25

Шатко и валко, уже целое двадцатипятилетие,
Вжирая всеми чувствами мирское гульбище,
Тащу мясную связку себя на своём скелете я,
Вор какой за углом не подкараулил б ещё.

Батисферический глаз океанского циклопа выкатив,
Вытаращилось половодие сумрака крупного,
Со смеху давится, не прекращая взглядом тыкать в
Меня, намертво застывшего, приняв за трупного.

Дождевых капель черепа перевёрнутые, die totenkopfe,
Расшибаются о мой лоб, крепостью меряясь, как
Тайные сообщения Морзе в телеграфном аппарате Клопфер,
И гром по перепонкам лупит, выдавая часовой шаг.

Ночь - патологесса в тисках ортопедического корсета,
С обвисшей грудью-клизмами на неполный литр,
Подмигивая мне бестеневой лампой холодного света,
В распавлиненной раковине ног демонстрирует клитор.

А пока я мечтал вытереть поэтический жир и влагу
Об узорчатые ресторанные салфетки её щёк
Чернильный корсар с малевичевским квадратом флага,
Бороздя бумажный лист, выкрал сокровища моих строк.