Бегство в себя от себя. Посл. экспер. 9

ЧАСТЬ 9

                * * *

  Примыкающая к тайнику комнатушка, похожая на дно колодца, теперь была моим домом. Только самое необходимое - крошечная ванная, допотопный немой робот. Кое-что из гардероба и косметики, доставленное Гуром из города по моему заказу. Столик, кресло и тахта.

    С утра до вечера я валялась на ней, обложенная книгами и словарями, и пыталась разобраться в странных историях. Где люди говорили друг другу таинственные слова, похожие на молитву, убивали себя и других, сражались с ветряными мельницами, разыгрывали длинные нелепые спектакли вокруг самых элементарных желаний.
     Особенно связанных с противоположным полом.

      Я воспринимала только их музыку. Ее можно было просто слушать, не докапываясь до логики и здравого смысла. Беспокойство, которое она вызывала, не навязывалось извне, а было внутри меня, пока еще чуждое, но будоражащее и затягивающее.
     Я слушала себя.

      Мне никто не мешал. Лишь иногда за дверью слышался раздирающий душу скрип (это вычитанное "раздирающий душу" мне понравилось), и появлялся мой робот, чтобы накормить, подобрать с пола книги. И, унося полную пепельницу окурков, удалиться с "раздирающим душу" скрипом.

      Среди ночи я сквозь сон слышала шаги Гура. Вниз по лестнице и дальше по подземному коридору.
      Куда и зачем он ходил, я не знала.

      Выходить в коридор мне было строжайше запрещено, и Раздирающий Душу бдительно следил, чтобы я не нарушила этого запрета.
      Шаги Гура звучали чуть слышно, но почему-то каждый раз будили меня. Лишь потом я сообразила, что бессознательно ждала их в полусне.

    Под утро он возвращался. Попасть в тайник можно было только через мою комнату.

    Делая вид, что сплю, я наблюдала, как он крадется во тьме мимо моей тахты. Он прекрасно ориентировался в темноте, скользил меж стульев, которые я нарочно расставляла на его пути, - с бесшумной грацией зверя из семейства кошачьих.
     Как и в тот вечер, когда был Эрлом Стоуном.
     Почему он переменил имя и профессию? Что сейчас составляло его жизнь, помимо легальной внешней стороны?

     Эти вопросы занимали меня ничуть не меньше Земли-альфа.
     Меня интересовал Гур, а еще больше - мой интерес к Гуру.

     Я знала, что Рита была его девушкой, но ко мне он ни разу не приблизился.
     Я тоже не делала никаких попыток к сближению, а, напротив, каждый раз, когда он пробирался к тайнику мимо моей постели, инстинктивно настораживалась, словно мне грозила опасность.
     Тем более непонятно, потому что меня к нему тянуло. И не только как к источнику информации.
     Когда Гур был в библиотеке, я уже не могла спать, иногда не выдерживала и, наскоро одевшись, шла туда.

     Гур сидел на старом диване с книгой или в наушниках, закрыв глаза. Лицо его казалось пепельно-серым, а тени у глаз-голубоватыми - то ли следы грима, то ли усталости.
 Углы рта, руки находились в блаженно-расслабленном состоянии покоя, только сомкнутые веки, обычно неподвижные, мелко дрожали, будто ветер гнал рябь по воде.

    Я осторожно садилась рядом и тоже надевала наушники,
 Аппаратура  была старая, с дефектами, музыка то гремела, то совсем удалялась, и я слушала то ли Ингрид Кейн, то ли Риту, то ли Николь, которая сидела сейчас рядом с Гуром.

     Я сделала очень важное открытие насчет Риты и Гура.

     "Все время хотела его видеть, думала о нем, караулила..."
     ЛЮБОВЬ. Как на Земле-альфа.
     Рита была ВЛЮБЛЕНА в Гура.
     Это "их" слово, которое прежде было для меня лишь словесным обозначением чего-то непонятного, абсурдного, вдруг обернулось реальностью.

     Даже слишком реальностью. Мною.

