8 поле куликово. битва

Из цикла «Поле Куликово»       БИТВА

Орда взревела!...  Клубы пыли
За грозным войском шли по следу,
знамёна вились, трубы выли,
готовясь праздновать победу.

Передовое ополченье –
шелом да щит из красной кожи.
И роковое назначенье –
рубиться с ясами в стороже.

В лавину конницы раскосой,
сквозь сабли, копья и копыта,
«ежом» - рогатины и косы –
упёрлась Русь…  И вот отбита

атака…  Тут же, с разворота,
вся в чёрном, с чёрными щитами,
шла генуэзская пехота
по солнцу, плотными рядами,

упёршись в копья…  Первый ряд
подставил плечи копьям длинным…
Так побеждали всех подряд –
гроза Европы, стяг старинный.

Но, встав в последнем исступленье,
в крови, побитые конями,
уже не люди – приведенья
крестили фрягов топорами.

Сторожевого больше нет.
Ему осталась только слава
на все века!...
                Буртасов лава
на скакунах своих в просвет

Вонзилась…  только не пробиться –
Река, овраги и дубравы,
И новой силе НЕГДЕ влиться.
Был Правый полк по праву правым.

Не отступил, не провалился,
Сражался с выдержкою ратной
На конных – конницею впился,
И…   опрокинул их обратно.

В Передовом «стояли тесно»,
не размахнуться, ни склониться,
и обезглавленному места
не находилось, чтоб свалиться.

Сплетённый яростью слепою,
он бился зло и обречённо,
и стал для каждого судьбою,
в тот день со смертью обречённой.

Орда давила и орала,
а Русь держалась и терпела…
Дружины, опустив забрала,
ровняли строй, и злость хрипела

и вырывалась с каждым взмахом
мечей (уже ломило плечи).
Боялись стрел – томились страхом
погибнуть, не достигнув сечи.

Уже не та картина боя,
когда один отряд, уставший,
менял другой, и вдвое-втрое,
мог поберечься нападавший.

Уже всё поле стало битвой
и всё смешалось в рукопашной…
Стал полк Большой скалой гранитной,
рубился насмерть – крепко, страшно.

А бой всё глубже, всё упорней,
кольчуги рвались и трещали…
Косые сабли сотней молний
себе дорогу расчищали

туда, где Спас на древке вился,
хоругвь золотом блестел,
где холм кровавый шевелился
полуживых и мёртвых тел.

Орда - крушила…  Русь - стонала…
Собрав последние молитвы,
дружинам силы не хватало
держать удар на «сердце битвы».

Вот лучника доспех неброский
пробила острая стрела…
Вот воевода новгородский
с копьём в спине пополз с седла…

Бренок – шелом позолоченный,
и красный плащ, и белый конь -
упал, от шеи рассеченный,
удар не выдержала «бронь».

А вот и Стяг с Господним ликом…
Вот, подсечённый, он исчез…

Но, вдруг, в безумном и великом
порыве, всем наперерез,

пошёл монах, пылая гневом,
вселяя суеверный страх,
рубил направо и налево,
а следом «шла на топорах»

ватага  люда удалого…
и трупы высились горой…
Орда попятилась…  И снова
дружины выровняли строй.

Красивый Холм…  Траву сминая,
ушли резервные  тумены,
и Левый полк, пройдя по краю,
прорвали…  Не было измены,

а были тучи стрел свистящих –
тугие луки брешь пробили,
потом, огнём клинков блестящих,
его кололи и рубили…

И Левый полк не удержался,
и побежал…  подставив спину…
К нему отчаянно прижался
Запасный – повернуть лавину,

остановить обход по кругу,
оборотить, напомнить клятвы
всем тем, кто бросился с испугу
от Дона к бродам у Непрядвы…

Чуть придержали…  ненадолго
щитами «вспятивших» прикрыли…
И вновь, лощинами, где Смолка
текла, и запахи полыни

с утра дурманили – отрада
для застоявшихся коней –
всю мощь последнего отряда
отборной конницы своей

Орда обрушила на пеший,
уж непонятно: полк – не полк,
истекший кровью, всюду бреши…
Как загнанный, в оскале, волк,

он припадал, бросался, крался,
теснился, спину выгибал,
хрипел, захлёбывался, дрался
и, задыхаясь…   погибал.

Уже победу трубы пели…
Уже арканили в полон…
Уже, почти что, одолели…
Уже из битвы на поклон

мурзы тайком засобирались
к великоханскому шатру…
Но из дубравы выбирались
и распрямлялись на ветру

Дружины – в злости, в нетерпенье,
одним рывком пройдя овраг,
простор глотнули на мгновенье.
А там – в галоп…  И вот он – враг!..

Никто не мнил себя героем –
душа рыдала…   В гору тел
ушли в полёт смертельным роем,
вонзаясь в спины, жала стрел.

И - полыхнуло…  заблистали
на солнце острые мечи.
Казалось, даже не из стали –
зажглись небесные лучи!

И будто воинство святое
сошло на землю взмахом крыл,
а, в красном с золотом хитоне,
летел Архангел Михаил.

…  Рубили гневно, беспощадно,
под дикий крик и визг татар.
Там легче было «безлошадным» –
хоть обернутся на удар.

А кони, всадников подставив,
толпились…  заплелись клинки…
И вновь поднялись и воспряли,
почти разбитые полки.

Они пощады не просили,
молили Господа о том,
чтобы ещё «добавил в силе»,
сцепиться крепче, а потом,

щиты отбросив, как помеху,
с мечём, с булавой, с топором,
пошли вперёд…  Гудело эхо
ударов, превращаясь в гром.

Орда – рычала…  Русь – рубила…
За годы, сдавленные в стон,
за всё, что свято и любимо,
за землю, скорбную по Дон,

за дани, беды, униженья,
за гарь сожжённых городов,
за все обиды и лишенья…
И ярость сомкнутых рядов

с плеча обрушилась, дожала,
и добивала налегке…
Орда – распалась… побежала:
кто – вспять, к Холму, а кто – к реке,

к Непрядве, Дону – за спасеньем,
но берег крут, доспех тяжёл…
(был страшен этот день осенний).
Вот первый под воду ушёл

ордынский воин…  в круговерти
безумной тыщи шли ко дну.
Река кипела, пахла смертью
и растекалась в ширину.

Лупили всадники по крупам
коней, но вниз тянула сталь…
И уцелел лишь, кто по трупам
сумел уйти в степную даль.

Орда – тонула…  Русь – искала
по полю раненых своих,
склонялась к стонам, окликала…
Спас посечённый сохранив,

как верный страж лежит Бренок,
его изрубленное тело…
Засадный сделал всё, что мог.
И что не мог – он тоже сделал!..

Мамай ушёл…  к Красивой Мече,
Гусиным бродом ускакал…
День догорал, спускался вечер,
и где-то кол-локал, -локал, -локал, -локал-л-л…

А у берёзы, будто спрятан,
быть может, голову сложив,
«доспех обит», в «шеломе мятом»
Великий Князь – убит ли, жив?

Русь назовёт его Донским,
когда с Победой возвратится,
и ликованием мирским
взовьётся русская Жар-птица…