С-т-о-я-ч-и-е м-е-с-т-а

               
               
               


 «Зелень лета, эх зелень лета!
Что мне шепчет куст бересклета?
Хорошо пройтись без жилета!
Зелень лета вернется.
Ходит девочка, эх, в платочке
Ходит по полю рвет цветочки.
Взять бы в дочки, эх взять бы в дочки.
В небе ласточка вьётся»
                Автор Известен                               


…я все-таки просыпаюсь. Это почти уже отработано. Несколько минут на осознание – это постель, здесь некуда, подняться, идти писать.
         Страшные мучительные шаги сквозь черноту коридора. Так, так, тык... Нет, дальше, еще дальше, туда, где пахнет. Так-так, тык, тук! Наконец-то колени упираются во что-то твердое, овальное, холодное. Вот оно. Да. Да! Вот так…               
         Сначала мои глаза увидели нелепые узоры на занавесках. После осознания квадратности комнаты дошло  -  это такие цветы, такие…необычные цветочки. Затем я осмыслил черноту  реальности  -  ночь! Далее - руку, левую, сжимающую его, член. Потом, собственно, пришла и первая мысль: Черт! Да ведь «Он» был зеленый! Именно по этому я называл его Пластик, определенный тон зеленого цвета аасоциировался у меня с пластилином! Пластик! Зеленое, желтоглазое божество моих сновидений…
         По дороге к унитазу я воспринимаю свою непрошенную рефлексию как реальность более достоверную, чем та, в которой я, как улитка, движусь к еще одной утренней реанимации. Улитка, проткнутая  иглой. Она ползет, цепляясь своей обновкой за ткань стебля, вряд ли даже осознавая, что скорость убавилась. Конечно, это та самая улитка из мультика, где поется про «улыбку», поэтому у нее есть, чем осознавать (она же улыбалась). Но, видимо, ее мультяшного сознания не хватало, на то чтобы понимать что-то более глобальное, чем то, что «от улыбки стало всем светлей», и несчастная козявка, попросту не врубалась, что ее уже замочили…
         За полчаса до того, как написать про ночное ссание и невеликодушно поострить насчет беззащитных козявок, я ехал в трамвае. По Шверника на Кржижановского, через Дмитрия Ульянова… под ленивое постукивание дождя по крыше вагона. Обычно, когда во время дождя я оказываюсь в трамвае, из меня просто прёт всяческая поэзия. Вообще, она и без этого из меня просто так и льет, но когда я оказываюсь в трамвае, она лезет из меня, как дрожжи из маленького горшочка, который поставили в теплую кладовую. Так бывает обычно, но видимо что-то со мной было не совсем обычное на этот раз. Потому что вместо создания гениального текста или припева для песни (новой музыки: в моей голове накопилось на целый MP3 - диск), я зачем-то искал рифму для дурацкого, неизвестно откуда свалившегося на меня слова «Тряся». Что-то такое у меня там плелось и выпячивалось на свет божий: неся – тряся, что-то, наверное, совсем уж богомерзкое. И вдруг, от всех этих мук творчества, мозг пронзило огромное что-то такое. Какая-то просто Годзилла версификации вырвалась из недр подсознания, или, патриотически выражаясь, Змей Горыныч русской словесности обдал и опалил огнедышащим своим зевом мое космополитанское маниакально-депрессивное Я. Словно наблюдая за собой со стороны, я вижу, как, выпучив глаза в пространство - а его, кстати  сказать, в этот момент заполняли какие-то полуодетые девочки подростки, - я произношу это словечище: – ПИСЯ, ПИСЯ, ПИ – И – И – И – И...
          Нет, я не произносил, не повторял, а, наверное, пел просто или так завороженно подвывал «пися – пися – пися – писся – писсся – писсся – а – а – а – а – а ...» Короче, описать (чёрт! да оно везде) все это, без патетики, как вы видите, довольно-таки сложно, тем более, где же еще быть патетике, как если не там, где вдруг пошел разговор о хрене насущном?
