Радость пробуждения

Пуховое ласковое небо едва-едва раскрыло глаза после ясной звездной ночи, и снова режущий свет ослепляет очи. Окрыленные прохладой легкого утреннего ветерка, жмурясь от умопомрачительного блеска разом взбодрившегося солнца, неуловимые капельки росы кокетливо скатываются   по шелковистой поверхности  сочных листьев, подтирая за собой собственные следы. Листья же, разбуженные легким щекотаньем, ленно зевают, подтягиваются и, расправляя невидимые крылья, приступают к хоровому исполнению гимна, воспевающего зарождение нового дня. Высокие нотки тех, что обвивают верхушки деревьев,  на струйках ветерка достигают небес, покоряют их и вызывают улыбку. Даже строгое, известное своим гордым нравом,  солнце  так же жмурит в улыбке свой глаз.
  Нежный, колышущийся бежево-розовый бутон, соблазненный манящими лучами и опьяненный перчащей пыльцой, весь напряжен и уже готов чихнуть, раскрывая тем самым природе свою неподражаемую прелесть. Скрывая слабую пульсацию, полупрозрачные,  легко ранимые лепестки, на своей памяти никогда не разлучавшиеся, живущие в обнимку,  на пороге к  неизведанному .Они готовы вступить на новый путь: путь самостоятельности и индивидуальности. Им боязно, отсюда и едва уловимая дрожь в первые секунды обретения свободы. Свободы прекрасной, ощутив которую  каждый становится другим, и пути назад уже нет. Пушистая, охмуренная прохладой,  знающая  о колдовстве свободы не понаслышке  зеленая трава, плавно  подтанцовывает  в такт воздушной струйке, слишком легкой, чтобы называться ветерком и, в унисон неугомонным любознательным колокольчикам, подпевает бодрящий мотив, воспевающий все то же рождение дня. Крошечные, едва заметные муравьи да теряющиеся  в зелени кузнечики прячут головы  под зеленым ковром,  надеясь хоть на мгновение  продлить  очарованье сна, .Однако надежды, возможно, так и останутся надеждами. Травки, упражняясь  в танце, вполне способны защекотать их до икоты, и тогда о пребывании в полудреме  придется забыть на долгие часы, равносильные для крошечных  букашек вечности.
    Все в природе  говорит о том, что утро вступило в свои права, стало равноправной хозяйкой.
    Вдруг,  из ниоткуда,   возникает нечто круглое  и  торопливо  скачет по головам  повергнутой в замешательство травы ,и лишь  спустя  энный промежуток времени,  оглушенному налетом, затерявшемуся в траве  колокольчику, удается приподнять головку  и, преодолевая головокружение, распознать в нежданно-негаданном неуемном госте резиновый мяч, судя по всему принадлежащий грозному карапузу, уверенными шажками приближающемуся  к лужайке, числящейся за ее обитателями на вполне законных основаниях. Шаг, и  каждая  травинка ощущает на себе тяжесть и «аромат»  резиновой  подошвы. А что  до бедных букашек, то им остается уповать на счастливый случай . Иначе долгий постельный режим им обеспечен. Незадачливый, неудачно примкнувший к траве колокольчик, издает жалобный писк, отражающий всю боль и сожаление по поводу некомпетентного выбора среды обитания. К тому же, он крайне удивлен подобным отношением к ним, изумрудам природы. Где, спрашивается, уважение, тесно граничащее с преклонением? Однако, осмотревшись по сторонам, он смиренно умолкает. Ведь травы, подвергшиеся нападению, не бунтуют. Они ликуют, и ликованию их нет предела. Одуванчики, эти быстроседеющие племянники солнца, умело подыгрывают карапузу, перекатывая мяч из рук в руки, подбрасывая его к небесам. Выходит, никакой неожиданности? Все происходящее здешним старожилам невпервой? Это ему все в новинку. Ему незнакома ситуация. Он неосведомлен относительно правил игры, однако он отлично сознает, чем все это чревато, во что может вылиться.  Поэтому он и жмется к земле от страха. Не может быть, чтобы зеленые футболисты не знали об этом. Но они также знают, что нет ничего чище и главнее радости ребенка, выраженной в прищуренных от восторга глазках, звонком, пробуждающем все светлое и волшебное смехе. И что  по сравнению с подобной прелестью их мятые бока?