Исследовательская работа по творчеству Саши Беса

В первую очередь, меня интересовало переосмысление романтизма как мироощущения и мировоззрения. На мой взгляд, это важно, поскольку каждая личность в своем духовном поиске проходит подобный путь, и на примере развития и становления мировоззрения СБ можно увидеть наиболее часто встречающиеся среди современного творческого юношества проблемы и их решения, вопросы и ответы.
Саша в единственной на сегодняшний момент своей книге делит стихи на две части, и поскольку в них стихи располагаются хронологически, последовательно, то можно сказать, что граница между частями – это некий переломный момент во времени, момент изменения мировоззрения. Что заметно и по самим стихам.
Для начала стоит выделить типичные черты романтического, чтобы проследить, как они переосмысляются в лирике СБ:

Причины возникновения ром – недовольство социальное, культурное.
Бунт против действительности.
Уход от действительности, эскапизм
Противопоставление героя обществу
Двоемирие
Контрасты
Интуитивное познание мира
Культ свободы
Поиск неосуществимого идеала
Фантастическое
Открытие низости чел природы
Проблема притягательности зла
Богоборчество
И как некий выход, принцип выживания.





Причины возникновения ром – недовольство социальное, культурное.
Аутодафе
Начинает с обращения – уже злость: упрёк с более высокой позиции, намеренный эпатаж – оттого, что не понят, никак не может докричаться. Ощущение холода, чуждости рядом с теми, кто занят бытовизмами:
«мойте руки …»  - они и останутся на этом уровне. Чувствуя не-кнтакт с их стороны, лг дает
им установку на продолжение их существования, не предлагает подняться до уровня духовного –
уровня молитв. В традиционно романтической системе подобный слой общества – филистеры, ограниченные люди, обыватели, стремящиеся к материальному комфорту. Им противопоставлен тип Художника: для него характерно творческое самовыражение. Желание быть понятым хоть кем-то (за неимением вокруг других личностей, или сведение всех «других» в один образ, к которому и обращается: «Господа»). Лг как бы махает на них рукой: «Поучите молитвы… вам некогда? - не беда.
Бог спасет вас, и Господу пофигу – как вас там…». Свою ситуацию лг рассматривает как особую, не из числа «господских» - у него особые отношения с богом, тк он собирается нарушить запрет и вернуть «жизнь-подарок». – он выделен особым трагизмом из среды обывателей.


Бунт против действительности.
Мы пьем за чужое здоровье
Ирония, в своей злости доходящая до абсурда. Иронию данного стиша неуместно было бы назвать романтической, она скорее злая, стремящаяся разрушать. Показано несколько сакральных событий, переходных состояний, причём противоположные сталкиваются лг нарочно: «Мы пьем за чужое здоровье стоя на плахе, Мы бросаем свадебный рис на могильные плиты»Нежелание вписываться в условности, намеренное нарушение обрядов, коверкание их значений: обряды важны для тех, кого лг называет «дурно бегущее стадо». Но при этом бунт не приносит какого-либо результата, тк «в глазах пустота, как на холмике мраморной глади»Отрекшись от установленного путем коверкания его, общего, лг еще не нашел своего.


