Эпитафия

Город есть слепок сознанья живущих в нем. Круг
замыкается здесь же, при чем не по облику лихо.
Если есть центр, то город вокруг –
это кошка в момент нападенья на мышь.
Крысы ж внутри – не излишек, но прихоть.

Здесь ставим точку. На всем этом – крест.

Чахоточное поле брани привечает свежие трупы –
весной, как порой обновления,
замены ждет старый череп,
идущей в лице процессии
прокаженных, хромых и сутулых,
желающих побыстрее прийти
и лечь поверх старых скелетов

под звуки, которые извлекает оркестр.

Но тише!
Вопящий, что гибель грядет, относительно прав:
относительно правый Эйнштейн
будет правым, пока таковым не стал Нострадамус.
Да и возможно ль вообще от судьбы убежать, разорвав
даже не карту в клочки, а конкретно пиковую даму?

Эта догма как здесь верна, так и окрест.

Не надо оваций,
поскольку сие представленье в родстве
с существом похоронных процессий.
Единственный выход – в груди и мозгах
оставляя свободную полость,
вынашивать в теле своём дивертисмент,
чтобы в нем не присутствовала завершенность.

И возникает, скорее всего, как протест,

новый дар – умение все созерцать изнутри,
не встречая преград распознать
полно в нутре или глухо.
Бездарь ж крикнет туда
и, к подопытной этой груди
прижав ухо,
все поймет по тому, каким эхо откликнется звуком.
 
В любом из возможных мест, но тем более здесь,

точно так же и время верно в своем грубом цинизме
беспощадной идее ухода:
в ней живущий – коса, время ж – камень
/при том преткновения/.
И если это не травля, то видимо все же охота,
в которой мишени как роль выпадает
полное повиновение.

Но тем не менее очень похоже на лесть

то, что в земле время быстро стремится к нолю,
догоняя вечность,
возможную только за рамками жизни
и оформленной будучи замкнутым кругом –
это тоже по-своему форма бытья,
но на грани, как окаменелость, –
и что стрелки уже не скребут циферблата, мешая друг другу.

Однако же что-то упорно идет вразрез:

город есть слепок сознанья живущих в нем… круг
замыкается здесь же по старой схеме…
время ж есть время…
Но страшно вот только себя обнаружить вдруг
в стремлении к фанерной звезде
на цинковом небе.