Последнее письмо

    Быль               

        -  Наш  самолёт  совершает  посадку  в  аэропорту  «Звардноц»  столицы  Армении  городе   Ереване, - сказала  стюардесса.
- Пристегните  ремни! – напомнило  табло.
Анаит  никогда  не  пристегивалась, ни  в  машине,  ни в самолёте.  В  состоянии  пристёгнутости  в  ней  возникало,  может  быть  из  глубины  подсознания,  чувство  подавленности, даже  униженности, но  подчинилась  порядку. 
-  Благодаря  Вам, Анаит,  эти  два  часа  пролетели  незаметно.  Вы  очень  приятная  попутчица, - сказал  поляк.
        Это был  сухощавый  блондин средних  лет с грубоватыми чертами лица.  В течение всего полёта они  мило беседовали и доброжелательная улыбка светилась на его лице и в маленьких, светлых, глубоко посаженных глазах, которые смотрели на Анаит, порой с нескрываемым  любопытством.
         Ему нравилась эта темноволосая, кареглазая с ладненькой девичьей фигурой армяночка и никак не верилось, что у неё уже есть муж и двое детей.  Она показывала ему семейные фотографии,которые всегда были в её сумочке  и рассказывала о детских шалостях.
         Шасси коснулись посадочной полосы, и самолёт побежал вприпрыжку по шероховатой бетонной полосе к родному дому.
- Я познакомлю Вас с мужем, он приедет встречать,- сказала Анаит и улыбнулась озорной улыбкой. Они прошли по  галерее и спустились на эскалаторе в просторный и светлый зал для встречающих.  К Анаит подошёл лысоватый, склонный к полноте невысокий мужчина. Узнав, что попутчик жены турист из Польши, он широко улыбнулся и представился:
- Эмиль.  Рад знакомству.
- Позвоните  нам как  только устроитесь,-  сказала Анаит на прощание.

         Первое знакомство на Армянской земле было приятным. Ему нравилась эта пара. Он думал об этом сидя в мягком кресле «Икаруса», который вёз  их группу в город к гостинице. 
 Удобно устроившись в автомобиле рядом с мужем. Анаит рассказывала о своей поездке,  о бабушке у  которой гостила.  Эмиль слушал, иногда прерывая её вопросом. Задумавшись, Анаит замолчала. Какое-то непонятное беспокойство поселилось в глубине её души.  Оно  закралось совсем недавно, непонятно откуда. Ещё очень маленькое, оно притаилось, как бы сжавшись в комочек. Анаит знала, что оно будет  постепенно расти, и поэтому надо как можно раньше  разобраться  в себе.
- От чего оно и откуда?, - думала она.
- О чём задумалась?, - удивлённый затянувшимся молчанием, повернулся к жене Эмиль.
         Неожиданно для себя, она  стала рассказывать о своём недавнем попутчике Яне.
- Ему надо было попасть в Тбилиси, он специально выбрал для поездки такой маршрут, - в её голосе чувствовалось беспокойство. Анаит не хотелось, чтобы муж заметил это, но она не умела притворяться, а отступать  было  уже  поздно.
- В Москве неожиданно, в их туристическом  маршруте Тбилиси заменили на Ереван – продолжала она, тщетно пытаясь придать своему голосу оттенок спокойствия и не  в силах  понять откуда в ней это волнение.
Вдруг она вспомнила о письме.  Вот причина её беспокойства!
         -Понимаешь Эмиль, - сказала она обрадовавшись этому открытию ,– Ян должен был  доставить  какое-то  письмо в Тбилиси и обязательно  лично, он не доверил его почте, - она сделала небольшую паузу и  посмотрела на мужа.  Однако  Эмиль равнодушно молчал.  И она продолжала уже более спокойным тоном.
 – Мы могли бы помочь ему и доставить письмо по адресу, когда поедем к твоей маме в Тбилиси. Я сказала ему об этом, но Ян ничего не  ответил.