Уход от действительности, эскапизм. Одиночество.
Уход от действительности в тв-ве СБ показан через сумасшествие, сумасшествие как граница между миром людей и индивидуальностью, дающая право на одиночество.
Я вчера вдруг сошел с ума
Границу между нормой и сумасшествием преодолеть легко: «Я вчера вдруг сошел с ума, Это было до боли просто». Перед Лг открывается экзистенциальная сущность жизни через убийство птицы: он понимает, что жизнь потерять легко. Принимая диагноз «рак» - ощущает грусть, но не боль. Остается в полумраке, чувство «притворно пусто» - остается у ситуации неопределенности, не принадлежа жизни – уже, и смерти – еще. Традиционно романтический пафос в такой ситуации понимается ЛГ как неискренний: звездные ночи, сумрак – за этим нет смысла, нет чувства, когда перед человеком открыто знание обреченности, меняющее мировосприятие.
Нужно заметить, что интерес к теме сумасшествия, характерный  для романтизма, в тв-ве СБ получает новое осмысление: сумасшествие не как следствие трагической раздвоенности души между миром материальным и духовным, а как выход, которого душа требует, и симуляция его как способ остаться в одиночестве и выйти на диалог с самим собой.
Еще одно стихотворение из цикла о сумасшествии - Психоз как состояние души, а не болезнь.
«Один я не успею все решить, Поэтому меня сегодня двое» - говорит ЛГ, таким образом и оставаясь в одиночестве, и приобретая в лице второго Я поддержку. «Катарсис. Я рыдаю о своем, а не о нас…Ты видишь, я опасен. Давай умрем? Сегодня же. Вдвоем. А мир без нас… он, все-таки, прекрасен»
«Шизофрения - вера одного, а не двоих. Ты веришь? Бог мой светел. Лишь я и он. И больше никого. Ты тоже хочешь жить на этом свете?»
А в более позднем периоде тв-ва СБ лг ищет выход не в сумасшествии, а в самом себе, пытаясь не отключить связь с миром, а прислушаться к себе. «Тысяча лет без наркоза кофейной тьмы. Нечем дышать, да и чувствовать, вроде бы, нечем.»






Противопоставление героя обществу  Культ свободы

Мне хочется кофе и меда..
Лирический герой в ситуации, когда не может лететь – нестандартный способ отграничить лг от «остальных»: обычно противопоставление проход между летающим лг и не обладающими этой способностью людьми.  Полёт как критерий общественного, потому что «все» летают – эти «все» знают, что лг не может лететь. Кроме того, полет для лг - не только критерий общественный, но и личное желание: «хочется чувствовать ветер», ему не хватает ощущения полёта. Стих построен как обращение - -попытка доказать, что он тоже может лететь (Смотри!) доказать не всем, а кому-то конкретному, к кому обращается лг, и конечно же, себе (а мб, только себе, мб, обращение – не к кому-то извне, а к части себя, к своей другой сущности) Попытка искусственных крыльев отсылает к легенде об Икаре. И с этим же с вязан мотив таяния: если в начале стиха лг кажется, что снег не растает – надежды не оправдаются – то в конце он это уже понял, те предчувствие оправдалось.  Искусственные крылья – как некая последняя надежда, которая не сбывается. А ради веры в нее лг готов даже «отключить» сознание, знание законов физики, и как заново открытое, к нему приходит запоздалое воспоминание, что вниз не летают.
  Полёт, ветер – соотносимые с романтизмом понятия, поскольку являются наиболее связанными с представлениями о свободе состояниями. Также мы видим отъединение героя от общества, но не по классической романтической схеме, когда романтическому герою доступно что-то, что не доступно более приземлённым людям, филистерам, а наоборот: герой обосабливается через недостаток. Трагический исход – порыв к свободе. Структура романтического произведения просматривается довольно чётко: отчуждение героя от общества – порыв к свободе – трагический исход.
Искусство оригами
Более поздний стих, соотносимый с предыдущим по теме, но представляющий её уже по-другому.  Полёт как искусство. В пред. - только одна граница – шаг с крыши, за которой полёт, здесь же границы как нечто безобразное покрывают всё: берега, горизонт. Границы также наложены на самое, казалось бы, неограничиваемое: на состояние полёта. Полёт уже другой, не естественный порыв души и не критерий некоего сообщества, а упорядоченность, последовательность («за сотым», наличие лучших и соответственно худших), причем герой здесь вновь не вписывается в общество, на этот раз – в сотню лучших, им не вписывается ровно на одну позицию. Лг летает, в этом плане он един с остальными (а в пред именно по критерию «лётности» остальным противопоставлен). Полёт не естественный – и соответственно с этим и ощущения, испытываемые от него, другие, не те, каких можно было бы ожидать от свободы: «душу разбирают на трофеи» грязными руками : вмешательство расчета, границ, упорядоченности в естественно еи сакральное. Но с другой стороны, именно это вмешательство в душу (сам процесс оригами – складывания фигурки из листа бумаги) и дает ей возможность летать, т.е душа становится в ряд с небом, озером, обретающим границы и вместе с этим новые свойства. Озеро этим обезображено, небо – обескуражено, душа – также изменена с неприятными ощущениями, и мб, она станет одной из тех бумажных птиц, (готовая фигурка оригами) которые измотаны своим полетом. Но в этом и состоит искусство – в искусственности. Искусственность свободы как плата за нее, поскольку по-другому свобода не достижима.
В другом стихотв сказано так: «Нет, я не птица, я просто пытаюсь летать, Но для начала хотя бы не падать в бездну» - и мы можем увидеть, что путь к свободе постепенен и сопряжен с опасностями – «Падать туда пусть болезненно, но полезно. Главное, чтобы потом получилось встать»

