Шахматисты
Оганес Амбарцумрвич Саркисян - преподавал физику в московской школе N.598(1955-1965г.)
Его супруга - учительница русского языка в армянской школе в г.Ереване.
Встретились они в преклонном возрасте(ему-70, ей- 64)будучи одинокими. Их вторые половинки покинули их, уйдя в мир иной. Сочетались браком и прожили 18 лет в любви и согласии.
Георгий - молодой инженер-конструктор.
-----------------------------
Оганес Амбарцумрвич Саркисян, бывший учитель физики, более десяти лет находящийся на заслуженном отдыхе, более десяти лет как был женат вторично. И не просто, дабы иметь в доме хозяйку, а по самой настоящей любви, которая к тому же не принесла ему разочарования, а даже и наоборот. Может быть поэтому в свои восемьдесят четыре года, он чувствовал себя, как сам любил повторять «прекрасно» как телом так и душой.
Сидя за столом, он раскладывал на шахматной доске фигуры, готовя их к предстоящему сражению, настраивая себя на обязательную победу. Перед игрой он обычно повторял совершенно не воинственную, но внушающую ему уверенность в собственных силах фразу Тургеневского героя «Хочу уверить вас, милый друг, что нахожусь в полном здравии и чувствую себя прекрасно.»
Сегодня его гостем и шахматным противником был племянник жены, Георгий, который по оценке старого учителя играл « очень даже хорошо» и тем ценнее была каждая вырванная у него победа. Тем более, что в его возрасте это была не только шахматная победа, но и победа над временем, над старостью.
- Так держать! – говорил он себе победив, и душа его наполнялась гордостью, глаза блестели и даже морщины на его худеньком лице, казалось, разглаживались.
Его молодой противник был поклонником и ценителем шахмат, и в кругу друзей считался сильным игроком. Он изучал почти всю попадавшуюся ему на глаза шахматную литературу и, будучи самоучкой, не раз выходил победителем, сражаясь с матёрыми разрядниками. Георгий знал, что встреча с дядей не может обойтись без шахматной игры. Он знал и то, что дяде как воздух необходима победа и поэтому заранее готовился к поражению, которое к тому же должно было выглядеть правдоподобно. Играл он с дядей долго, чтобы доставить ему полное удовольствие, иногда позволяя себе расслабиться и выиграть. Но в конечном итоге оставался побеждённым или, в крайнем случае, соглашался на ничью. Игра на поражение требовала почти такого же внимания и мастерства. как и игра с сильным противником на победу.
Наконец шахматное войско выстроилось друг против друга в боевой готовности, белая пешка сделала вызывающий шаг вперёд, и бой начался.
Около получаса сидели они перед шахматной доской, сосредоточенно обдумывая каждый ход. Оганес Амбарцумович чувствовал, что теряет контроль над ситуацией и начинает сдавать позиции. Он нервничал. И тут посетила его хитрая мысль-спасительница: отвлечь противника от доски, заставить его забыть ту комбинацию ходов, которую, наверняка, он уже выстроил мысленно.
- Жарко, - сказал старый учитель, вставая из-за стола и шаркающей походкой направился к окну.
Было лето, начало июля. На горизонте светилась только узенькая полоска уже почти скрывшегося солнечного диска и последние длинные лучи его освещали синее безоблачное южное небо. Открывая окно дядя знал, что в комнате прохладнее чем снаружи и поэтому сказал, как-бы оправдываясь: « Улицу уже полили.»
Это был отвлекающий маневр, надо было выиграть время и решить что делать дальше. Вода, которой полили раскалённую от дневного солнца улицу, превращалась в пар, а мокрый чёрный асфальт высыхал, серея на глазах. И тут дядюшку осенило.
- Гера,- неожиданно повеселев, позвал он племянника, ломающего голову в поисках того решающего хода, который мог бы дать шанс его противнику выйти хотя бы к ничьей, - давай сделаем передышку, а заодно ты почитаешь интересное письмо, которое я получил недавно от своего московского друга и коллеги.
- Это его точно отвлечёт, думал дядя, устраиваясь рядом с женой на диване.
- Читай вслух, мы с удовольствием послушаем его ещё раз.