         Надо сказать, забегая самую малость вперед, что потом уже на остановке, выходя на автопилоте из трамвая, я осознал это последнее, ну то, о чем  я на самом деле и рефлектировал; что при всем моем Tedium Vitae с таким хлюпающим оргазмом эякулировалось на мою корку мозга.
        Осмысление пришло позже, однако неумолимо, т.к. до трамвайных упражнений в версификации я как раз размышлял об этой повинности, об этом оброке природе или Богу, об обязанности размножения, воспроизводства, чадородия. Я обдумывал чудовищный, явно мизантроппо..., какой-то там, сардонически - инфернальный смысл всех этих гадких словечек и словосочетаний типа: фертильность, репродуктивность, демографическое поведение вида… Я вспоминал, словно взятую из каких-то гестаповских мемуаров шутку, о том, что, мол, ежели существующие темпы роста человечества на Земле сохранятся и в будущем такими, какими они являются на сегодняшний день, то через каких-нибудь триста лет на земле останутся одни лишь стоячие места. Хотя дело было, наверное, не совсем так. Т.е. то, о чем я размышлял, так это об обязанности всякому носящему член использовать его по назначению... Да, многие согласятся здесь со мной, даже и те, которые без члена. Мочиться – это, по меньшей мере, воняет, но я думал, опять же не со всем в этом роде, т.е. не о писянии, а как раз, наоборот, о траханьи насущном.               
           Вы можете называть это самыми красивыми и умными словами: коитусом, соитием и чадородием. Однако совершенно неважно для нашего стихийного и беглого исследования, как  по-научному правильно называется поза, в которой лежит, раздвинув ноги, или стоит, раздвинув ягодицы, та, что приготовилась к свершению таинства. Важно, что если у тебя член, то ты работаешь им, функционируешь, трахаешь. Ты волочешь свои тело и душу по жизни, как та самая замоченная улитка, цепляясь за все, что попадается тебе на пути, за каждое тело, каждый зад, каждый лобок, пупок, сосок, подмышку, рот,  глаза, уши, ладони, пальцы… Причем вовсе необязательно, чтобы все выше перечисленные органы принадлежали положенному тебе для употребления от века существу с клитором.  Это вообще может быть и не человеческое существо. И разве есть на земле такое место, куда «ему» не захотелось бы залезть? Не занимался специально этим вопросом, но что-то во мне, очень глубоко (уж не «Сам» ли?), указывает на отрицательный ответ.
         Здесь, по-моему, как раз и время, и место вспомнить гения, что возможно « ...все это было бы смешно, когда бы ни было так грустно». Да! Вот именно: когда бы так не задолбало, когда бы не было так всегда  кстати. Приапизм тут ни при чем, при всей вашей осведомленности. Вы можете даже, если хотите, спать. Дело не в том, на сколько Вы всегда готовы, а в том, что ему ВСЕГДА НАДО! Вот где таится пресловутый «That is the questions » вида «Хомо-трахиенс».
          Что касается наших баранов и моего барана лично, то он даже не нуждается вовсе в моем личном (иначе видимо не скажешь) участии. Он спокойно себе встает среди ночи и, используя мой мозг, как 3D- кинотеатр, развлекается в своей виртуальной реальности не хуже, чем в реальной невиртуальности, вот где дело поистине мастера боится... Он находит все свои любимые местечки, все свои дырочки и щелочки,  и тут уж, как говорится, кто не спрятался – я не виноват: он прыгает, скачет и разгуливается на воле, как может. Потом кончит тебе в свежие трусы и уже без всякого кинотеатра, просто от нечего делать (!) будет изображать из себя дуб, или пень дуба, это уж у кого как. И даже если вам тут приспичит помочиться, то в туалете он будет все таким же вечно молодым, и вы будете (ну вы знаете все эти дела) вставать раком над унитазом, пытаясь ссать в толчок, потому как в такие моменты (после классического оргазма в виртуальной жопе вами (но только не Им) позабытой классной руководительницы) прогонять через себя какие-то там токсины и кислоты, дело, понятно, не царское. И даже эти страницы не удостоились бы участи подобных прискорбных воспоминаний, если бы все это не было бы самой, что ни на есть, голой правдой, но при всем при этом вам не приходилось бы всем своим существом доказывать свою нормальность (ибо каждый знает свое безумие). Вот вы и чувствуете себя, как кортасаровский член общества плоской земли, где все уверены в том, что она круглая, но каждый твердит  другому о бесспорности ее плоскости. 
