Елена Савельева. Смех сквозь слёзы

СМЕХ СКВОЗЬ СЛЁЗЫ
   Ни одного фонаря. Темная дорога усеяна соломой.
Господь подстелил соломки для тех, кто должен упасть
в потемках. Неужели жизнь, за которую мы цепляемся, так выглядит взаправду?..
Лестница на второй этаж. Дома должно быть тепло…
   Но нет ни тепла, ни света, и батареи стынут от холода, и телефон озяб и замолчал. Вакуум. Саркастическая догадка:  я в наркотическом сне!
   Иду автоматом к кровати. Ложусь, убеждаясь в том, что она пуста. Кошка, если и сдохла от холода и голода, то где-нибудь, не здесь. Кошки живучи. А баба что кошка. Да, я драная кошка и, выпотрошенная, должна жить. Только баба ли я теперь?
   Удар света как переход в чистилище. Ягодка Ф-45 исчерпала ресурсы до срока. Вот оно – божье око! «Пришлось ампутировать всё… культя левая… культя правая… в норме. Не переживай. То, что нужно мужикам, осталось». А что осталось?..
   Стук в дверь. Снова стук. Звонок. Звонок нашли, меня не надо. Меня пока нет. Ах, свет! Кто? - Полусумасшедший “родственник”. Родной брат мужа родной сестры. К тому же мой бывший муж. Открывать стенающему под дверью “родному” нельзя: впустишь – не выгонишь, а выкидывать – сил нет. Да и больше пяти кг на две руки поднимать нельзя.
И зачем я ездила к нему в психушку лет двадцать назад? Должна была, раз была женой. Что он точно псих, догадалась позже. А тогда старалась переубедить его серую мамашу в том, что я не ведьма, которая “в своей деревне всех переколдовала, а теперь сюда приехала”. Но кто мне поверит? Веко у него стянуло и шею повело после ссоры со мной. Когда был почти заказан гроб с музыкой, ожил. Ожил после моего визита. Это не я!!! Не я тебе сделала!
   И это был не он. Дикобраз, хрипящий одышкой. Под потолок умчались в пируэте кеды без шнурков. Новые тапки обул через стол. Орехи колол кулаком о стену заведения. С торта смело снимаю пробу: не отравлен. А шептать не умею, заклинаний не знаю. От души желаю: живи, любовь моя нечаянная, короткая и яркая, яркая светом моим изнутри. Живи! Я отойду от всех вас, серых и темных, когда вытащу тебя оттуда, куда ты сам так стремительно уходишь. Дай руку мне! Я удержу тебя у края пропасти. Я сильная, раз колдунья. Врачи здесь не помогут. Верь мне, возвращайся к жизни, дыши ровно, спокойно и свободно. Вот так... Я не источник зла. Я само добро. Ты видишь, я с тобой... И ты вернулся.
   И теперь стоишь под дверью и работаешь над дикцией, чтобы сойти за умного. Но умный давно бы догадался, что нельзя в течение сорока минут общаться с закрытой дверью. Ты зовешь Надежду на пару минут. Но у Надежды нет надежды, что ты ее скоро оставишь, поэтому она делает тугую повязку и собирается распахнуть дверь, чтобы выплеснуть на тебя ковш воды в один литр. Но ты исчез. Учуял ли мои приготовления или убоялся праведного гнева соседей? И хорошо, что исчез. Мне не до психов. Я сама сошла с ума. В следующий твой визит я предложу действенный способ избавления от половых проблем: маленький тупой топорик с расхлябанным топорищем. Моего ума хватит подумать за нас двоих. Доверься мне – и нам будет хорошо.
   Утром смываю с себя остатки ночных кошмаров, захлестывавших приливами; зеленый живот вновь покрываю зеленкой. Чайник на плите, солнце в окошке – это жизнь! Я устоюсь в ней со временем, которое всех лечит. Не надо давать себя жалеть. Узнаю чужое злорадство:”Стоит ей!” Это девиз всей жизни соседки по площадке. “Бог услышал мои молитвы!”- перекрестится благоверная изменчивого мужа. У этой кошелки не хватало аргументов отвадить его от какой-то швабры.
   Это была испепеляющая страсть, прилипшая с картофельной грязью. Грохот трактора – оглушающий шум моря за бортом теплохода. Загрузка мешков – демонстрация сексуальной притягательности. Личное счастье и чужое горе слились. Он мое наваждение, я ее ужас. И я отступила, взяв с собой слайды памяти. На них до сих пор не померкли краски запретных встреч.
На задворках любви…
На задворках любви
Меня держись. И что же?
Не скажу «уходи».
Ещё будет, быть может.
Вспомни губ наших плен.
Как пронзённые током,
Превращали всё в тлен
Мы с тобой ненароком.
Было больно своим,
Отдалённым, как эхо.
С самым близким, родным
Зацепило нас это
И несло в никуда,
Обрекая на память,
Заставляя остыть
И, что было, оставить.
Мы расстались с тобой,
Но любовь не убита.
Вот и гонит порой
К двери той, что закрыта.
Ты в характере злой
И не знаешь преграды.
И в любви неземной
Приземлиться мы рады.
Горький вздох «Я люблю!»-
Как признание свыше.
Бога вновь я творю.
И да будет услышан
Вопль пощады и стон,
Самый давний из древних.
Крупным планом всё он
В каждом кадре мгновений.
Не скажу «уходи».
Пусть очнёшься ты первым
И обычным «прости»
Вновь пройдёшься по нервам.
Только губ твоих плен
Я вовек не забуду
И других, как тебя,
Я любить уж не буду.


   Взгляд упирается в идущие ноги. Туфли в заоконный кальтер? Я знаю, в чем истина по Христу. Отдаю свои теплые ботинки сестре. И мне это нужно, чтобы не чувствовать себя слабой.
