Золотой осёл 1

                ЗОЛОТОЙ ОСЁЛ
                (ИЗ АПУЛЕЯ)

                МАТРОНА


      «Хозяин украсил попоной пурпурной
Мне гладкую спину, и круп, и бока;
Чепрак и уздечка смотрелись недурно,
И ноша была непривычно легка.

Подпругой расшитой живот затянули,
И я бубенцами пытался бряцать;
Мой сторож не спал ночью на карауле,
Я лучшим овсом насыщался опять.

Хозяину не надоела потеха, –
Моих привилегий не стал урезать:
«Могу на тебе, на хребте твоём ехать,
И трапезу с другом, с тобой, разделять.»

Мы путь совершали и морем, и сушей,
Вернулись в Коринф и вошли во дворец;
Мне персики в дар подносили и груши,
Судьба приласкала меня наконец.

Толпились всегда на моём представленьи:
За чашею чашу вина осушал,
И, люд поражая своим разуменьем,
В ответ на вопросы я важно кивал.



      Пускай обо мне – это слава! – трезвонят;
Известнее делался день ото дня…
В гурьбе любопытных случилось матроне
Богатой и знатной увидеть меня.

Она ощутила, как все, изумленье,
Потом к вожделению вдруг перешла;
Не выразил сторож ненужных сомнений:
Ему плату за ночь вперёд отдала.

Ослиная страстью горит Пасифая,
Матрону снедает любовный недуг;
Объятий моих больше жизни желая,
Забыла естественный стыд и испуг…



Как чудны роскошные приготовленья! –
Подушки и золото, блеск покрывал;
Душой очерствелой тогда умиленье
И бурную радость к тому ж испытал.

Безмолвные евнухи тут удалились,
Чтоб час наслаждения не сокращать;
Подушки пуховые взбить не забыли, –
Мне ложе любви предстояло измять.



      Одежды небрежно на пол уронила,
Подвязку с груди распустила, и ту;
И маслом особым себя умастила, –
А я лицезрел пред собой красоту…

Затем и меня она щедро натёрла, –
Легко и по всем без изъятья местам;
Томлением сжало ослиное горло,
Охотно отдался искусным рукам.

И крепко, и сладко меня целовала:
«Люблю, не могу без тебя дальше жить!» –
И прочее, – так мне на ухо шептала…
А как мне признательностью отплатить?

Не думал, что мне что-то сделать придётся
Труднее обычного, – справился бы;
Чем опыт такой для неё обернётся? –
Так члены мои тяжелы и грубы…

Да, длительным было моё воздержанье;
Напал на меня своевременный страх:
Какою ценой я исполню заданье? –
Топтался не всю жизнь в убогих скотах!

С копытами этими как мне взобраться
На тело из мёда почти, молока?
Объятия… как же мне с ней обниматься –
Я в шкуре животного толстой пока?



И как целовать её нежные губы –
Коралл! – розовеют, трепещут они…
Чем не жернова мои жёлтые зубы, –
Не зря ли остались мы с нею одни?

Слова мои – рёв совершенно бессвязный…
Как орган прелестнице хрупкой принять?
Увечием вдруг обернутся соблазны, –
Тогда на кого пострадавшей пенять?

Конечно, сжигает её любострастье;
Манером каким этот орган вместить?
Мне чудились когти, звериные пасти –
Велят на арене терзать и избить!..



      Но нежно она между тем щебетала,
Светилась приязнь неизменно в очах…
«Держу тебя, голубь мой!» – тут доказала, –
Напрасным был мой обоснованный страх.

И телом она ко мне тесно прижалась,
Меня приняла без остатка всего;
Был миг, – я уверен, мне не показалось, –
Орудия мало ей и моего.

Когда отстранялся – она обнимала,
И руки сплетались лозой на спине;
Ласкать и в беспамятстве не перестала…
Но брезжило раннее утро в окне.

Зачем Пасифае любовник мычащий,
Теперь испытал на самом себе я;
Натешился с жертвою страсти слепящей,
Но не утомилась супруга моя.

Она удалилась почти на рассвете
И взоров прямых избежала зари;
В чужом не нуждалась матрона совете…
Ушами прядя, проводил до двери.»



                7 июля 2008