     Рита. Бетянка до мозга костей.
     Ей было поручено следить за Гуром, стать его подружкой, и она выполняла этот приказ охотно, потому что Гур не был ей неприятен и она, наверное, согласилась бы на связь с ним и без инструкции.
     А потом - альфазин, после чего ее отношение к Гуру стало похожим на болезнь.
     Любовь.
     Гур считал, что природа любви заключалась в стремлении "того" человека вырваться из оболочки своего замкнутого "я", ощутить единство с другим "я".

     Стремление к невозможному. Иллюзия, самообман. Глупо.

     Рита вряд ли сознавала, что с ней происходит, и еще меньше умела бороться со своими эмоциями. Она надоела Гуру, раскрыла слежку и была исключена из игры обеими сторонами.

     Пока она видела его ежедневно, ей еще как-то удавалось держаться. Но вот она не видит Гура три недели.
     Последний отчет.
     Настроение отличное, болезнь проходит, никаких нелепых желаний, никаких мыслей о Гуре.

     Через два дня она пришла ко мне просить о смерти.

     Ее лицо в то утро.
     Я подошла к зеркалу. Теперешняя Рита выглядела старше - то ли сказывалось подземное существование, то ли...

     Мне показалось, что лицо Риты-Николь стало приобретать черты Ингрид Кейн. Вокруг глаз по-прежнему ни единой морщинки, но взгляд...
     И несвойственная Рите линия губ, слишком напряженная,- я всегда, когда размышляла, стискивала губы так, что в углах образовывались ямки.
     И прическа. Видимо, я механически закалывала волосы, как когда-то в молодости.

     Рита была ВЛЮБЛЕНА в Гура и, оказавшись изолированной от него, почувствовала, что не хочет больше жить. Ситуация, аналогичная историям в их книгах.

     Но Рита была бетянкой. Почему она не сообщила отцу, не обратилась к врачам, когда приступы стали невыносимыми?
     Почему она, более того, скрыла их, стерла последний отчет, чтобы ей не помешали умереть? И с этой же целью сама состряпала необходимые для смерти документы, когда шла ко мне?
      Она не хотела избавиться от "болезни Гура" и связанных с ней страданий, предпочла умереть, страдая.
      Будто видела в них какой-то смысл, удовлетворение.
      Удовольствие в страданиях? Нелепость.

      Или же это так называемая "жертва собой", с чем я тоже часто встречалась в их книгах?

     Рита не могла долго обманывать ВП, давая неверные показания о ходе "болезни Гура", так же как пчела одного улья не может таскать мед в другой.
     Но, продолжая выполнять свой долг, она играла бы против Гура. И предпочла смерть, как поступали в подобных случаях на Земле-альфа.

      Я поймала себя на том, что испытываю от своего открытия гораздо большее удовлетворение, чем от всех открытий Ингрид Кейн, вместе взятых.
      Я впервые самостоятельно проанализировала факты и сделала выводы, пользуясь понятиями Земли-альфа, ранее мне недоступными.

      Жаль только, что я не могла поделиться своим открытием с Гуром.
      Рита была в него влюблена и из-за этого умерла.
      Но Рита была мною, Ингрид Кейн, которая двадцать лет назад болтала с Эрлом Стоуном на веранде и которая тоже умерла.

     Обе мы теперь стали Николь, которая была жива, но вместе с тем уже не была той Николь, которую знал Гур.

      Слишком много объяснений, которые отнюдь не входили в мои планы. Даже вариант: "Я преследовала тебя, потому что была влюблена" - не годился, так как не соответствовал действительности.
      Мой повышенный интерес к Гуру был, в основном, познавательным, хотя память Риты продолжала жить во мне.
     И память Ингрид Кейн, которая когда-то пожалела, что ей не двадцать.

     Но никаких безумств. Гур приходил теперь менее усталым, и мы вместе познавали Землю-альфа.
     Вначале он был учителем, но постепенно я нагнала его.
     Мы тогда были слишком поглощены Землей-альфа, чтобы заняться друг другом.
     Гур сказал, что со мной как бы открывает ее заново. Ее и того человека. Мы будто карабкались вдвоем на какую-то недоступную гору, связанные одной веревкой, тащили друг друга выше, выше, казалось, еще шаг - и вершина.