Двоемирие
Дети пустых переулков
Не подчинённые городу, свободные дети – как перспектива: есть будущее, есть гибкость и возможность приспосабливаться, меняться. Бегство от гадкого города через морок и холод, связано с разумом, т.е. обдуманное, сознательное действие: «Но мы образумимся, мы убежим Сквозь морок и холод» Бегство в мир искусства, по-своему переосмысленного: стихи – чужие, картины – наощупь, нестандартное восприятие, но уже то, что таким образом воспринятое понятое искуссство ценно для «детей», имеет значение. Разочарование в романтической символике: «Искали бесстрашия в траурной мгле, нашли только лужи» - мб, эти новые дети уже не способны понять старый романтизм, он для них не так действенен, как для предыдущих поколений, хотя связь с романтизмом у них сохраняется: свободолюбие, уход от мира, противопоставление: мы – все (стояли-бежали, противоположные действия). Эта связь в основном сохраняется на уровне настроений и желаний, (что можно сказать не только об этом стише, но и о многих других), а атрибуты ром. героя и поведение его меняются. Город как подчиняющее пространство: созданное людьми (на месте природы: Мы жили на крыше), оно постепенно делает людей своими пленниками. Люди (все) пытаются искать выход: река (архетипично, что именно река, граница между жизнью и смертью, между мирами отделяет город от некого иного пространства), но - только вдоль, не пересекают; а «стая» не стремится преодолеть город таким же образом, они к нему приспособлены, они – его дети (стен и переулков, т.е. не парадной стороны, а изнанки и сути), им не нужно прятаться (тенями, бесплотным, ненастоящим), ведь у них есть другой выход – в искусство. Они как бы только формально находятся в пространстве города, на самом деле – в духовном пространстве. Но л.г. уже не одиночка: дети собираются в стаю (параллель с дикими зверями), чтобы выжить. (О выживании стаями – ключи от рая лежали на дне колодца). Т.е установка не на самосожжение в противопоставлении личности миру, а на выживание в альтернативном мире.
   

Контрасты
Солнце кровью из носа заляпало весь небосвод
В этом стихотворении чётко противопоставляются романтическая картина мира и переосмысленная в духе СБ, сочетающая в себе и реальность, и поэзию. Лг как бы пережил романтизм и и смотрит на собеседника-романтика глазами человека, являющегося частью реальности, не желающего создавать отделенную от жизни, романтизированную картину мира и прикрывать ею грубые реалии жизни. Мир романтики – уносимый фрегатом, уходящий. Л.г чётко разделяет мир романтического, где «Менестрели рождаются, чтобы играть и любить» и реальный: «мы рождаемся, чтобы… в расход» -- в этой паре романтический мир для него сказка, и сказка уходящая, а реальный – необходимость, с которой ничего нельзя поделать.   Все взаимосвязано в реальном мире, а не противопоставлено, человек является его частью: кровь солнца, кровь – грязь, образ крови связующий (и стоит вспомнить, что кровь – излюбленный поэтический образ, т.е. относящийся к высокому и романтичному, т.о.. приводя кровь в мир реальный, лг пытается объяснить, что и романтизм, и поэзия – часть его). Соединение некоторого физиологизма с поэтической символикой (поют соловьи – и хочется пить, наслаждение для души и желание тела), способность лг замечать красоту, несмотря на его принадлежность реальности (Я подумал - насколько же разным бывает восход) доказывают, что реальность проникнута романтическим, поэтическим, что она подобному вИдению не противопоставлена, а слита с ним.

