Разговор с отцом

      Три недели ты не дождался, всего три недели. До того дня, который так навсегда и остался главным праздником в жизни. Тогда, много лет назад, ты отряхнул у дверей сапоги, вынул из кармана гимнастерки ключ, который носил с собой пять лет. И зашел в дом, где на кухне твоя мама возилась с керосинкой. И, только успев подхватить ее, потерявшую сознание, понял, что ты натворил. Ты ведь был еще совсем молодым тогда. Молодой человек,  с двумя контузиями, опухшими ногами и надорванным сердцем, у которого в глазах все еще отражались разрушенные, разбомбленные города. Командир минометчиков, дошедший до Берлина, освободивший Прагу, но потерявший почти всех  своих. Там, на Сандомирском плацдарме, который называли «слоеным пирогом»: наши, немцы, опять наши, немцы… Как ты выбрался из этого ада – помог ключ от дома? У того парня, Георгия из Кутаиси, был точно такой же ключ. Но он погиб нелепо, обидно, за четыре дня до победы, под Прагой, где буйно и победно цвела сирень. Как же трудно было ехать в Кутаиси к его родным...
       А потом ты спрятал в ящик письменного стола многочисленные медали и ордена, и даже тот, самый редкий – Александра Невского. И никогда больше не доставал их, не делал дырки в пиджаках, не ходил на встречи с ветеранами. Во-первых, не с кем было встречаться – все остались там. Там, где ты тащил на спине через всю Европу тяжеленную минометную плиту. Это, дорогие ребята, такой 20-килограммовый железный диск с шипами. Так и осталась у тебя на всю жизнь приговорка, на все нелегкие моменты: «Ну, это, все же, не минометная плита!» А во-вторых, чтобы жить дальше, надо было забыть, надо было убить в себе эту войну. Надо было строить. И ты работал, работал, работал. Блестящий проектировщик, много лет подряд на рассвете, на электричке отправлялся в Рустави – строить металлургический комбинат. Потом, в Грузгипрогорстрое, главный специалист – всю жизнь по стройкам, по командировкам. Отстраивал разрушенный землетрясением Ташкент, где развалины опять напоминали о том, что ты пытался забыть.
       Война отпустила тебя? Почему же ты не ходил, как другие, в Парк Победы 9-го мая, отказывался от парадов и торжеств? Ты встречал этот день дома. И все, любившие тебя, а их было много, очень много - друзья, сотрудники, дети, друзья детей, тащили и тащили тебе охапки этой сирени, одуряющее пахнущие войной и победой. И звонил без остановки телефон. И ты, всегда сдержанный и деликатный, с улыбкой встречал всех, и говорил с каждым о том, что ему интересно. Только не о войне, только не о войне... Но она все же достала тебя. Тогда, два года назад, в августе, ты увидел на экране залпы орудий, развалины домов, российские танки, идущие на Тбилиси… Ты даже не понял сразу, что произошло. А когда понял, сказал страшную фразу: «Если это случится, я не хочу больше жить». Слишком любил ты этот город, слишком долго строил его. И  несовместимы для тебя были эти два слова – «русские» и «оккупанты». И вот тогда что-то произошло. Побежденная тобой война вырвалась из подвалов памяти и стала наступать. Слава Богу, ты не видел тот липовый репортаж «Имеди» о новой войне – мы выключили телевизор. Ты не узнал, что взорваны кутаисские колокола, звонившие о твоем Георгии – мы спрятали газеты. Ты никогда не ответишь на, ставшую популярной, фразу: «это была не наша война». Некому скоро будет ответить, вы уходите, один за другим. Вы уходите, унося свою войну. И мы ничего не можем с этим поделать. Разве что – не забывать о тех ключах от тбилисских, кутаисских, батумских квартир в карманах гимнастерок. О том, чем пахнет сирень.
       Твои дети и внуки рванули в Тбилиси с разных концов земли, несмотря на подлый вулкан, взорвавшийся пеплом и лавой в день, когда ты ушел. Несмотря на отмененные самолеты и сутолоку в аэропортах. Они стояли рядом, плечом к плечу, прощаясь с тобой. Они не могли иначе. Потому что у каждого в кармане был ключ от дома – того дома, куда ты когда-то вернулся, выиграв свою войну. И откуда ушел, совсем чуть-чуть не дождавшись 9-го мая.