Другое лицо великой победы. Часть 1

= Из маминых воспоминаний =

Отца моего звали Арсентий Николаевич Шулаков, он был ровесником века, из простой крестьянской семьи, из деревни Шулаковы Вятской губернии. Мой папа был мастером на все руки, поэтому мы и переехали в рабочий посёлок Устье Кобры, где он работал на стройке школы ФЗО – делал рамы, монтировал электростанцию, слесарил. 

Как первоклассного специалиста отца осенью 1941 года забрали на военный завод в Ижевске. Работать на заводе было невыносимо тяжело. У станка стояли по 16 часов в сутки, да и после работы отдохнуть нормально возможности не было. По приезду в Ижевск, рабочих садили в открытые машины и развозили по городу, подселяя в дома к разным семьям. Моему отцу не повезло – он попал в семью староверов, где строго соблюдались их обычаи. Спал он у самого порога, никакой кровати не было, лежал в своём полушубке прямо на полу. С работы возвращались поздно вечером, зимой на сапоги налипал снег, да так и не таял до утра, потому что в доме было очень холодно.

Не только от холода, но и от голода страдал отец. Рабочим выдавали карточки, но для того, чтобы их отоварить, нужно было 7 часов стоять в очереди. Зарплату не платили вообще, поэтому купить какую-нибудь еду в столовой было не на что. Мама пыталась отправлять отцу посылки, собирала, что могла – сухарики. Но ящичек отказывались принимать на отсылку, потому что отправлять его нужно было не на фронт, а в тыл. Получить спецразрешение на отправку маме удалось лишь 2 раза за войну. Не легче было и отцу отправить весточку из Ижевска. Все письма рабочих проверяли, синими чернилами закрашивали все их рассказы о тяготах службы на заводе. Многие говорили, что лучше уж уйти добровольцем в армию или в тюрьму попасть, только бы не работать на заводе. Мой отец несколько раз ходил с заявлением в военкомат, просил отправить его на фронт, на что получил ответ: «Ещё раз придёшь с заявлением – отправим на урановые рудники, и там ты быстро околеешь!».

Проработав в Ижевске всю осень, зиму и весну, отец совсем заболел и ослабел от истощения. Ему дали отпуск на 19 дней, но денег и еды на дорогу домой никакой не дали. И он отправился пешком к нам в Устье Кобры. За 19 дней он успел только добраться до Кирова, а от Кирова до нашего посёлка ещё 300 км пути. Дорога домой была очень тяжёлой – днём папа из последних сил шёл, а на ночлег просился в дома, встречавшиеся на пути. Его всегда пускали, но вот накормить в такое голодное время никто не мог. Отец вспоминал, как однажды в доме, где он ночевал, хозяйка готовила квашню, аромат её был повсюду. Папа попросился спать на печку, поближе к квашне. И вот, когда вся семья уснула, он съел немного квашёнки, и ещё до зари убежал из того дома. Вором он никогда не был, поэтому очень стыдился, что тогда ему пришлось без спросу съесть чужую еду, чтобы не умереть с голоду. Наконец он добрался до дома, совсем истощённый и без сил. Сходил в больницу в Нагорск, чтобы получить больничный лист, потому что отпуск его на тот момент уже кончился, возвращаться на работу возможности не было никакой.

Два месяца пролежал отец в пологе в сенях. Несмотря на то, что у него совсем не было сил, он пытался помогать маме по хозяйству. Мы все ходили в поле косить траву, я помню, как папа замахнулся раз в одну сторону, раз в другую, да и упал лицом в землю. Тогда мама дала ему точить косы, он сидел, из последних сил трудясь, и плакал. Я тоже помогала маме в поле. Носить тяжёлые носилки с сеном на плечах я не могла, тогда мама сняла с себя портянки и привязала одним концом к моей шее, а другим к носилкам. Так я и таскала сено до стога.

Осенью за отцом приехали с завода и сказали ему, что если он немедленно не вернётся на службу, то будет осуждён за дезертирство. Отец собрался и на следующий день покинул родной дом уже насовсем. Больше я никогда его не видела. Сначала от отца приходили хоть какие-то письма, а потом связь и вовсе прервалась. Мама ходила к районному депутату – просить узнать, что с ним. В конце мая 1943 года мы получили похоронку, в которой сообщалось, что отец наш умер 10 февраля.  Таким образом, он проработал после отпуска 5 месяцев, полностью истощённый и обессиленный. Где его могила – неизвестно, потому что умерших на улицах Ижевска просто сбрасывали в овраг и присыпали землёй.