Поиск неосуществимого идеала  Интуитивное познание мира
Жизнь людей-птиц. Незнание о том, что такая жизнь опасна – отсутствие страха. Жизнь идеализированная, наполненная чувствами и символами, некий второй Эдем невинных созданий, которые знают о настоящем рае и поэтому не приравнивают свою жизнь к нему, хоть и понимают, что она прекрасна, наслаждаются ею: «Хотелось остаться на этой земле чуть подольше». Крыши выше, чем земля, но ниже, чем небо – их положение чётко показано как медиальное: с одной стороны, «Ласкали губами продрогшие серые тучи», с другой - не теряли связь с землей, «целовали иссохшую землю». Гармоничное пребывание, наполненное символическими занятиями: как посредники между землей и небом, они связывают два мировых начала. Их жизнь идеальна – на это указывает то, что они никак не измеряют время.  Идиллию разрушают приходящие,т.е. изначально чужие для этой жизни люди, строя гнёзда – Гнездо как символ дома, привязанности, в то время как крылатые свободны. Прямого указания на то, что жизнь этих созданий разрушена людьми, нет, но есть недвусмысленно поставленные условия: хотелось остаться – но люди пришли, т.е., людт помешали остаться. Взаимодействие с миром природы и стихий, вера в природу и гармонию – контраст со стихом «Дети пустых переулков», как бы показывающим подобную стаю, находящихся в условиях построенного людьми мира.

Фантастическое - как способ отражения реальности.
В тв-ве СБ фантастическое - сказочное: сближение и взаимопроникновение миров людей и кукол: в мире людей есть «злая фарфоровая любовь», и предсказания вроде: «ты умрешь и станешь куклой», т.е. миры человеческий и игрушечный соединены на уровне чувств, ассоциаций. Мир кукол и людей взаимосвязан, хотя в начале автор пытается противопоставить мир кукол человеческому как некое убежище, с «жизнью беспечной веселой». Кукла не знает боли и любви, но, по мнению лг, знает всё о жизни тяжелой – как участник человеческой жизни, участник человеческой игры (а в игре проявляется суть души человека – ситуации, когда нет необходимости отвечать за свои действия, в над-реальности, по плану играющего конструируемой, в которой человек остается таким же, какой он и есть. Опыт жизни получает безжизненное существо, объект, который наделен способностью понимать человеческую жизнь, спроецировав ее на кукольную. Мир кукол – как макет, на котором показаны более чётко реалии мира людей.
Взаимопроникновение миров становится глубже: в стиш Конфеты и пряники в кукольном мире девочки-куклы, с кукольными мечтами (форма бегства от реальности?), оттенок ненастоящности, навязанности идеалов, за которым скрывается несамостоятельность, незрелость, неготовность к человеческой жизни. А куклы – «Кусаются, скалятся, требуют крови» - перепутанность. Если на чюдей переносятся кукольные свойства, то на кукол – какие-то звериные, дикие, мб, как утрированные человеческие, а мб, как человеческие подлинные, раскрытые. Показано переменой носителей свойств недостатки и кукольного, и человеческого миров, получается нелепо до ужасного.  Не идеален ни мир людей, ни кукольный. 

