Ведьма. Панночка померла! Гл 5. Битва с нечистой

,.Фома не завтракая, ушёл в чуланчик спать
И сон его был крепок и спокоен,
И ни кто его во время сна не беспокоил,
Пока он к полдню сам не соизволил встать.

Его сейчас же отослали к пану.
Пан разглядел его с каким то интересом вроде:
«Ну что ж Фома, тебя я больше заставлять читать не стану -
Бери червонцы на столе  и можешь быть свободен.

Чего чего а этого Фома никак не ждал;
Всегда было поразумение с панами у холопов сложно,
Фома подумал, глядя на червонцы и сказал:
«Пан сотник, теперь уйти не можно.»

Сотник посмотрел в глаза Фоме, сказал устало:
«Я знал что ты Фома откажешься уйти сейчас,
За тобой одним было начало,
Но на последнее сражение возьми на помощь нас».

«Я должен отходную дочитать до утренней зари,
Пока не закричит петух  и в небе не загорят огни;
Вы вОльны мне помочь, но в церковке изнутри
У крылоса, я должен быть один.

"Чему бывать того не миновать" пан сотник а пока,
Пока ещё не вышел час,
Я хочу горелки доброй выпить и сбацать тропака,
На последок, а может быть в последний раз».

За столом Фома умял вареников и прочего не мало,
Если за стол Фома садился, то не играть в бирюльки.
Брут Фома потом лежал на лавке, чтоб завязалось сало
И по обыкновению курил свою большую люльку.

Сотник и казаки что-то явно затевали,
Кололи колунами пни или коряги,
Зубилами железо или другой металл рубали,
По всему селу трудились работяги.

Отдохнув после обеда, глотнув ещё горелки,
Выкурив убористую трубку табака,
Принялся Фома под дудочку, балалайку и сопелку,
Выплясывать в тени под грушей тропака.

Калачики летели и крапива меж ними в стороны,
Продрал глаза от полудрёмы панский двор,
Разлетелись с криками сороки, аисты и вороны,
Хотя здесь проводились гульки с давних пор.

Фома не танцевал при здравом будучи уме
И если  его танец выразить хоть как в словах -
То это бил ногами в полуистерике босой, вприпрыжку по траве,
Молодой подвыпивший и уже полуседой монах.


И вот Фома и казаки снова под церковью у дверей,
По церковной площади бурьян повсюду скошен,
Возле церкви стоит какая то толпа людей,
И  за Фомою снова  дверь закрыта и зАсов вброшен.

В церкви светло, горят большие свечи
И на крылосе поставили свечу большую,
И вот уж круг магичный в третий раз размечен,
И третью ночь Фома читает отходную.

Ведьма с метлой в руке лежит под крышкой гроба;
Метла от сатаны – от бога ангельские крылья,
Метла для ведьмы атрибут её свободы
И жезл императивности для всякой камарильи.

Нужна лишь хитрость извращенность - не надо доброго ума
Всё зиждется на фетишах уловках голосах речистых,
А руководит всем вездесущий, всемогучий сатана
В одном из искушающих своих обличий.

Так думал Брут Фома – раскидывал умом,
Появлялись новые, но понятные однако мысли
Фома он между прочим обладал крутым и крепким лбом,
Как и многие из тех которые из бурсы вышли.

Вдруг раздался детский голос над Фомой.
«Кто это? Неужели это ты здесь с ведьмой вместе»
«Нет, успокойся – это всего лишь голос мой
Меня там нет, не бойся, было б много чести»

Прощайся с миром горним, мотылёк Фома
Я приготовил для тебя в аду большую клеть:
В ней будет тропака плясать твоя душа,
А плоть  греховная в смоле кипеть»

«Не говори пока что гоп хозяин тьмы,
Прибереги для ведьминой горы бахвальство это
Мы люди божие не так,  как вы нечистые сотворены
Нас озаряет изнутри ещё и божий лучик света.

А пока лучик тот горит и не потух,
А я чувствую,  что он во мне горит ещё немного
Не подвластен,  даже тебе,  мой свечеподобный дух
И возможно потушить его лишь богом!

Я чувствую в себе свечи той силу,
Я до последней искорки тебе не дамся
И на всё здесь будет не злобА твоя, а божия милость -
ИзыдИ из цЕркви сатана,  а если снизойдёшь до бурсака, останься.

Раздался грохот, церковка затряслась
Зашевелились брёвна, в стенах затрещало,
Но церковка устояла и не поддалась,
Словно,  что то ей снаружи помогало.

Не падали иконы с алтаря и стен,
Не тухли свечи,  лампадки не качались,
Исчез из цЕркви запах тлена,
Церковные иконы обновлялись.

Под иконами лампадки тихие горели,
Везде нежданно и не гадано
И голоса божественные псАлмы пели
И одухотворил церквушку запах ладана.

Фома воспринимал  всё это словно чудо,
Но он коварство сил нечистых знал
И не загадывал о том  что,  будет
А на крылосе читал, читал, читал.


«Фома! Мы здесь!  Халява пробасил снаружи»
«Фома! Мы здесь!  Тиберий отозвался тоже»
«Держись против нечистой силы друже,
А казаки и мы тебе поможем».