     Но она опять оставалась лишь ступенью, откуда начинается новая скала, еще круче. И мы снова лезли вверх, ощупью исследуя каждую впадину, каждый выступ.
     Нас гнало любопытство - что там, дальше?

      История человечества. Тысячелетия, века... У каждого века свои проблемы.
 У каждой страны, у каждого поколения.
     У каждого человека.
 Они были такими разными в своем сходстве. Каждый - целый мир, загадка.

      Мы поняли: чтобы до конца постичь все это, не хватит и тысячи жизней. И все-таки карабкались.

      Нищета, неравенство, физические страдания. У кого беспощадней и острей клыки, тот победитель. Душат друг друга, идут войной. Брат на брата, народ на народ...

      XX век. Здесь какой-то провал, заговор молчания. Будто не было в их истории этого таинственного века.

     Оставалось лишь догадываться о каких-то бурях и катаклизмах, в результате чего большая часть планеты, десятки стран и народов то ли вообще перестали существовать, то ли стали для "Свободного мира" таким же табу, как у нас Земля-альфа.

      "Свободный мир" - так они называют себя.

     Найдены новые дешевые способы получения энергии, всю неприятную и тяжелую работу отныне поручают машинам.
     Но человеку все хуже. Учащаются самоубийства, клиники переполнены душевнобольными, искусство все мрачнее и безнадежнее.

     Духовные страдания оказываются страшнее физических.
     Языки сливаются в один, но говорящие на нем не понимают друг друга и даже не пытаются понять.

     СТРАСТЬ, НЕНАВИСТЬ, ДРУЖБА, ЛЮБОВЬ, СОСТРАДАНИЕ - эти слова, прежде определяющие человеческие взаимоотношения, постепенно исчезают.
     В моде спокойствие и безразличие, культ отчуждения.

     Люди Земли-альфа словно подражают бетянам. А те, кому это не удается, прибегают к алкоголю и наркотикам, чтобы духовно и эмоционально отупеть, забыться в своем отчуждении.
     Бегство в себя от себя. Замкнутый круг. Тупик.

     Они мечтают об одиночестве и страдают от него. Потому что они другие, потому что им слишком многое дано.
     Но они не хотят этого многого. Они находят во Вселенной рай, где можно быть одиноким и самому по себе, не страдая.
     И бегут туда.
     На Землю-бета. На планету Спокойных.

     Все это представлялось нам величайшей нелепостью, какой-то ошибкой в конструкции нашего предка.

     Мы часто спорили, и я, увлекшись, начинала приводить аргументы, которые в устах Николь звучали совсем уж невероятно.
     Ловила на себе удивленно-пристальный взгляд Гура и спешила перевести разговор на другую тему. Потому что разбираться в проблемах Земли-альфа на уровне девочки из ВП все равно не имело смысла.

      Эти паузы не нравились нам обоим, и вскоре Гур принял правила игры. Лицо его не менялось, даже если я цитировала изречения профессора Мичи, умершего восемьдесят лет назад.

     Моя личность занимала его гораздо меньше, чем наши регулярные беседы. Думаю, что если бы в тот период я даже призналась ему, что я Ингрид Кейн, ему было бы все равно.

      Но все же он первым взглянул на меня.
     Я что-то доказывала и вдруг заметила, что он на меня смотрит.
     Не как обычно, не видя, ожидая лишь завершения моей мысли, чтобы бросить ответную реплику, а, наоборот, не слыша.

     - Ты не слушаешь?
     - Тебе надо отдохнуть, Николь. Неважно выглядишь.
     - Чепуха, послушай...
     - Завтра я свободен. Как насчет морской прогулки? Тебе нужен свежий воздух. И хватит курить.

      Гур отнял у меня сигарету. Мой окурок чем-то заинтересовал его. Он нацелил взгляд на пепельницу, полную таких же окурков.
      - Ты что?
      Гур поспешно поставил пепельницу на место.
      - До завтра.

      Когда затихли его шаги, пепельницей занялась я.
 Скорее всего, я иначе, чем Рита, втыкала в нее окурки... Да мало ли что!
     Он обратил на меня внимание.

    Это было скорее плохо, чем хорошо.

(продолжение следует)...

* * *