из последнего

Не надо, друг, мы не расстались,
мы всё ещё идём-идём
к тебе знакомыми местами,
с пакетом снеди входим в дом,
потом садимся, долго пьём
и говорим: мы не расстались.

Не расстаёмся мы, не так –
срастаемся ещё теснее.
То время медленно коснеет,
то западает мягкий знак,
а мы никак не расстаёмся.
Сто поводов не прикрывать
тут лавочку ни в семь, ни в восемь –
и за полночь соседи просят,
но это всё слова, слова
безмерные.

А помнишь мерку,
идущую за нами в рост,
химическую ту отметку
карандашом – опять подрос?
Но мы ничуть не изменились,
так, обтрепались лишь слегка.
Немного слёз, немного пыли
дорожной, стружка табака.

Но мы остались те же дети,
со спичками сидим одни,
и ничего с тобой о смерти,
мой друг, по-прежнему, ни-ни.

***

Будь прекрасным, как хочется мне, предстоящее лето.
Волнорез и канал, маслянистые воды, пески.
Николаев на камне устроится молча с планшетом.
Золотые штрихи.

Что мне хочется?.. Смерти мгновенной от счастья и смеха,
нескончаемой книги, черёмухи, шума, дождей,
чтобы кто-то ненужный уехал и кто-то приехал
из любимых людей.

***

Будет нам утешением Эпикур,
о природе вещей ученик его, пара книг
поздних римских поэтов – с одним из них на боку
ты заснёшь – щека розовеет, а твой двойник –
он останется в городе навсегда.
Утром спустимся к речке, а там вода
и шумит тростник.

Будем хлеб выпекать – ему ли о нас судить –
и босыми ходить. За окнами – всё в цвету,
и пчела гудит. Я в косу твою вплету
голубую нить.

***

                дочери


Ещё бы нам два месяца в году 
прибавить к лету – много ли прошу я? –
на вёртких головастиков в пруду,
на яблоню большую.

Запустишь пальцы в воду, и живёт
в ладони кто-то мелкий и прозрачный.
Весь мир тебе откроется вот-вот –
подземный и чердачный.

У любопытства ноги коротки,
но руки, руки!.. Разве спрячешь что-то?
Так яблоки соседские сладки,
как мёд или зевота.

Попробуй воздух, так же ли пьянит?
Потрогай ветку, так же ли отпрянет?
Полдня на солнце и полдня в тени
следишь за воробьями.

На этот возраст смотришь свысока
и будущее измеряешь днями,
пока вся жизнь, белёса и легка,
плывёт, плывёт над нами.

***

Недавно мне случилось посетить
больницу бывшую. Вокруг неё из пыли
произрастали липы золотые,
по воздуху, задерживаясь, плыли.
Хотелось жить
и воздухом дышать.

Так иногда к нам зрение и слух
внезапно возвращаются.

Поскольку
к больному ангел ночью сел на койку,
а после обошёл и остальных,
всех выписали, а на выходных
заколотили окна. Во дворе
срубили пару лип и распилили.
На месяц обещали и – закрыли
на навсегда.

Кого теперь спасать? –
и раненый, цветущий, словно сад,
и медсестричка дивная, нагая
по коридорам эхом пробегают.
Побелка с потолка, и шурк, и чирк.

Вот было эхо,
а теперь – молчит,
и страшно в пустоте перевернуться
и воспарить над самым потолком
с паническим смешком
(а вдруг, вернутся
в халатах, тапках, в йодной желтизне,
и руки холодны, и рты – распухли).

Два яблока гниющих на окне,
кровати – рухлядь
с продавленными сетками, и там,
в углу,
коробки, листья, тряпки, щепки –
я вас огню блаженному предам.

Как любит смерть и обнимает крепко,
накрыв казённой лёгкой простынёй!..

…я думала, что с улицы за мной
следит из парка кто-то.

Это липа,
большое дерево, чей неохватный стан
и плечи сводит судорогой скрипа.
Она, она – 
прекрасный великан.
Всё остальное смысла не имело.
Проём оконный. Битое стекло.
Патриций-день в чистейшей тоге белой –
светло, светло.

Всё остальное – обморок. Морока.
Древесный шум. Холодная вода.
То огненная белка, то сорока,
то эхо иногда.;