   День пошаркал, и подкрался новый вечер. Женское одиночество было разбито вихрем, ворвавшимся с шоколадом и бутылкой вина. Отразив опасность быть раздавленной шквалом эмоций, просто сказала: хочу вино, хочу шоколад. Я мыслю категориями больного: надо повышать гемоглобин. Он вернул веснушки на мое бледное лицо. Кто может быть веселее ожившего трупа и бомжа, нашедшего на ночь пристанище?
   Я знала историю его падения. Жена ударилась в религию не на шутку и постами и воздержанием чуть не уморила своего Илью Муромца. Муж оказался слаб душой и не укрепился в вере. Вот и бежит из дома, где поселился бог. Нашел прибежище. Но Кошкин дом, где жила артелью периодически менявшаяся клиентура, на зиму заколочен: обесточен за неуплату. Все расползлись, как тараканы, по разным щелям. Вот и в мою один попал, прототип этого рассказа, отчаянно оправдывающий свое пьянство ссылкой на резкий разворот жениного ума. Лучше пить, чем лбом пол долбить. Оторопел, когда разглядел в моих руках маленькую книжечку. Изготовился было извиняться за оскорбление чувств верующих. Был ошарашен: я держала не молитвенник, а польско-русский словник. Сделал общее заключение: “ Вилы! Мужики спились, а бабы с ума посходили!”
   Так и приютила я бомжа. Видно, наркоз не весь вышел. Вывожу его смехом. Да и как не смеяться? Ночь перекантуется – днем где-то соображает. Вчера вывалился из подъезда, не торопясь. А к вечеру явился с сообщением, что прибыл из Москвы. Я начала искать признаки белой горячки в его глазах. Он завращал налитыми яблоками и задал встречный вопрос: “Что сегодня?” - Говорю, суббота, 21 декабря 2002 года. А он: “Издеваться надо мной не надо!” Поклялась, что с датой не напутала, а он поклялся, что события не искажает: "В Москве был! Жрать хочу!” Кость, говорю, не разрубил – щи без мяса. Признается: “Я как раз целый день думал, чем бы ее разрубить, где взять нормальный топор”. Об этом он думал, очевидно, по дороге в Москву и обратно.
   Как в столицу попал? Просто сел возле конторы в местный автобус и решил, что в Туле он пересядет на маршрутку и докатит до Москвы. Цель появилась: узнать, куда делся паспорт и остальные документы, которые он когда-то сдал в Московскую фирму для устройства на работу.
   Не я ли его направила в Москву? Телепатически? Все эти дни размышляла, как поправить свой бюджет. Если оплатить все счета на конец года, то в Новый год не только шампанского – сахара к чаю не будет. Газета из туалета подсказала: «Заставьте свои деньги работать!». Ну, думаю, платить ни за что не буду, оплату больничного листа свезу на Черкизовский. А баул будет носить квартирант. Кстати, шнурки ему приобретем. А то такого большого обидел в одной из ночлежек сиамский котенок. Пока хозяин ботинка спал, злюка шнурок съел. Неблагодарный! Его ведь благородно похитили у прежней хозяйки! Я хохочу! Шнурок вернул мне способность смеяться. Швы мешают закатиться основательно.
Так вот о Москве. Думала, проспится, скажет, что пошутил. Иначе диагноз придется ставить. Утренний диалог:
- В Москве вчера был?
- А какое вчера было число? 
- 21  декабря 2002 года.
- Тогда был.
    В основу наших отношений лег бартер. За калории смеха плачу домашним вином. Наше сожительство возродило в нем интерес к образованию. Взялся помочь мне с проверкой ученических тетрадей (я вышла на работу) и решил посоветоваться со мной по поводу постановки знаков препинания. Да какое предложение взял! Сообразно силушке своей: «Едем мы с поганым Чудом-юдом биться, сражаться, родную землю защищать!» Прочитал с такой интонацией, которая требовала  постановки не одного восклицательного знака. Вместо того чтобы кивнуть головой в знак согласия с его поправкой в редактировании текста, я начала хлопать челюстью и сжала колени, опасаясь за исход события.
После сеанса смехотерапии был сделан заказ на поэтическую миниатюру о любви, нежности, красоте с некоторой детализацией: фигура, грудь, талия, глаза. На его обычный вопрос: «Что ты все смеешься?» - ответил телевизор: «Внимание! Правильный ответ! В финале надо копать поглубже, уважаемые знатоки!». А тут еще запели мальчики по вызову, т. е. по заказу самой передачи или телеканала. Я должна была слушать каждого по очереди и вдохновляться.
   Муза пришла ночью. С богами не шутят. И все мы в их власти. Я очень хочу вытащить из ямы товарища и обратить его стопы к дому. Чистая, искренняя душа моего постояльца освободилась во время сна от тяжелого тела и больной головы и легла завитками строк на бумагу:
Я верой распят на кресте
С душою пустою до боли.
Место ищу себе, где
Могу исцелиться с тобою.
Я так беспомощен и глуп.
И, в страсти слепой негодуя,
Тебя на коленях молю я:
Ты верь, что тебя лишь
Люблю я. Бог мой!
Я любить научился
Любовью земной.
И с грехом не прижился
У светлых богов.
Но сам бог побожился:
Ты будешь моей,
Самая верная в мире людей!
Бог мой...
   Они венчаны в церкви. Их брак заключен на небесах.Он пошлет ей новогоднюю открытку с покаянием. Она поймет.Он верит. А я вместе с писателем, который не разлучен со мной
ни в радости, ни в горести, буду ждать. Чего? Новогоднего подарка! Барана на заклание не возьмут. Пост.