А как же иначе, они же члены клуба плоской земли. Они это делают с таким же обыкновением, как когда говорят о себе – «Япорядочныйчеловек», или «Яинтеллигентный», или «Янормальный», «Янеголубой», «Яженедурак» и так далее. С таким же сознанием своей правоты, как когда о ком-то («...за недостатком материала в беседе»*) они говорят непорядочный, ненормальный, идиот, педик, вор, тунеядец, клоун, педофил, кровосмеситель и т.д. Не дай бог заявить среди них, что в свете подобных недавних нежелательных воспоминаний все мы, в сущности, животные. Нет! «... – Какая собака?!» . Животное звучит не гордо. А вот человек другое дело! Короче, ты должен быть уверен(!), а как оно на самом деле, «плоская» она или «круглая», это виднее сверху.
         Итак, если вы уже поняли, что все сказанное здесь не имеет никакого отношения к литературной клоунаде Моравия и его «Он`у», то уже послушайте кое-что еще, прежде чем мы, наконец, откроем для себя подлинное содержание этой книги. Кто знает, может именно вы как раз из тех, кто и не связывал все вышесказанное в уме ни с каким Моравия и в глубине души уже давно понимал, чем должна, в конце концов, закончиться вся эта полемика. Если это вы, то, по-видимому, обязанность быть чем-то или кем-то, помимо своей воли, или, может, лучше сказать, невозможность не быть этим, не потеряв бытие вообще, подводила вас уже к размышлению о некоторых вещах, которые я позволил здесь себе изложить ниже; если это так, то, видимо, дочитав до этого места, вы будете читать эту книгу до конца и уже, ясное дело, простили мне мой дилетантизм и никакую корректность. Если это так, то вам лично мне нечего сказать помимо того, что уже сказано в этой книге, и я могу позволить себе никак не относиться к вашей жизни и уж тем более не чувствовать себя ответственным за нее лишь потому, что вы сами по доброй воле взялись эту книгу читать. И если мы с вами читаем примерно с одинаковой скоростью то, в этом месте органчик очень правильно прибавил мощи. (последнее слово с ударением на последнем слоге…       
              Если говорить о другой категории людей, то им я так же благодарен, как и любому, за это, по своей сути, метафизическое общение. Но что делать, если узор, который мы с вами начинали составлять в самом начале, теперь начинает, пока еще отдаленно, но, тем не менее верно, напоминать головоломку, решение или разгадка которой имеет лишь один печальный исход – завершение процесса разгадки, что есть неминуемо лишь начало разгадывания новых... Может ли  это обстоятельство стать причиной завершения с моей стороны складывания этого узора? Нет. И  причина такого ответа и есть разгадка головоломки, которая ожидает нас после завершения нашего “общения”.             