Георгию не хотелось задерживаться у дяди. У него были другие планы на остаток вечера, поэтому он стремился поскорее закончить партию с приятным для дяди результатом, дабы не возникло требование реванша. А теперь ещё какое-то стариковское письмо. Но отступать было некуда, потому что один из пунктов его воспитания гласил о том, что в жизни бывают моменты, когда надо суметь пожертвовать своим удовольствием, чтобы доставить радость родным и любимым людям. Итак, Гера взял себя в руки, сосредоточился и стал читать.
«Милый мой друг Ога, да ещё и Амбарцумович, да ещё и с Еленой Карповной, здравствуйте! Вы думаете, что мы о вас забыли? Нет! Этого быть не может! Хороших людей не забывают. Но ведь есть ещё судьба. Это дело такое что превозмочь её дело напрасное. Поэтому она пользуясь своей властью и силой, подхватила меня на свои крылышки и давай кидать с одного места на другое. Вот так, написавши только две приятные строчки, я был отброшен на две недельки в санаторий под Москвой. За кого-то отдыхать, а потом в московскую больницу, лечиться после отдыха почти на два месяца. Потом в дом отдыха «Турист-1» на 24 дня, отдыхать после лечения. Затем уехал я на свою родину в Харьков по приглашению родственников, почти на два месяца. И не успел я вернуться в Москву, как не теряя ни минуты, наняли меня сторожем в пионерский лагерь, в 80 км от Москвы. Ну, думаю, случай представился, так немножечко подзаработаю, к тому же на свежем воздухе. И ведь я не один туда, а с женой, с Риммой. Она тоже не прочь подышать свежим воздухом. И уже тогда, когда нас с вещами посадили в автобус, вдруг Римма получает известие из Киева: - сестра Тоня очень больна, скорее доставай такое-то лекарство (которого в Киеве почему-то нет) , и приезжай сама. – Римма на легке выскочила из автобуса и осталась, а я покатил по месту назначения, да ещё и с её вещами, потому что она обещала через пару дней меня догнать.
И вот я уже на месте. С палкой вместо ружья. Непривычно! Прибыв в лагерь, я начал выполнять свои обязанности: ночью сторожить, а днём заниматься очень привлекательным, полезным и приятным физическим упражнением – подметать в пионерском лагере дороги, дорожки и тропиночки. Так сказать наводить приятную красоту. Между прочем, пока не поздно, советую и тебе заняться таким упражнением-лекарством. Через три дня поясница излечивается и перестаёт болеть. В отношение же тамошнего бытия я понимал, что всё надо перетерпеть. Комнаты для служащих были с картонными стенами. С выбитыми стёклами и в сыром месте, на болоте, которое называлось «лягушатник» наверное для того чтобы мы могли вдоволь насладиться лягушачьими концертами, которых нам так не доставало в городе. Мне выдали матрац и тёплое одеяло. Но что-то не спалось, когда ночью доходило до 4-5 градусов. Поэтому раздеваться или снимать брюки не следовало, невредно было пододеть ещё пальтишко под ватное одеяло. Но всё равно утром, где-то внутри, что-то подрагивало и бывшие зубы почему-то постукивали. А потому что пионеры ещё не приехали, то и с питанием было не всё в порядке. До приезда пионеров надо было продержаться семь дней. Кушать не давали, подразумевалось, что если захочешь есть, то имей свой харч. Но и купить негде, так как в радиусе 3-4 км никакой торговлишки. Даже курящим, которые хотели унять голод курением, даже им, негде было достать ни табаку, ни папирос, ни спичек. Беда тем, кто не взял с собой про запас! Ну, думаю, на фронте и не такое переносили. А тут как-будто и смерть не грозит.
-Мужайся, – сказал я себе - ведь ты же не хуже других. Поэтому я вот так вот -«спокойно» прожил неделю. Ночью сторожил с палкой вместо ружья, а днём наводил чистоту. Беспокоился только о Римме – ни её, ни вестей от неё не было.
Наконец пятого июня десять автобусов привезли около 300 пионеров от 8 до 15 лет. Началась новая жизнь и начали мы питаться. В клубе день – кино, день –танцы. Ну как удержаться, если пионеры танцуют? А вскоре пришло и письмо от Риммы, из которого я узнал, что Тоня умерла и Римма остаётся в Киеве, чтобы участвовать на похоронах. Это конечно тяжёлый удар, жаль Тоню. Но ничего не поделаешь, все мы смертны, к тому же от судьбы не убежишь. Скоро мне пришлось убедиться в этом ещё раз. А дело было так.
