Гашка, реквием,

Утро, рань голубая и бездонная. Спит корова Руфа, спит петух Мальчик. Тишина.
Гашка потихоньку, чтобы ненароком не шумнуть, ныряет ногами в старые опорки и выходит на двор. Всё молчит, ни звука в природе, даже соловьи, сдав свою ночную вахту, угомонились по гнёздам в ветвях старых клёнов.
Спит слепая бабка, спят Юлька и Авдейко. Мамка, вымотанная непосильной работой, тяжко стонет во сне. Бабка говорит, что это из неё черти лезут. Чё говорит, дура слепая?

Гашка вспоминает тятьку, большого и сильного грузчика с пристани. Какой он был шумный и весёлый, как любил мамку и баловал детей. Потом его забрили в солдаты, и мамка с бабулей голосили на всю улицу: «На кого ж ты нас, сокол ясный, покинул?»
Бабка бежала за телегой, на которой увозили отца, цеплялась за неё больными руками, сослепу падала, и всё плакалась: «Ой, на кого ж…»

День светлый и озорной вовсю гуляет по земле эрзя. Хорошо-то как! Гашка проводив мамыньку на кирпичный завод, помогает слепой бабке по хозяйству. Дел много, просто ужас. Малых обиходить, поросёнку задать, жрать приготовить на весь выводок. От бабки помощи мало, только тяжёлый чугунок переставить с места на место, да под ногами путаться. «Что делать, такая наша доля бабья», - рассуждает про себя шестилетняя Гашка. На всё воля божья.

Вечером мамка пришла с завода чуть живая. Без сил упала на лавку и, схватившись за грудь, зашлась в тяжёлом кашле. Лицом почернела, жилы вздулись, как у дяди Якова, когда он дрова колол. Бабка суетилась вкруг мамки, подавала ей пить, прикладывала чистую мокрую тряпицу к челу, а Гашка, чтобы не видеть это, ушла на двор.

Между клетью и забором есть промежуток малый, вот там и приноровилась прятаться Гашка, когда бывало совсем худо. Укрывшись от людских глаз, она тихонько пела:
- Эх, матушка, грустно мне,
Боярыня, скушно мне…

Мамка умерла через две седмицы. Слегла, да так и не поднялась. А тут ещё пришла бумажка казённая о том, что муж и отец их, Андрей Маркелович Лейкин, пропал без вести на театре боевых действий.
Гашка, ходившая как-то с дядей Яшей на ярманку и видавшая заезжий раёк с Петрушкой, называемый театрой, не могла понять, как там можно пропасть? Чай не «Горемыкин урман», где и опытные охотники, бывало, блудили.

С той поры заботы о малых и хозяйстве свалились на Гашку и слепую старуху. Они ходили по деревням, пели песни, сказывали кощуны, а Гашка потешала народ тем, что квакала лягухой, мяучила и хрюкала.
- Ты, Гашка, запомни, - говорила бабка, - Никто даром не даст, разве что на паперти. Работать надо, всегда и всю жизню. Помни, сиротинушка.

С каждым днём бабке становилось всё хуже и хуже. На Гашку свалилась ещё одна забота. После, когда бабули не станет, она всю жизнь будет вспоминать её последние слова: «Спасибо тебе, валдо ойменармунь, ангел светлый», Бог тебе воздаст!
Через год умерла и бабка. Так Гашка попала в приют.

- Нуждаются в социальном призрении, - сказал толстый неопрятный служащий, и семилетнюю Гашку с Юлькой и Авдюхой на укляченной телеге свезли в дом призрения.
Так начался новый этап в жизни Гашки Лёйкиной. Её одели в чистую и почти новую одёжу и приняли в первый класс церковно-приходской школы. Почти сразу, с первых дней, Гашка попала в церковный хор. Сказались бабкины уроки.
Рукоделье, которому обучали всех девочек, совсем не давалось непоседливой Гашке, и частенько подруги делали Гашкин урок, в обмен на сказки и небылицы.

Приют был чистый, и добрый. Воспитанников почти совсем не били, но делали выговоры и порицания. А женщины-воспитатели устраивали посиделки, подвижные игры и не кричали.
Сегодня Гашка с подружками дежурит по кухне. Работы много, но что она, та работа, для деревенской сироты? Почистить картошку, помыть посуду и полы, маленькими ведёрками натаскать воды? Детская забава.

Только раз, да и то случайно, довелось Гашке увидеться с братишкой и сестрой. Совсем малЫе, они вначале не узнали её, зато потом, когда признали, не хотели отпускать и всё плакали и плакали. А Гашка, прижав их обоих к сердцу, сидела на лавочке и горько пела-плакалась:

«На улице дождик
С ведра поливает,
С ведра поливает,
Землю прибивает.
Землю прибивает
Брат сестру качает,
Ой, лёшеньки лёли,
Брат сестру качает.

А время шло. Отгремели войны, революции и снова войны. Перед глазами Гашки-Агафьи прошли вереницей люди и годы. Хорошие и плохие, голодные и сытые, злые и сердечные. Взлёты и падения, помойные ямы лагерей и сверкающие золотом дворцы вельмож. Тайшетский Озёрлаг, Владимирский централ.

Запрет на песню. Как можно запретить человеку, русскому человеку, петь? Оказывается, можно, да.
«Снять с дальнейшего производства и запретить использовать в открытых концертах, трансляциях и радиопередачах все грампластинки с записями. Разрешить реализацию имеющегося в наличии количества грампластинок в торговой сети, не допуская рекламной трансляции этих пластинок в магазинах»

Всё было, всё чему должно было случиться, случилось. Запретителей отпели и закопали под стеной, а птичку выпустили из клетки.
Выросла Гашка, и уже давно никто не зовёт её детским забытым именем. Имя, фамилия, всё изменилось. Осталось только отчество, ведь оно главнее всего на свете? Оно от Отечества! И теперь, вспоминая свою нелёгкую жизнь, женщина вспоминает ту горькую девочку Гашку. Вспоминает слепую бабулю, научившую её самым лучшим песням. Дядю Яшу, без которого не обходилось ни одно гуляние.

За окном ночь, в душе вечер и умиротворение. Луна огромная и полная, подмяв бархат небосвода, карабкается в зенит. Завёл свою вечную песню сверчок, маленький серый Паганини. Где ты, Гашка, ау?! Отзовись, приснись тёплым сном, пролейся сладким грибным дождём. Спой, Гашка. Спой так, чтобы заплакалось, засмеялось, задумалось.
Нет Гашки, ушла. Есть старая одинокая женщина. Одна на весь мир, любимая всеми и никем. Великая и неповторимая. Лидия Андреевна Русланова.

http://www.youtube.com/watch?v=NBvFc_yjPns