Елена Савельева. Ты - такой же мальчик!

ЕЛЕНА САВЕЛЬЕВА / СЕРИЯ ПОВТОРНЫХ ВСТРЕЧ /
ТЫ ТАКОЙ ЖЕ, МАЛЬЧИК!
В Калининградской области наши соотечественники живут по свободным экономическим законам. Загранпаспорта меняются безостановочно, так как вкладыши довольно быстро мараются таможенниками. Потоки машин пересекают границу с Польшей: туда и обратно одним днем. Туда – с русской водкой, назад – с ягодой-викторией, например. Скупают ягодку по полтора рубля, продают на калининградском рынке по двенадцать, а то в оздоровительных лагерях детям из Архангельска по три рубля расторгуют, деньги сегодня, конечно, другие, но пропорции торговых сделок те же. Кроме водки и ягодок, идет за границу товар посолидней: янтарь, не так давно он причислен к драгметаллам. За полгода прогулок влюбленной парой легко приобретается “Опель”, благо в свободной экономической зоне его не надо растаможивать. Иногда приходится пострадать за бизнес: то изымание произведут на чьей-либо стороне, правда, по совести, потом еще долго будешь гонять без проблем, то останешься до утра у шлагбаума среди зимы, если не успел обернуться-развернуться и в очереди достояться до времени закрытия границы. Одна такая страдалица попутными гоняла, ночь провела, стоя на дороге в просторном пальто, в котором легко увязать вокруг себя несколько литров, похоже на беременную, не раздевают, не ощупывают. Но она и вправду была беременная и чуть не околела вместе с животом, но уже без подвязки.Это была наша родственница в новом, третьем, поколении. Предыдущее, второе, имело свойство отправляться в соседние прибалтийские республики, ныне – страны, за покупками красивых вещей. А вот первое поколение, то есть бабушки и дедушки третьему и прабабушки и прадедушки народившемуся и подрастающему четвертому, были первыми поселенцами бывших кениксбергских земель. Русские обживали чужие земли после Великой Победы. Обжили успешно: маленький городок Ладушкин, имеющий в себе военный городок, где одна из наших теток кашеварила, а ее сын, мой двоюродный брат Слава, который запомнился девочке-пионерке над разбитым красным арбузом при пересадке в Москве, выполнял горбачевский проект сокращения ядерного вооружения – уничтожение ракет, находится сегодня в таком же запустении, как и любая другая точка бывшего постсоветского пространства. Стена отчуждения рухнула между государствами, убеленные почтенной сединой немцы потерянно бродят по дорогим сердцу(надо думать, оно у них есть) местам, где живут, не думая торжествовать, победители. Возможно, среди туристов встречаются бывшие немецкие летчики, где-то здесь, по слухам, был их военный госпиталь. Теперь иначе все выглядит, по-другому называются улицы. Одну из улиц –улицу Емельянова – называла именем героя другая моя тетка, на этой улице она построила дом своим детям.
Меня, еще девочку-пионерку, поразили при подходе поезда к странным землям красные черепичные высокие крыши. Мои детские глазенки совсем недавно радовались замене в своей деревне соломенных кровель добротными, ладными шиферными крышами, серое не казалось серым, оно привносило в облик домов городскую строгость. Меня не подготовили к пониманию чужой культуры. Я ехала просто в далекий Город. Война не была в нашей семье забытым событием. Мать всем гостям неизменно объявляла: “Кузьмич пять фронтов прошел!” Она была моложе него на четырнадцать лет, родила ему троих детей, а он платил алименты на пятерых довоенных детей, ушел из семьи из-за непереносимой, после всего перенесенного, фразы, сказанной в сердцах женой: “И почему тебя на фронте не убило? Я бы пенсию получала!” Он стал моим отцом в пятьдесят лет, построил новый дом вместо хаты на воронежской земле, ветеран на склоне лет работал с великим интересом к жизни, пересел с военной полуторки на “Победу”, некоторое время возил местное начальство, трудовой век дотрюхивал в телеге, и дети знали от него, как далеко пришлось гнать немца. И не понятно было девочке-пионерке, почему из родного для теток и матери хутора Пахолок немцы были выбиты, а тетки живут на чужой земле. Разве может чужая земля принадлежать нам? Подобные политические взгляды своей правильной головы я излагала схематично живому немцу, посетив через много лет в качестве туристки Германию. Я нарисовала в одном круге две половинки немецкой территории и старательно многократно зачеркнула поперечную линию, что означало: единый народ должен быть един. Немец меня понял, но не обрадовался, может быть, народом он считал евреев, а себя нацией. Для меня же он был еще тем немцем! Но мы, русские, за мир на всей планете! И у меня нашелся единомышленник через десяток лет- МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ ГОРБАЧЕВ, я командую компьютеру напечатать его имя – за общегуманные действия на посту Генерального Секретаря Коммунистической партии Советского Союза - в CAPS LOCK. Это все, что я могу сделать в плане правдивой исторической справки.
