На связи
…Как тебе там, за облаками, живётся, моя дорогая? С Отцом всего сущего на земле и на небе попиваешь хороший чаёк? Представляю, какие ты к этому случаю чудесные куриные грудки приготовила: старательно порвала наманикюренными пальчиками белое мясо птицы, сваляла его в мягкий комок, положила вовнутрь по кусочку чеснока и сливочного масла, окунула в смесь взбитых яиц и манной крупы и -о, боже мой!-ПО-ЖА-РИ-ЛА! Сейчас, десять лет спустя, я не понимаю, как могли мы, простые смертные люди, хорошие и не очень, вкушать на земле это райскую пищу? А спела ли ты Отцу всего сущего своим чудным меццо-сопрано «Невечернюю»? Он слышал? Если слышал, - ещё попросит, я знаю. Если нет, - не забудь спеть, дай усталому сердцу насладиться. Представляю: будет Он сидеть неподвижно, точно как те славные гости - японцы, турки и корейцы, - случайно зашедшие в наш дом в Новогоднюю ночь. Завороженные глубиной звуков, вылетающих белыми птицами из твоей груди, и от этого неподвижные, молодые люди напоминали собой ледовые изваяния у городской Новогодней ёлки…А как насчёт «цыганочки» - ты её станцевала? ты сотрясла мелкими, но мощными движениями красивых плеч чистый воздух райских садов? И, наверняка, тебя уже расспросили о том, как ты жила (сколько детей Отца всего сущего ходит по земле грешной, - всех не упомнить!). О тех, кто обидел, знаю, ты, в силу своих непоколебимых внутренних установок, разговоров не вела и незаметно промолчала: и о первом муже-милиционере, который по выходным от плохого расположения духа любил пнуть ногой в твой девятимесячный живот; и о тех, кто занимал и не отдавал; кто ночами отлавливал и отстреливал уличных собак или, глядя в твои глубокие серые глаза, просто бессовестно лгал, и - знаю я! - для всей этой пёстрой братии у тебя имелось одно только словечко - «г….». Вот и сейчас оно приговором пронеслось в твоей красивой голове - и навеки кануло в забытьё. Итак, ты промолчала, но ты забыла, что Отец всего сущего на земле и на небе умеет не только слушать, но и читать мысли, легко при этом определяя степень душевной чистоты собеседника. Ну а далее – вслух - ты заговорила о людях хороших. Говорила светло и торжественно, как будто читала монолог с театральной сцены. И так - до утра следующего райского дня! Никто тебя не прерывал, и поэтому ты успела назвать поимённо всех до единого: и сердечных соседей, пригревших тебя в далёком 1953 в незнакомом Норильске, куда ты, не глядя, сбежала от тирании своего «благоверного» с 3-х месячным сыном на руках; и о своих чудесных клиентах – больших и маленьких, которые, как на праздник, шли к тебе в парикмахерскую, чтобы под умелыми руками знаменитого на весь заполярный город дамского мастера преобразиться и сделаться красивыми и ухоженными, или просто так – посмотреть на тебя. Ах, эта твоя причёска из волос цвета солнца, пышными волнами уложенных наверх! Всегда – эта причёска и роскошный маникюр с белой серединкой в основании удлиннёных ногтей! Всегда и неизменно, как звёздная пыль Млечного Пути и независимо от высоты столбика термометра в заснеженном городе. Ты вставала раньше всех в доме, чтобы успеть проделать необходимую работу над собой и встретить просыпающихся по очереди домочадцев «при полном параде» только что приготовленным царским завтраком. И даже в отделении интенсивной терапии, едва отойдя от наркоза, сумела-таки, не взирая на боль и слабость, украсить выразительными причёсками всех троих соседок по палате! О себе, разумеется, тоже не забыла. Профессор вошёл – и оторопел: перед ним на больничных койках лежали 2-3 дня тому назад прооперированные, но сейчас – игриво улыбающиеся хорошенькие женщины. Занятный случай. Он и другие на него похожие, с детства оттачивали грани моего женского вкуса, несколько осложнив впоследствии личную жизнь, но не оставив при этом даже тени сожаления. А в бигудях ты попалась мне на глаза лишь однажды. Случайно. Я проснулась от внутреннего беспокойства и какого-то лёгкого неясного звука под утро