- Теперь понимаю какое море фантазии открылось тебе, - сказал Эмиль посмеиваясь.
         За четырнадцать лет совместной жизни, он хорошо изучил характер жены. Впечатлительность сплеталась в ней с врождённым любопытством, порождая невероятные фантазии, приводящие её , нередко к курьёзам, которые порой сердили Эмиля, но чаще всего превращались  в  его устах  в  семейные  анекдоты.


          Ян  позвонил  на следующий день  и  пригласил  их отужинать с ним в гостинице. Встретились они как старые друзья. Пили коньяк «Ахтамар», говорили о первых впечатлениях Яна об Армении, о предстоящих  экскурсиях, о политике, о жизни вообще.  Разговор легко перескакивал с одной темы на другую. Программа трёхдневного пребывания польских туристов в Армении была насыщенной, поэтому вероятность  ответного  визита  Яна практически  стремилась к нулю.
           Анаит отметила про себя, что в течение всего вечера Ян внимательно присматривался к ним, как будто желая проверить первое  положительное  впечатление.
- Ему надо не ошибиться в нас, - думала Анаит. Ожидание чего-то важного переполняло её, но время шло и ничего не происходило. Эмиль  уже  посматривал на часы.  Время перевалило  за полночь.
- Так тебе и надо, фантазёрка, - сердилась Анаит на себя, -Эмиль опять  будет  смеяться  надо  мной.
- Я задержу вас еще минут на пятнадцать,- сказал вдруг Ян, вставая из-за стола.  Он провёл рукой по волосам, как  бы  отгоняя  сомнения и вышел в прихожую.  Там, из внутреннего кармана куртки, он достал письмо и уверенным шагом вернулся к столу. Выражение торжественной  грусти  смягчало  его  грубоватые  черты.
- Вы симпатичны мне, -  сказал он глядя на Анаит, - и я решил воспользоваться вашим предложением помочь мне относительно письма.  Я доверяю его вам,  для меня это
очень  важно, -  от волнения Ян стал говорить медленнее, старательно подбирая нужные русские,  слова которые точнее передали бы то, что он хотел сказать друзьям  из  Армении.
- Дело в том, - продолжал Ян, - что письмо это передал мне перед смертью отец. Это последнее письмо его фронтового друга, написанное  перед  боем.  Боем, который  стал для него последним.
Отец считал своим долгом переслать письмо его родным, но в силу обстоятельств не смог.  В  послевоенные годы Сталинского режима, отец не посылал письмо из боязни, что оно может повредить кому-то или просто не дойти, а позже ему очень хотелось самому приехать в Тбилиси и  рассказать  детям о  военной жизни своего друга, их отца, но здоровье не позволяло. Жизнь коротка ... . Я обещал отцу доставить письмо лично, поэтому и выбрал туристический маршрут, в программу которого входило трёхдневное пребывание в Тбилиси, но как  видите,  опять не судьба.
            Эмиль смотрел, как широко раскрыв глаза слушает Анаит рассказ  Яна и чувствовал  прилив  нежности к  ней.

            Выйдя из гостиницы, они решили пройтись пешком по ночному городу. Была летняя ночь, тихая и безветренная. Она выманивала из душных квартир в свою
живительную прохладу горожан, которые прогуливались или сидели на скамейках в ожидании, когда ночной воздух вольётся через открытые настежь двери и окна в их квартиры, остудит, хотя бы немного, разогретые жарким  летним солнцем каменные стены их домов. И тогда, уже ближе  к  рассвету, они смогут на  несколько часов  забыться сном.
Анаит любила свой город, как любят родное живое существо, знакомое с детства. Она любила улицу Абовяна, по которой они с Эмилем шли сейчас, улицу студенчества, всегда шумную и весёлую, тенистую, похожую на парк.  Анаит шла молча, не думая ни о чём, не концентрируя мысль на конкретном. От того что в сумочке перекинутой через плечо лежало письмо Яна, она чувствовала какую-то лёгкость  и удовлетворённость,  как после сдачи экзамена, как после маленькой, но важной для её самоутверждения победы. Она наслаждалась городом, улицей, пробуждающей в ней воспоминания студенческих лет, и просто этой чудесной, пропитанной ароматами листвы  летней ночью.