Открытие низости чел природы Проблема притягательности зла
Я поиграю с тобой, Пусть недолго, но досмерти
Кукла снова как объект игры, объект исследования,объект для приложения извращенной эстетики «Я на зрачках наколю Эталон реставрации После чего накормлю тебя Яблочным тортиком Будешь божественна После моей операции». Со злостью ребенка – куклу для вскрытия, вивисекция, при этом – желание изменить куклу. С игрушкой позволительно то, что не позволительно с человеком – раскрытие человеческой души, желаний. Потом – просто наскучила, т.е. как предмет неодушевленный, к которому нет привязанности. Но она чувствует, уже будучи выброшенной, проявляет себя как живое «Только слезами Нальются глаза изумрудные» Слёзы не замечены.
Но проблема проявления власти человека над куклой поворачивается другой стороной: в более позднем стихотворении проводится связь между куклой и человеком, в результате чего осознание ответственности за свои действия четко решает проблему притягательности зла, желания причинять боль и проявлять власть.
Сломанные кошки
Параллель со следующим: человек-механизм, та же кукла. Сломанная игрушка – повод задуматься, не выкинут ли так же человека, если он сломается. Параллель: «Ты разрешишь полежать у тебя на груди?Там что-то тикает так неразборчиво - сложно.Что-то внутри… Я потрогаю? Можно? Ведь можно?». Чувство, что чел. ответственен за другого, как за куклу: может починить, а может выбросить, следовательно, страх: «Просто мне страшно, а вдруг я как все эти кошки…Завтра сломаюсь… а ты не захочешь чинить» - осознание непрочности существования и зависимости, причём поломка была – случайной, не зависящей от обстоятельств, такое может случиться с каждым. Но в силах человека что-то изменить – и это ответственность.

Богоборчество
У СБ весьма своеобразные отношения с богом: конфессионального бога он ставит в ряд с сатаной и из этого ряда как романтик выбирает последнего, но при этом стремится к богу как метафизическому абсолюту.
Запрокинуло голову небо увидело Бога
Небо созерцает бога – не человек, т.е. контакт с божественным через посредника. Бог – выше неба ( запрокинуло голову). Описываемая ситуация: диалоги, будто ни о чём, Бога и Люцифера, шахматная партия. Бог ходит пешками цветными (люди? Малость: пешки. Разные) и побеждает, причём нет описания того, как играет Л – мб, тк его игра не явная. Образ бога – несерьёзный: рюмка водки, шутки о приметах, разговор ни о чём. Образ л – серьёзнее, мистичнее, интереснее (Мильтон, романтики – богоборцы: Блейк ), ему будто доступно какое-то другое знание. Кот с глазами кометы (традиционно комета – предвестник несчастья) – спутник Л. Подчёрк, что Л проиграл только в шахматы. Плач неба как предчувствие тех же трагедий, которые отмечены котом – подтверждение его знания. Люц. – традиционно гордость, мб поэтому создаётся впечаление, что он снисходит до партии с Богом, тк это бог с ним  болтает, а выигрыш бога – мб, тк Л уже удовлетворён грядущими катастрофами и оставляет богу «формальную» победу.
Герой СБ, не смотря на порывы и неоднозначное, не до конца сформулированное и понятое отношение к богу, в более позднем периоде творчества признает, что находится в иерархии:
В заколдованной сказке
Люди и куклы сводятся воедино, люди – куклы бога. Бог может потребовать других кукол: «Бог сказал: «Дайте кукол, которые лучше играют!»»– шаткость положения человека, теперь человеком управляют (а до этого сам чел. мог ломать, чинить, ведать судьбами ), чел в роли куклы, в мире, который построен по образцу кукольного: замки, короны, залы. Человек – кукла средняя, переходная: у него есть возможность управлять птицами, но он подвластен богу. Птицы поломаны, и не человеком, следовательно, богом – его власть распространяется на все уровни кукольного, на человека в тч, он может сломать и человека. Модель кукла – управляющий переносится вверх и расширяется., над человеком добавляется ступенька иерархии. Безысходность: «немая тоска столетьями души терзала». Жизнь по сценарию с исправлениями – несовершенство. Время. Неизменность. Игра вечна, нужно только понять, кто кем, и кто в этой иерархии ты.
Между нами
В этом стихотворении проявляется желание сближения с Богом, лг уходит от земли ввысь. Контакт с богом. Бог: забота, ЛГ: не беспокойся, приглядись – увидишь, что всё в порядке (снизойди от проявления формальной заботы к объективности, стать мне ближе). Желание стать ближе с богом. Богом. Этот бог – не тот, что играл в шахматы с Люцифером, не конфессиональный, а некий метафизический абсолют, истина, знание.
Направление к богу – это тоже один из способов выжить: «Живем мы достаточно – миг между мало и много, пока наши души так сладко и трепетно спят. И если однажды ты просто поверил в Бога, То Бог в тот момент так же просто поверил в тебя.»