и увидела жуткую картину: ты сидела перед зеркалом в свете ночных фонарей и тщетно пыталась освободить очередную прядь волос от своих железячек, на которых умела спать. Правая рука не слушалась, то и дело падала на стол и не хотела дотягиваться до головы. Идея разбудить близких по причине внезапной слабости конечностей и сильного головокружения казалась тебе такой же нелепой, как мысль о том, что утром ты могла бы по какой-то причине (если не смерть) предстать перед нами некрасивой. «Скорая» приехала быстро, но после этой зловещей ночи ты почти перестала разговаривать. Серые умные глаза, как и прежде, понимали всё легко, на лету ловя любую шутку, но слова более не хотели складываться в сердечные фразы и напоминали лепет годовалого ребёнка. Не смотря на это, ты до слез смеялась сама над собой, когда вместо слова «помидоры», вдруг говорила «персольки»…
Ты умела смеяться и над своими неловкими движениями, однако при этом всё чаще и чаще негодовала то на «плохую» краску для волос, от которой на прядях неизвестно откуда появлялись серые полосы, то на «неправильную» муку, которая не даёт домашним пельменям остаться целыми при варке. И однажды, поняв наконец, что дело не в краске и не в муке, поглядела на своё всё ещё прекрасное отражение в зеркале и тихо, но совершенно отчётливо произнесла: «Остарела. Скоро умру». Ты всегда говорила тихо. Пытаюсь вспомнить, как ты повышаешь голос или, что ещё хуже, переходишь на крик, - тщетно! Сама же себе и отвечаю: мне это не-из-вест-но. Видимо, не нашлось на земле такой силы, которая оказалась бы способной принизить твоё божественное начало до человеческого лая. И лишь лжи и неблагодарности было дозволено изредка гасить свет жизни в твоих глазах.
Через 3 месяца после сказанного зеркалу тебя не стало. За 3 коротких дня. Не спрашивай у Всевышнего, почему он не заставил тебя бороться с пустяком, от которого не умирают даже глубокие старики. Ответ прост: есть женщины, которые движениями души, поступью, поворотом головы ли, - от рождения любым своим проявлением демонстрируют царственность. А живут они, пока могут украшать собой Жизнь. Не больше. Однако всё, к чему они едва прикасаются, либо ощущает на себе живительную силу роскоши и тут же расцветает – талантами или любовью, праведностью или состраданием, либо, словно перезревший гнойник, вдруг прорывает завистью, злобой или обманом, полно и неумолимо обнажая глубинную суть человека. Приближение или присутствие царственных от рождения особ также определить нетрудно, потому что прохожие на улице провожают их долгими взглядами, а зрители во время театральных представлений (или концертных, цирковых – неважно) заметно часто отвлекаются от действа и направляют свои взоры в одну приметную точку…
…Хорошо сидите. Вот-вот Отец всего сущего растает от теплого мягкого света души твоей, не удержится и начнёт открывать одну за другой свои сердечные печали. Ответом Ему, я точно знаю, будут не вдруг навернувшиеся на глубокие серые глаза слёзы. Ты приложишь свой красивый указательный пальчик к щеке, мама, и, медленно покачивая головой, тихо протянешь нараспев: «Д-да т-ты что-о-о…»
P.S.
Я по-прежнему далека от литературы и её творцов, но я так хотела приоткрыть и показать лишь одну из многих прекрасных и очень похожих друг на друга частичек тебя – случайной, как всё закономерное и яркой удачи бытия. Счастливая от того, что задуманное удалось, отдам своё эссе редактору, сделав при этом попытку уговорить его поместить на страничке не мою (автора), а твою фотографию, ибо как мне ещё доказать, что всё, что я рассказала – правда? Моё время - моё счастье, потому что, если ещё и уплатить немного, то, возможно и с поправками, но материал, скорее всего, будет принят. Если будет принят и напечатан, - пожалуйста, покажи его обитателям своей заоблачной страны, но в первую очередь – Отцу всего сущего. Ему понравится.
15.10.2008. Фотография из личного архива, маме на ней 53 года.
Свидетельство о публикации №110050307244