          Они шли мимо закрытых магазинов с освещёнными витринами, мимо пустых площадок, которые днём превращались в маленькие открытые кафе и  остановились  у одноэтажного  стеклянного здания, на котором яркими буквами светилась надпись  «кафе Аквариум» . Отсюда начинался парк «Флора». Внешняя лестница вела на плоскую крышу «Аквариума» окаймлённую высоким цветущим  кустарником.  Казалось – это кусочек парка поднятый вверх.   Здесь за чашечкой кофе,  она впервые загадала о любви и две зажжённые  спички  склонились  обугленными головками друг к другу.
           Эмиль сделал знак рукой, зелёный огонёк такси остановился радом с ними .
           Ереван не был родным для Эмиля, он родился и вырос в Тбилиси. Может быть поэтому ночная прогулка не вызывала у него никаких  эмоций.  Мысли  его  занимала  Анаит.
Он шёл рядом с ней молча, чувствуя её настроение. Он терпеливо ждал когда, на конец, все эти события связанные  с Яном  и его письмом пройдут соответствующую не предсказуемую обработку в её сознании и будут преподнесены ему в виде  готового материала  для  нового  семейного  анекдота.
            Эмиль терпеливо ждал, он представлял как будет рассказывать новый анекдот в кругу родственников, он слышал их смех и видел конфуз жены.  Который впрочем длился недолго, плавно переходя сначала в  прощающую улыбку, а потом и в смех.
            Но Анаит не заговорила о письме.  Она не вспомнила о нём и утром. Эмиль уехал на работу слегка разочарованным, успокаиваясь тем, что всё ещё впереди. И только вечером, после ужина, когда усевшись в мягком кресле, он приготовился смотреть вечернюю программу телевидения, Анаит заговорила. На лице её было выражение такой же торжественной грусти, как и на лице Яна, когда он  передавал  им  письмо.
-Эмиль, - начала она без всякого предисловия, - я открыла конверт, который передал  нам  Ян,  и  думаю, что не  напрасно.
Начало   было  неожиданным.
- Как ты могла! – возмутился Эмиль.
- На конверте  был написан  старый адрес  вашего  дома  в Тбилиси,-  Продолжала  Анаит  невозмутимо.
- Письмо притягивало мои мысли, не давало покоя, внутренний голос, казалось уверял меня, что оно связано с твоим отцом.  Прошу тебя, Эмиль,  отгони с лица  эту  насмешливую  улыбку и прочти письмо.
Я знаю ты не веришь, что в жизни могут быть такие невероятные совпадения, но теперь, я уверена, ты поверишь в это. Судьба как будто специально сложилась именно так, чтобы мы с Яном встретились.  Ведь  если бы в самолёте рядом с Яном сидела не я, если бы не был изменён маршрут, то в Тбилиси по вашему старому адресу, он передал бы письмо совершенно чужим людям, и оно вероятнее  всего  никогда  не  попало  бы к  нам.
Но волею  судеб,  письмо  должно  было  найти  нас и это  случилось. Наша  жизнь должна   была  пересечься во времени с жизнью Яна. Желание  ваших отцов должно  было  исполниться  и  исполнилось.
- Прошу тебя, Эмиль,  ради меня, прочти это письмо,- Анаит достала из конверта и протянула  мужу  треугольник  военных  лет.
           Неожиданное волнение охватило Эмиля, когда рука его коснулась этого потрёпанного и потемневшего на сгибах тетрадного листка.
- Мне передалось волнение Анаит, - думал он, пытаясь обрести прежнее  хладнокровие.