Итоги. Выживание.

Ключи от рая лежали на дне колодца..
Образ сильных, стремящихся выжить (связ. с «Дети пустых переулков»): «Но мы продолжали расти, цепляться, бороться». Перепутанность (взаимосвязь всего?) : ключи от рая – внизу, от ада – вверху. Ключи от ада – отражение мечтой о рае, т.е. ад мечтает о рае, об идеальном. Рай – мечта желающей выжить стаи, ад – выживающие. Тема стаи как объединения, чтобы выжить. Проходит во многих стихах, и если объединение, включающее лг, всегда стая, то противостоит им стадо – можно сделать вывод, что герои – хищники, активное начало, а антагонисты – травоядные, пассивное. Одиночки «умнее и краше», но у них нет веры в себя (образ романтика), они не выживают, выживают более сильные по принципу Ницше: что не убивает – то делает сильнее. Для их роста (болезненного, через дрожь, скулёж – как волчата, капкан – границы, рост внутри границ) служит система отражений, переходящих: ад – рай – бездна, как ступени становления личности, соотносимые с блаженной невинной верой во что-то светлое – богоборческим бунтом – вечностью и истиной. Картина эволюции поколения стаи на фоне вымирания «отбившихся», одиночек-романтиков.
Метод выживания должен быть направлен не только на само выживание, но и на то, чтобы взять от жизни максимум, на путь вверх, а о том, как этого достичь, говорят следующие строчки: «Знаешь, ведь я нашел путь, что открыт для нас. Ставишь, что есть, на кон.» - то есть полнота жизни в риске, в отдаче этой опасной игре. И если сначала «Нам убивать легко, лишь бы не умирать», то все завершится «Нам умирать легко, Только… немного жаль» - поскольку вечность не доступна, а смерть – неизбежность, и из этого следует, что жизнь нужно наполнить до пределов. «Смерть – это шанс не вернуться однажды назад» Но есть и другой тип людей, не стайный, не стремящийся выжить, тот самый романтический герой, который в отрицается в раннем творчестве: «Ты родился среди невинных, ты родился среди крылатых. Ты не мог ни убить, ни сдаться: руки-крылья в рассвет расправил» - онне приспособлен к  миру, где каждый должен бороться за право остаться, но в его жизни есть особая притягательность и очарование, которое заставляет СБ упомянуть о нем уже после того, как сам автор выбрал свой путь – путь выживания. И в стих «Против правил» мы видим союз двух противоположных личностей, которые играют то ли в любовь, то ли в подчинение, неразрывно связаны и стремятся друг от друга. Архетипично, что охотник добывает себе любимого из стаи «крылатых», на которых он и охотится – этот странный союз может означать, что обе сущности, которые не могут быть слиты в одну, все-таки вынуждены быть рядом, поскольку если сначала охотник «Я заставил тебя остаться прямо в сердце, что против правил», силой, то потом уже крылатый не дает ему уйти: «ты заставил остаться рядом прямо в душу, нет, прямо в спину»

Таким образом, можно сделать вывод, что возрастное увлечение романтизмом и попытка переосмыслить его как мировоззрение приводит к формированию собственной системы взглядов и мнений. Автор не позволяет себя затянуть романтическому архетипу, старается не просто принять как данность характерные для романтизма черты, а понять их, проанализировать, переосмыслить и приспособить для себя. Безусловно,  романтические нотки остаются в его мировоззрении, но уже не в изначальном своем виде, а в форме лично пережитых и прочувствованных мыслей, соотнесенных с современной действительностью и личными убеждениями автора.