Снаружи  в окна били огненные блики:
Там люди ходят с факелАми
И омолаживались в церквИ святые лики -
Святыми богослов псалмЫ поёт словами.

Богослов гудит: «Товарыши! Несите сюда кровь христову,
Несите товарыши, христовой плоти много;
Нечистая бежит не только от креста и от святого слова,
Она не вЫнесет горелки, которая угодна богу.


На церковной площади горел костёр, как крест
Осиновые лежали кучами списЫ,
Было светлО, как днём окрест,
И на нечистую в кустах рычали псы.

С запада явилась чёрная, живая мгла,
Непроглядным мраком всё накрыла,
Но огнетворный крест не поглотила
И в церкОвь проникнуть не смогла.

И казаки натягивали тугие луки,
Осиновыми стрелами стрелИли тучи,
Под вИзгающие, шмЯкающие, хрюкающие звуки
Летело прочь гадьё летучее.

Под командой сотника  две казацких пушки
Бухнули по туче серебряной картечью:
Рубленной из серебра – ложки вилки кружки
Подносы вазы и серЕбряные глечики.

Пальнули … Снова пушки зарядили,
Запыжевали паляницей хлеба
И вновь палить готовы были,
Зырили во тьму и вокруг на небо.

На границу света и кромешной тьмы,
шли колоть списами казаки чертей,
Замаскированных под кочки и под пни,
Любителей напакостить у стареньких церквей.

И вдруг со стороны Лысой, ведьминой горы,
Сотни ведьм на мётлах налетели,
Летели косяками со стороны луны,
И заклинания нечистые хоралом пели.

Но увидев огненный,  огромный крест
И вокруг церкви кресты поменьше огневые,
Сбились в кучу легионы бЕсовых невест
И расстроили свои порядки боевые.

И полетели в них осиновые стрелы,
И пушки бухнули по ним картечьным серебром,
И ведьмы падали,  и лиш немногие на Киев полетели,
И не закончился шабаш для них добром.

КазАки отдыхали, псалмЫ пели
«Пили кровь христову и ели его плоть»
КазакИ  не перед какой нечистой не робели,
Умели и стрелИть её,  и спИсами колоть

Богослов гудел могучим басом,
Из самых молодцов был молодец;
И всюду путался в его широкой рясе
Его помощник, ритор Горобец.

Но вновь на небе появилась тень -
Это в сатане взыгралась спесь,
Но вспыхнул  крест и стала ночь как день
И сатана не смог на купола церквушки сесть.

По нему пальнули серебряной картечью тоже
И попал в картечь густую рукокрылый,
И ожоги появились на сатанинском теле и на козлиной роже
А в перепонках крыльев появились дыры.


А что  Фома? Фома читал,  читал, читал,
На ведьму глаз своих не обращая,
Философ о поддержке казаками знал,
Надеждами рассвет увидеть воспаряя.

Но вот уж за полночь в какое то мгновенье,
Фома почувствовал среди свечей в тиши,
Не материализованное поползновение,
На самые святилища его души.

Сила тёмная церковь давила,
Корёжила  Форму, и весь её объём;
Свечи чёрной тьмой гасила,
Слепила трупным,  пожирающим огнём

Слабели свечи и образа тускнели,
Брёвна в стенах шевелились и трещали,
Сатанинские голоса воем сатанинским пели,
Но светлые псалмЫ сопротивлялись.

И бой шёл с нерешающим успехом -
Сшибались звуки снова, снова
То церквУшка  наполнялась сатанинским смехом,
То очищалась обожествлённым словом.

Голосом из склепа сатана Фому стращал
Последним его смертным часом,
Но с церковью в резонансе множился и побеждал
Халява в божьем слове богословским своим басом.

И Фома пространствами своей души
Боролся и божью искру сохранял,
И служил, служил богу,  служил!
И читал писание, читал, читал!


Сила сатанинская к рассвету ослабела,
Из панянки высыпалась ведьма старая трухой,
И в небеса спасённая душа панянки улетела,
А труп в гробу лежал панянки молодой.

Прокричал петух.  Открылись двери.
Выветрилась из церквИ дурная марь.
И ровно свечи и лампадки по церкви горели,
Сияли золотом иконы и алтарь.

И вышел к казакам живой Фома,
Седой от маковки и до бровей;
Но в полном здравии и не свихнувшийся с ума
И самых настоящих бурсацких что ни на есть кровей.

Он посмотрел, а на церковке купола позолотились
Заря прекрасная на небе загоралась
И позолоченные облачка клубились,
И среди них Фоме панянка улыбалась.

Многие дивА народу и волею людей являлись
И вот такая вот история в селе случилась:
Мы слышали иконы где то обновлялись,
А тут целая казацкая церквушка обновилась.


Пировали долго и по христиански:
Богослов Халява не однажды отсыпался в бурьянах
И разговелся здесь Тиберий - молодой монах
Сотник потчевал святых мужей по пански.

Фоме червонцев много сотник дал,
За то,  что спас молитвой он 
Его любимой дочке душу
И в любое время Фому с  сотоварищами звал,
К себе на пир под пирамидальной грушей.

     Автор ассоциирует с церковкой - так любимую Гоголем Украину и ничего больше...
                конец.