Деревенька, моя деревенька

                Д Е Р Е В Е Н Ь К А     М О Я ,     Д Е Р Е В Е Н Ь К А.
                Светлана Васюкович          с.Серебряное


Деревенька  моя, деревенька,семь избёнок, у каждой скамейка.
И живут на земле не спеша шесть старух,дед Парфирий – душа.
Жизнь познавши,с судьбою не спорят,
Тихо шепчут: "на все божья воля!"
И тревогу храня в душе,
Ищут радость в грядуще дне.               

Летний полдень,  в тишине, дед  Парфирий  скучал в избе.
Голову  склонил  седую, думу  думал  он такую:
«Ох,  и  дрянь  мои дела.   Дом без  бабы –  сирота!»
На икону помолился да и сватать  снарядился,
Но задумался  чуток: «Ведь женюсь не на годок,
С  ходу дела не решать,  тут же  надо  рассуждать;

Вот  Анисия,  к примеру, хороша  бабёнка, в  теле,
Но ворчлива,  язве ж  мать, разойдётся -  не унять!
Пелагея спокойнее,   так опять  же  горе с нею -
Сколько с тестом не возилась, а  стряпне  не научилась,
Пирожочек  испечёт,  так  гляди, кого убьёт!

Вот  Лукерьюшка  к  душе.  Было …с нею в полосе,
Много  лет  тому назад, а приятно вспоминать!
И Анфису тоже жалко,  с двадцати годков солдатка.
Бабой год всего  была и  детей не завела.
Тут сомненье, грех сказать, а вдруг  станет приставать !

Нет,  посватаюсь к Раиске,  вроде бы поменьше риску.
И опять же есть коза,  нам   ведь  с  нею  за глаза
Молочка-то  на двоих  и  хлопот  ведь  никаких.
Ну, а как же тогда Фрося? Кто же ей дровец наносит?
Не бабёка, просто клад!  Я всегда ходить к ней рад.
А  бражонка  у неё,  пьёшь - и хочется  ещё!»

Думал  дед  и  час, и  два,  разболелась голова,
Как на лавочке сидел,  так и сидя  захрапел.
Растворился летний  день,солнце село за плетень.
И туман седой овчиной расстилался по лощине,
Петухов  горланил хор,речки  слышен разговор.

Вдруг над лесом пыль столбом, мчит машина бугорком.
И из всех сутулых хат устремился бабий взгляд:
«Кто? Откуда и  к кому?  Здесь живут все на виду.
Ба,да то Парфишки  внучка! Кандебоберная штучка.
Сразу видно неспроста прилетела  стерва  та»

И Анисья,  хоть  толста,   но в разведку все ж пошла.
Где ползком,  а  где,   пригнувшись, добиралась да избушки
И в крапиве у плетня притаилась, чуть дыша.
Видит - внучка из машины вышла с доброю корзиной.

«Вот  лахудра, вот плутовка,  едет, прям  как  на оптовку.
Всё в  корзиночку  кладёт и домой к себе везёт.
А  корзинища  огромна!  Поросёнку в ней просторно.
Глянь, а это что за баба?  Выплывает чисто пава.
В белой шляпе и в штанах, и ногти красны на ногах.
Выступает, крендель  гнёт, а  рукой всё спину трёт.
Да старуха, как и мы,  хоть  напялила  штаны!»

Внучка  в  хату забежала, быстро деда растолкала.
Вот стоит он на крыльце в шапке и одном носке
И  спросонья - то видать, ни   чего не мог понять.
«Дед, дедуленька, проснись, и  вокруг  ты  оглядись,
Я  невесту привезла.  Погляди-ка,  вот  она!»

Толь от горя, толь от чуда стало тут Анисье  худо
И в исподнем как была, так в крапиву и легла.
Плача  к баба прибежала,  всё подробно рассказала
Про Парфишкины  дела: «Так и так – сошёл с ума,
Дал нам, бабоньки,  отставку и теперь уж хоть на свалку,
А себе нашёл мадам, не чита, конечно, нам;
В белой шляпе и в штанах, и ногти красны на ногах!»

Бабы сразу присмирели,  потом дружно загалдели,
А потом начался рёв и с надрывом и в причёт:
«Ах, ты старый образина, на кого ты нас покинул?»
Тяжело  Анисья стонет.  Ей,  скуля, Лукерья  вторит:
«Ишь,  кобель, придумал что!  С нами  было не  житьё?
И обстиран, и обмыт, будто  кот на  пасху сыт».
Пелагея не смолчала: «Пирожочком угощала,
Может твёрдый был порой, но пекла то я с душой!»


Тут Анфиса, хоть тихоня, но решила верховодить:
 «Хватит, бабы, слёзы лить. Тут слезой не  прошибить.
По домам скорей бегите, сундуки порастрясите,
И в наряды, что добрей, одевайтесь  побыстрей.
А потом  к Парфишке в хату, отстоим мы супостата.
И невесте будет горе, пусть не трогает чужое»!

Хоть Парфирий был в сомненье, всё же принял предложенье.
И решили - дом продать, что пустому -то стоять.
Переехать жить в квартиру,ближе к тёплому сартиру,
А невесту Анной звать,хороша на первый взгляд,
Акккуратненькая,в теле,уважительна в беседе.
Худо дело одному,всё достойно доживу...

Засветили в доме лампы, на столе шипели шкварки
И пузатый самовар всех на ужин приглашал.
Дверь тихонько заскрипела, заплывает Пелагея,
Разодета  вся в цветастом, в юбке розовой атласной,
А на кофте васильки, будто только расцвели!
«Здравствуйте»,- на лавку села, на Парфишу  посмотрела.

Не успел ни кто ответить, дверь чуть не слетела с петель,
И Анисия, крестясь,на ступеньки поднялась,
А за нею по одной собрались бабоньки гурьбой
В  шерстяных платках и юбках. Ну не бабки, а голубки!

Внучка деду «Глянь, картина. У тебя ведь тут смотрины!»
Бабы сразу присмирели, потом дружно загалдели,
А потом начался рёв  и  с надрывом, и в причёт,
«Ах, ты старый образина, на кого ты нас покинул?»

Дед  Парфирий, хоть старик, но пошёл он напрямик,
По столу рукой как ахнет «Ну-ка, бабы, не кудахтать!
Всё, даю я отказную, не поеду, вдаль такую.
С вами буду доживать, но что б больше не ворчать!»

Бабы высморкались лихо, в хате сразу стало тихо.
Анна слушала, смотрела, потом тихо вдруг запела
Про рябину и про дуб, про  тяжёлую тоску.
Ей подпели бабы, дед. Так не пели много лет.


Тут Парфирий взял гармошку, пальцы поразмял немножко,
Левой, правой пробежал, да плясовую заиграл.
И Лукерья с Пелагеей задробили, кто быстрее
Тут и Анна поднялась, из- под рученьки прошлась.

До утра плясали, пели. Время быстро пролетело.
«Хорошо - то  как у вас!»-  Анна молвила, садясь.
«На миру и смерть красна,а я как в клетке там - одна»
Бабы все  наперебой  приглашают на постой-
«В четырёх стенах немайся, приезжай к нам, не стесняйся».
На заре они решили - жить в согласье, долго в мире.
Ведь не старость всем страшна, одиночество беда