Подошло девятое июня. Все дни до этого были холодные, а девятого с утра, вроде, хорошо. К двум часам весь лагерь собрался на обед в столовую. Пообедали к трём. Можно расходиться, а тут ударил дождь. Пришлось подождать, а то все промокнут. Ждём, а дождь усиливается. Ливень! Гром и молния! Буря! Трещат крыши и лёгкие лагерные постройки! Страшный ураган! В столовой толпятся триста человек. Малыши в уютном помещении бодрые, сухие весело кричат. Но вот деревья высотой 40 – 50 метров стали валиться рядами, как- будто огромный великан косил их как траву. Зрелище потрясающее! Шум, треск, гром и молния! Все деревья, лес лежат покорёженные, поломанные, вырванные с громадными корнями. Всё завалено и перепутано. Пройти, пролезть нигде не возможно. Двери завалены упавшими брёвнами. И всё это произошло за две- три минуты! Ребятишки уже не смеются, смотрят широко раскрытыми, полными ужаса глазами.
Дождь шёл ещё некоторое время сильный, а затем утих, как-будто ничего и не случилось. Вылезать пришлось всем через окно в поле, где деревьев не было и можно было пройти по траве до шоссе. Глазам нашим представилась удивительная, незабываемая, страшная картина. Все здания спален повреждены, залиты водой и завалены деревьями так, что добраться до них не возможно. Переднюю стену клуба длиной 40-45 метров вырвало, втолкнуло и повалило в середину здания.
Заведующая нашим лагерем не растерялась, и ещё во время бури успела позвонить и затребовать 12 автобусов из ближнего города Димитрова, который находится в 9 км от лагеря. А через несколько минут связь прервалась. Электропровода в округе порвались, а столбы повалились. Упали даже некоторые высоковольтные. Кухня не работает, электричества нет, воды тоже не стало.
Через два часа приехали 12 автобусов из Димитрова. Всех ребят погрузили и отправили в Москву.
Мы узнали, что в соседних деревушках посносило крыши. В округе есть пострадавшие и даже смертные случаи. В нашем лагере все целёхоньки! А вот почему? Я думаю, так распорядилась судьба.
И ещё вот почему. Наш лагерь представлял собой четырёхугольник среди поля. Его засадили тополями ещё в 1941 году. За 43 года тополя вымахали громадные и густые, высотой 40-45 метров, а в обхвате около двух метров и более. Насажены они были строевым порядком на расстоянии 2-3 метра друг от друга. Таким образом наш лагерь «Тополёк» стоял в поле торжественно-красиво, как зелёный букет. В пяти метрах от забора - шоссе.
И вот, налетел невиданной здесь силы ураган и позабавился. Двигался он в одном направлении, а домики в лагере были расставлены в разных направлениях. Те, что стояли поперёк вихря пострадали сильно, а стоящие вдоль движения вихря пострадали меньше. И совершенно не пострадала столовая, где мы все случайно? спаслись. Вихрь ударил в кирпичную стену кухни. Она приняла на себя не только удар вихря, но и упавшие на неё деревья. Кухня разрушилась, но заслонила собой и спасла столовую, стены которой были сплошь стеклянные, чтобы пропускать побольше света, потому что окружающие деревья были слишком тенисты. Деревья же с двух сторон столовой легли по ветру вдоль слабых стеклянных стен, даже не зацепив их ветками.
Надо считать, что нам очень и очень повезло. Ведь если бы столовая стояла немного вкось урагану и хотя бы одно падающее дерево задело и разбило бы стёкла, вихрь тут же ворвался бы внутрь и вытолкнул бы стёкла в противоположной стене... . И что бы тогда было? Ужасно! Триста малышей с 8 до 15 лет давили бы друг друга, шарахаясь по столовой под гром, молнию и ливень, крича в страхе... .
Таких ураганов в этих краях история ещё не знала. Буря опрокидывала с шоссе тяжёлые грузовые машины и далеко отбрасывала их. А на правом берегу Волги много десятков людей подхватила, унесла и потопила в реке. Много было беды.
Итак отправили мы детей домой. Ну а я? Несмотря на то, что к тому времени я уже был простужен, велели мне после урагана остаться на ночь и караулить. Не буду описывать эту , мягко говоря, очень даже неприятную, холодную, жёсткую, кошмарную ночь, которую я провёл, конечно же, в столовой – единственном уцелевшем помещении лагеря.
