В середине августа жёлт инжир...

Восточная кухня



В середине августа – жёлт инжир,
ибо лето красно, как рай-эдем.
С чебурека каплет горячий жир.
Торгаша зовут не Адам, а Эдем.
Это Крым – исламский по чресла край.
А чей выше чресел – не разберёшь.
Меж шурпой и водкою выбирай
и за всё плати окаянный грош.

Погощу сегодня, - в который раз,-
на плато Ай-Петри, Завет-горы,
где блюдёт Корана смолистый глаз
все шайтан-котлы да шашлык-шатры.
Всё бурлит, кипит,в оборот идёт,
то баран свежуется, то баклажан.
И несёт гяуру в зубастый рот
поднебесную пищу кормилец-хан.

В этой сочной-смачной далме-сарме,
в дымламе дымящейся, говорю,
не ищи коварства. В чалме-уме
только мысль – окуклиться к ноябрю,
чтоб, серятину-зиму в зелёный чай
пополам с лепёшкою обмакнув,
снова крымскую песню “начни-кончай”
затевать под майский сквозняк-наддув...

Но пока ещё – август, сезам-сезон,
поцелуй копилку, Эдем-баши,
и ножом, прямым, как прямой резон,
свой лиловый лук и чеснок кроши!
В Партенитской бухте, средь тесных стен
бабы Веры Павловны Чеботарь,
будет снится пир мне – без взятых в плен -
виноградных грядок узор-рефрен
и гостей скликающий, как Диоген,
хан Эдем с вершины, шашлычный царь...





Чуфут-Кале



В семидесятый день за Рамаданом
приходит праздник жертв Курбан-Байрам.
Бахчисарай вернуть бы, зной и гам
туристов, налетевших в гости к ханам.
Сбежать бы от закланий февраля
опять туда – к дворцу под черепицей,
где прошлогодний август золотится,
тропою на Чуфут-Кале пыля.

Там в воздухе синеет кислород,
а на кустах алеет дробь кизила,
там тайнописи медленная сила
меня к пчелиной крепости ведёт.
Отцвёл чертополох, что на ветру
роняет семя у горы пещерной.
И сам я - сивый конь, но споря с серной,
с налёта крепостной откос беру.

Вплотную к небу Тохтамыша дочь
в резном опочивает мавзолее.
Ракушечник, сквозь зелень скал белея,
хранит прозрачность воздуха от порч.
И так просторна, плавна и светла
внизу Бахчисарайская долина,
что не звенит ни стремя, ни стрела,
лишь веет запах кожи от седла,
лишь в ветке тёрна брезжит паутина...