсия в качестве гида – пытается найти ответ в моих глазах.

Ну, конечно!..

– Вы знаете, примерно одинаково.

Умница! С такой не пропадёшь даже в лабиринте средневекового Толедо.

Жаль, что она не читала Фейхтвангера и удивительно, что и не слышала про Переса-Реверте.

Впрочем, когда ей читать «художку»?
И главное – зачем?

Всё написано в справочниках, и главное – правильно написано.

Перевод на русский язык только бывает неудачным: «служащий церкви».
Она так и говорит: «служащий церкви», но, вижу, морщится – не нравится ей это словосочетание.

– Церковнослужитель.
– Спасибо.

– Преданный католик.

(кем?)

– Ревностный католик.
– Спасибо.

Новый русский, преодолевая пропасть в двадцать лет, отрывается от возлюбленной, чтобы узнать у гида цены на недвижимость.
Экскурсовод готова дать информацию, но суть в том, что каталонцы считают: чем дальше от моря и выше в гору, тем дороже.

Это совершенно не подходит новым русским: «Купил дом у моря в Барселоне – там самое дешёвое жильё».

Нравы в Испании вполне свободные, но полиция нравов действует с особой жестокостью.
Стоит прекратить ухаживание и обольщение, и перейти собственно к любви, полиция нравов начинает стучать в двери, ломиться в номер, даже звонить по телефону, подговаривает молодёжь дико кричать под балконом, а соседей – тарабанить в стены.

Всё это действует на нервы, но штрафов нет, а счастье в Испании, наоборот – есть.

Оказавшись, наконец, в одиночестве беснующейся толпы на улицах Барселоны, начинаешь понимать, что в гениальной фразе из справочника: «Испанцы не так много уделяют внимание политике, как собственному благополучию» присутствует истина – просто она укрыта в некотором тумане.

А истина, окутанная туманом лучше истины холодной и скользкой, как лягушка.

В конце концов, как бы там ни было, а бесшабашная Барселона, сумев попасть в сердце трудяги-Каталонии, уж как-нибудь да сможет попасть и в твоё сердце.