В столовой не нашлось ни одного мягкого стула, ничего, что можно было употребить как согревающий материал, ничего кроме собственной энергии. Скорчившись на холодном стуле, в кромешной темноте я никак не мог уснуть ещё и от холода. Я вспоминал в подробностях этот страшный день, который мог оказаться для любого из нас последним. Никогда не верил я ни во что сверхъестественное, но сейчас, анализируя происшедшее, невольно приходил к мысли о том, что произошло чудо. Никто из проживающих в лагере, ни взрослые, ни дети не опоздали на обед и никто из них не вышел раньше времени. Ни одной души не оказалось во время урагана на территории лагеря, в клубе или в жилом домике. Такого дружного посещения столовой я за время проживания в лагере не припоминал.
Грабители из деревень пришли утром, часов в десять. Увидя такой хаос, они сначала посмеялись, потом попытались пройти по лагерю, но куда там. Не только пройти, но и пролезть невозможно, бурелом, внизу сильная грязь. Тогда они покрепче изругавшись, плюнули и ушли.
За ночь я простыл ещё больше, но к счастью приехали штатные работники лагеря с рабочими. Я сдал лагерь, ключи от комнат и уехал лечиться в Москву. Так что жена моя Римма, приехавши из Киева, обнаружила меня в постели с температурой. Об урагане она, конечно ничего не знала, так же как не знали о нём и вы. Да и от куда? В нашей стране не принято пугать народ такими страшными известиями.
Всё! Будьте здоровы!
27 июня 1984 г.
Трофименки.
Закончив читать, Георгий вложил письмо обратно в конверт. Оганес Амбарцумович отдохнул, но возвращаться к доске на которой расположение его фигур оставляло желать лучшего, ему не хотелось, а признать себя побеждённым не испробовав все возможные варианты, было не в его характере. И шахматисты снова задумались над доской. Передышка пошла на пользу и скоро племянник нашёл решение, которое зарядило дядюшку надеждой на положительный исход партии. Через несколько минут они радостно пожимали друг другу руки. Ничья устраивала обеих.
Поцеловав на прощание тётю, Георгий вышел на улицу.
- Молодец, - сказал он себе – превратить матовую ситуацию в ничью так, чтобы противник поверил, что это его заслуга, тоже искусство.
Он посмотрел на окно второго этажа и помахал дяде рукой.
- И все же я молодец, - думал провожая глазами Георгия , Оганес Амбарцумович, - выйти из матовой ситуации на ничью, да ещё в моём возрасте, с молодым и сильным противником, да ещё так, что он и не заметил, и остался доволен ничейным результатом... . Правда, мне пришлось подсунуть ему письмо, но всё же я молодец!
Свидетельство о публикации №110050402563
В моей памяти сохранилась одна замечательная картина, которую я наблюдал много лет назад в саду им. Т.Г.Шевченко в г. Харькове...
Была осень, и вся аллея была усыпана пожелтевшими опавшими каштановыми листьями. Светило солнце, было достаточно тепло и безлюдно, летали паутинки, неприятно оседая на лица прохожих - был разгар бабьего лета.
Все было как обычно для этого периода - золотая желтизна, голубое прозрачное небо с плывущими кучерявыми облаками, воздух, пропитанный осенней печалью, озабоченные лица прохожих и фигурка присевшей на корточки старенькой и не очень опрятной продавщицы осенних цветов.
И вдруг я заметил две сгорбленные шаркающие фигурки - двух пожилых людей - он в очках и в залатанном, но опрятном пиджачке, и она - в нелепой старовидной шляпке и с большим стареньким зонтом. Они шли не спеша, взявшись за руки, как студенты, и разговаривали, и смотрели друг на друга, и глаза их светились за толстыми стеклами очков, и даже самому непонятливому и толстокожему человеку было понятно - шла ВЛЮБЛЕННАЯ пара. Они остановились напротив продавщицы цветов, старичок долго пересчитывал мелочь, и купив один жалкий на вид цветочек, вручил его светящейся от счастья и гордости своей Возлюбленной! И они, также не спеша и шаркая, рука об руку пошли дальше...
Прошло 40 или больше лет... Я не видел за эти годы ничего прекраснее...
Юрчик 2 24.09.2010 17:44 Заявить о нарушении
подарок - последнюю любовь.
Прочла Ваш отзыв и мурашки по телу пробежались!
Спасибо.
Нелли Агаджанян 27.09.2010 10:06 Заявить о нарушении