О процессах внутренних. Разрушение идеалов начиналось раньше. Для нас, учащихся педучилища, было потрясением услышать, что Гимн надо переделать. Его переделывали еще раз не так давно, и депутаты накалялись в дебатах, только прививка нам была уже сделана, новое поколение не знает слов нового Гимна, а старое спроси – старый и запоют. Еще одним потрясением было узнать, что Хлеб мы больше назло кому-то у кого-то закупать не будем. А что?! -Закупали?! “Всюду жизнь привольна и широка...”, а Хлеба своего нет? Нас пичкали распирающей грудь гордостью, только красную ковровую дорожку под ногами таскали туда-сюда. Где ж тут устоишь? Приходилось балансировать многим. И раз пришел нежданный-негаданный капитализм, надо и в нем заявить о себе. Живуч народ Моисеев. Моисей – наш пра-пра... Отец отца моей матери. Имена в старину зря не давали. Может, и мы затерявшиеся евреи. Но с Горбачевым точно родственные души. Затронем тему – понесут ворота в рай. Ему нужны были лишь уши, меня ж, читатель, почитай! Я не хочу ни зла, ни смуты и верю в бога как в отца-творца. А вот на сайте – футы-нуты , начало есть, но нет конца.
И вновь о девочке. А мальчик будет. Рука по клавишами всё бьет, то прозой отжившей занудит, то стихами запоет. Все оттого, что раньше, чем писатель, поэт в соломенную хату заглянул, сначала век перелопатил, потом беспамятство лягнул.
Двухэтажная ладушкинская школа поразила деревенскую девочку меньше, чем та теснота, в которой она оказалась. Классы стандартные, только учеников в три раза больше, да и все до невероятности шумные, даже бессовестно-наглые: бегают по партам в присутствии учителя математики. Учитель молчит. А это ведь урок! Задыхающаяся в ярости его жена, тоже учитель, проясняет ситуацию: был контужен, головные боли не позволяют ему громко разговаривать... А вот и мальчик. Он с улицы моей тетки, у которой я живу. Учится в параллельном шестом классе. Каждую перемену появляется на площадке, откуда ведет свое наблюдение за тихой девочкой. Девочка замечает его, он улыбается. Вечерние прогулки детей с улицы по асфальтированному шоссе до военного городка и обратно. Наказы теток: дружбы не водить именно с этим мальчиком, потому что “он из нехорошей семьи”. Почему “из нехорошей”? - потому, что вся улица так считает...
И снова поезд приближается к красным черепичным крышам, только в поезде уже не девочка-пионерка, а девушка-комсомолка. Скорее просто девушка. Она вполне самостоятельно решила проведать теток. Вот и Ладушкин. Вот и мальчик... И этот мальчик прокатил рослую девушку на мотоцикле по асфальтированному шоссе мимо военного городка в какой-то санаторий, где он работал поваром. В свое жилье под крышей он принес для гостьи остывший ужин и вдруг спросил: “Ты меня не боишься?” А кого было бояться? Мальчик пока не стал юношей.