Письмо было написано неразборчивым подчерком. Казалось, человек писавший его или торопился, подгоняемый недостатком времени, или волновался,  а может  быть это был результат неровности стола или другой поверхности на которой писалось письмо. Так думал Эмиль, пытаясь разобрать армянские буквы и сложить их в слова.
         Чтение затруднялось ещё и потому, что Эмиль получил русское образование в Тбилиси и армянским, которому учила его мать, пользовался крайне редко. Впрочем в этом не было необходимости даже и в Армении, так  уж  складывалась  жизнь.
- Здравствуйте  любимые мои, прочёл Эмиль с грехом пополам первую строчку, - я много думаю о вас.  Как вы там живёте, здоровы ли, может голодаете, а я не в силах помочь.   Очень скучаю, часто вижу во сне тебя, Майрам джан и детей. Выросли, наверное и изменились, мне сразу и не узнать... .
            Майрам так зовут его мать, но имя это очень распространено среди армян.  Почерк  казался знакомым, но уверенности в том, что это рука отца не было. Эмиль вспомнил стопку таких вот треугольников, только на них была ещё круглая печать. Эту стопку мать хранила в своём заветном уголке и перечитывала её со временем всё реже и реже.  Волнение  нарастало в нём и справиться  с ним он уже  не  мог.
- Наша армия уже освобождает Польшу,- читал он дальше, - и очень надеюсь, что война скоро закончится. Молюсь перед каждым боем, чтобы не остаться калекой. Пока всё нормально, я жив и здоров. Майрам  джан, я послал  вам  посылку,  в ней тетради для детей... ,
- волнение Эмиля сгустилось в комок и сдавило  своей  тяжестью грудь.
- Дочитай ты, - едва смог выдавить он и передав письмо Анаит, отвернулся к окну.
           Да, это письмо отца. Теперь он был в этом уверен. Он помнил сколько было  радости. Когда они получили посылку с фронта, он помнил красивые тетради, писать в них было одно удовольствие, ребята завидовали ему, и он разрешал им потрогать шелковистую бумагу.
- Мне послал их отец с фронта, - говорил он с гордостью.
           Анаит продолжала читать письмо. Отец писал о том, что беспокоится о нём не надо, что у него хорошие друзья, готовые помочь в трудную минуту. Интересовался родственниками. Знакомыми,  передавал им привет и просил  поцеловать за него детей.
           Эмиль смотрел в окно , но ничего не видел, глаза были полны слёз, которые  он пытался  сдержать и не мог.  Он думал о том, как они с Анаит поедут в Тбилиси и передадут матери последнее письмо отца.

           Утром группа польских туристов ожидала в аэропорту объявления  посадки в самолёт, вылетающий в Москву.   Их провожали Анаит и Эмиль. Они пожелали всем счастливого пути, обменялись адресами с Яном.
- О письме можете не беспокоиться, - сказала Анаит – оно уже нашло адресата – и рассказала,  как распечатала и прочла письмо. А через пол часа самолёт уже бежал по бетонной  дорожке. Сначала медленно, нехотя, а  потом, подчиняясь необходимости, всё  быстрей и быстрей. Наконец он остановился, топчась на месте перед решающим  прыжком.  И  взлетел.
- Пристегните ремни,- напомнило табло. Яну не хотелось пристегиваться. Он сидел у иллюминатора и смотрел вниз, на эту маленькую древнюю гористую, покрытую почти на половину вулканическим пеплом, страну.  Он смотрел на домики, кажущиеся с высоты игрушечными, и думал о том, что в одном из этих домиков живут Анаит и Эмиль, так неожиданно  ставшие ему родными. Он думал о том,  как  расскажет  жене  об  этой  маленькой  симпатичной стране и о том, что уже совсем скоро они будут принимать дорогих гостей, ведь он обещал Эмилю показать могилу его отца. А когда мягкие  белые  облака  скрыли под собой горы, Ян откинулся на спинку  кресла и  вспомнил  искрящиеся   радостью  глаза  Анаит.