         Что же касается лично Вас – увы, причины вашей любознательности мне неизвестны; следовательно, я не буду пытаться рассуждать о них. Итак, я спрашиваю себя: делал ли бы я вообще то, что делается мною сейчас, если бы был уверен, что целесообразность выживания вида имеет какой-либо смысл, как и выживание вообще? И прежде всего, выживания моего Я и Оно? Но ведь это, как было, так же и остается пресловутым нашим основным вопросом философии. Черная дыра, в которую минута за минутой уходит наше такое драгоценное время… Время – это вопрос, который и в ожидаемом техногенном будущем вряд ли будет кем-то решен. И вот здесь я говорю – да! Да, ибо страх перед неизвестностью, которая со всех сторон окружает человеческое бытие, заставил меня писать эту чертову книгу, играть в эту игру, которой я не люблю, но от которой и не могу отказаться, так как боюсь того, что мне одному все-таки выпало счастье узнать... Знать! Знать (истину?). Я боюсь того, (и мне хочется сказать подозреваю), что именно я – тот самый  человек… Тот, кто на самом деле говорит правду, но будет обвинен во лжи, цена которой будет столь велика, что и, отняв жизнь, истец будет считать меня должником…Тот самый, который устал от попыток вытащить яблоко из такой крепкой пасти, как абсолютное одиночество (во вселенной) и молчание (длинной в целое время), и поэтому сел подле дерева, обвитого туловищем хозяина яблока,  и... «умер» от голода, так и не узнав, что после сорокадневного ожидания ответ придет вместе с утренними лучами сорок первого дня... Вот моя экзистенциальная тревога, вот формула моего страха перед неизвестностью, но в то же время и мой смысл выживания. Можете примерить, если хотите, однако дело в том, что меня-то как раз интересует ваш смысл существования и существования вашего вида; не правда ли, что ваша вера в целесообразность своего существования выходит из почти неосознанной веры в смысл существования всего мира, а, следовательно, и вашего вида, отсюда же и слепая вера в продолжение рода, а значит, и необходимость траханья, и необходимость в ношении тела с членом.
         Может, это и есть сама истина: жить ради того, чтобы жить! Мыслить ради того, чтобы выжить! Выжить ради того, чтобы выжить! Не знаю, может кто-то и смотрит на такой подход к задаче обоснования бытия, как на нечто необоснованное? Может, кто-то пытается критиковать – пусть засунут себе свою критику в задницу! – не правда ли, в этом ваша отповедь? Пусть, и желательно поглубже пусть запихнут. Почему, собственно, какие-то извращенцы должны портить вам аппетит жизни своей болезненной псевдо - философией? Что, может быть, вся эта болтовня должна помешать вам заботиться о жизни своего организма и организмов, которые по праву рождения населяют его? Вот еще! Да ведь этот организм обеспечивает вам восприятие того, что вы любите! А поэтому желудок должен быть накормлен, а кишечник - кипятить продукты распада, посылая их в прямую кишку; мозгу надлежит получше подумать, как это все обустроить, ну а член, он свое дело должен знать и не бояться всяких там случайных попаданий не в ту дверь; и вместе со всеми бороться за жизнь.
         Итак, я не собираюсь и далее рассуждать в этом духе,  но поверьте мне, я никак не мог отказаться от всего вышесказанного и процитированного, т.к. прежде чем приступить к поеданию горячих блюд, обычно кушают холодные закуски. Почему бы и нам не поступить подобным образом?.. Тем более, что книжку с таким  аппетитным названием, как эта, мог взять в руки лишь настоящий гурман, настоящий ценитель всего тонкого, горячего, влажного, слегка солоноватого на вкус и конечно,  безусловно, ароматного! 
               
***
         Я ехал в трамвае, я ехал и глядел перед собой. А передо мной крутились какие-то девочки лет одиннадцати – двенадцати. Вряд ли в этом возрасте они уже понимают, что созданы для какой-то гребанной фертильности. В одиннадцать лет понять, что ты по сути своей лишь носитель влагалища, потенциально неминуемо вместилища чьих-то пенисов... Хотя что я о них сейчас знаю?.. Они выглядят, как маленькие женщины, ведут себя, как пьяные шлюшки... Но, может, им хотя бы еще не приходило в голову, что тем, что может послужить влагалищем, они кушают с одной стороны, и какают с другой стороны? Да, думали они об этом или нет, что это могло бы изменить... Милые маленькие дурехи – они обречены. Ах, только бы не стать вам уже теперь добычей порно-студий и не узнать, что значит собачий, или не дай бог, лошадиный член. Да пошлет вам господь супруга верного и верующего, православного ортодокса. Пусть будет он сильный, трудолюбивый с руками Ильи Муромца, с душой спаниеля, с мозгами рабочего скота, чтобы вы могли крутить его за нос, а он думал при этом, на сколько же вы, наверное, изобретательны и в других делах... Да. Но вот кончится пост, стихнут литургии, погаснут свечи и лампады, и тогда, исполняя наставления Апостола Павла, воздаст, наконец, супруг положенное жене его... И вот, после долгих трудов, кончая, как утопленник в волосы спасающего, вопьется супруг в эту пока еще такую маленькую грудь, вгрызется зубами, хрипя, мыча и испуская жидкости изо всех желез, отверстий и чресел своих, и будет долбить своей колбасищей в это бархатное, нежное, то, что должно когда-то стать колыбелью его ребенка... Будет наносить эти сокрушительные удары в стенки трубы маточной, будет ломиться этой своей редисищей, этой кувалдой, которой в такой момент можно легко расколоть грецкий орех. Нет, это не Чикатило, не Калигула и не Рокко Сиффреди. Это он, обыкновенный хомо-трахиенс, человек ебущий. Homo – Moogicus. Человек Множитель, множащийся, размножающийся.
      
            Девочки кокетливо поколачивали друг дружку сумочками, визжа, хихикая, порой разыгрывая истерику или припадок уничижительного смеха, все это предназначалось сидящим в салоне приутихнувшим особям мужского пола. Например, вот эта, видимо самая старшая  из них, с таким убийственным взором темных, все-таки уже девичьих, а не детских, глаз, через сколько годиков или месяцев она раздвинет свои безупречные юные ножки и?.. И я сижу и пялюсь на этот так беспощадно обтянутый джинсами лобок. То, что сейчас таится под ним, такое розовое, голое, беззащитное... Оно обречено вырасти, окрепнуть, и, превратившись в кроваво-розового, ощетинившегося черным жестким волосом хищника, однажды растянуть свою глотку, всосав в себя с головой другое вышеописанное чудовище. Нет! Нет же, извращенцы и сластолюбцы, не смейте дрочить! Уберите от него свои грязные ручищи. От моего чертового ребенка, моей книжки, которая (я чувствую) умирает у вас на глазах, по сути, еще не родившись. Она погибает в процессе ее чтения, как гордая, прекрасная и все же слишком неприспособленная жить на земле птица в пасти голодного и усталого хищника……….
         Успокойте свои неуместные инстинкты. Господи, да не упомяну имя твое всуе. Но уж, какая тут суя. И вот, словно и словами пытается кто-то уловить меня с этой суей… Не для этого я убивал эти драгоценные часы своего времени, чтобы возбудить чью-то похоть. Ты – Человек. Веришь ли, хотя бы – не для этого? Не знаю точно и наверняка, для чего, но не онанизма под одеялом или в ванной ради, скорее, наоборот. Наоборот, но разве понять это человеку, купившему эту книгу, искусившись лишь ее названием? Вряд ли, каждый делает свое дело, ибо создан для этого....
         Я вышел из трамвая, испугавшись, что девочки или - еще хуже - какие-нибудь мальчики заметят мои слезы. Я испугался их испуга. Теплые влажные змейки уже сбегали вниз к моему подбородку. От горячей обиды, от боли, от жалости к себе, к этим девочкам, от нежности ко всему созданному для траханья и от презрения к этому всему ударили мне по глазам эти ядовитые воды. От того, что я никогда не смогу сказать всех этих слов тем, кому они нужны. Потому что никому, кроме меня самого, не нужен этот горячечный бред воспаленного и больного, уже очень давно больного разума, который рождает чудовищ, но почти никогда не спит. Представить себе, что все это я нашептываю хотя бы той же самой темноглазой с джинсовым лобком... Она бы подняла крик, кинулась бежать... Граждане, наверное, попытались выяснить, кто я такой и что мне нужно от ребенка, и бог знает, чем все это могло бы закончиться, а ведь я уже вполне мог быть отцом этой малышки. Я мог бы гулять с ней за ручку, целовать в губы, отправляя в школу. Смог ли бы я? Может ли случиться, что однажды, какая-нибудь такая девочка заметит эти мои слезы и поймет их причину. Самые невинные слезы, слезы обязанности быть человеком.
               
* «Существует не так уж много людей, которые за не достатком материала в беседе, не выболтали бы самые сокровенные секреты своих близких» Автор этого высказывания великий австрийский философ, имя которого известно.