Четвертый архаический триптих

I

Василиса бела да черны уголи
Вежд успенных ея, во сукровице чады
Мертвых царствий свинец бойно, княже, прешли,
Так вкушать им теперь серебро-винограды.

Ах, Господь, рукава наши присно пусты,
Достигают земли, всё мы их воздымаем,
Колядуют пускай ангелочки златы,
Вижди, Господь, как мы днесь терницу снимаем.

Не венчание то и не венчаных бал
Царичей, собрались на трапезу юроды
Без венцов и колец, буде Смерти навал
Тяжек столь, хоть в тризне сыщем царския броды.

Красен райский миндаль, по Капреи ль садам
Ароматы его расточаются хмельно,
Тянем персты свое ко небесным ладам,
Чу, из усн черневых льется пенье убельно.

Вседержитель-Звезда, мы давно не вражим,
Нам в отверстые рты вбили глинищу кирки,
При цветках золотых убиенны лежим,
В скостеневших перстах прячем черствы просвирки.


II

Изо смерти, Господь, воспросить ли живых,
Розок черных сорвать уподобятся ль чады,
Сбили перстных птенцов, обочь стогн смотровых
Волочат – пухом их зацвели вертограды.

И не нужно теперь соглядать кружевниц,
Нет их рядом, а всех обокрали положно,
Лиры прятали втще за рядны багряниц,
Ни Европу спасти, ни похитить неможно.

Аз и узрел одну в неге хвойной терни,
Тонко друга поет под иглою диавла,
Балевать в Рождество, так пеяют: «Распни»,
Звезды шьют царичам за Симона аль Павла.

Исполать же пирам, на каких мы были,
Где Твои ангелы морных чад не признали,
Пили всё за Тебя и в наклад обрели
Черневые кресты, дабы здесь не шмонали.

Слышать нас не вились юродивые тьмы,
Поспешали добить, проколоти языки,
В сребре хоть опознай, в черном сребре тесьмы –
Тлеют нощно Твое преслезные музыки.


III

Со церковных свечей много чаду и мглы,
Не осветят звонов, так стусуют колоды,
Дождалися одно мы, Господе, хулы,
Красен мир не для нас, как царят в нем ироды.

Вечный промысел днесь позабыт, и царей
Завлекли под рядны тучнолядные девки,
Человеков ловцы разбежались, Андрей,
Рыбы ль всплачут по ним прегорчей божедревки.

Рождество, Рождество, не узрели Звезды
Ни князья, ни птушцы, ни пировны лабухи,
И лядают оне ж у измертвой воды,
Кличут Смерть в толоку – плести бельные пухи.

Али крикнуть, Господь, гробно в твердь вопиять,
Хоть по бытьи вплести кровь-слезу во молебны,
Под обух ведь легли, дабы здесь предстоять,
В мед макати персты, крохи потчевать хлебны.

Отпили мы свое, вот зашли на порог,
Прячем в кайстрах нищих огонечки-альбомы,
Нет серебра у нас, Вседержительный Бог,
Стерли кости, бия в кровотлумные бомы.

***

А мы лишь истинно любили,
Чрез кровь алкая – нам ответь,
Но и всепевчих истребили
За то – смогли благоговеть.

Молчат сады и камелоты,
Не ищут Божиих певцов,
Взяли сих горние оплоты,
И мы ль дыханны без венцов.

Кровь наша терние оросит,
Бутоном выжжется бутон,
«И где ж они?» -- Христос вопросит,
Рекут: «Собились о бетон».

***

Где был храм, пламенеет лоза,
Возносясь ко сферическим хорам.
Не смотри мне с тоскою в глаза,
Льнет огонь к этим пепельным взорам.

По вершинам лишь молнии бьют
И нельзя очи долу низвести,
Ныне царичам всем воздают
Пламена по осанке и чести.

Кто добит и повержен, как высь
Ноября, -- имет Божии храмы,
Наши звезды с орбит сорвались,
Провалились в болотные ямы.

Если стоит успенья игра,
Эолийская арфа ржавеет,
Собираться в дорогу пора
Тем, от коих бессмертием веет.

Ах, губителей туне искать,
Скажем Богу: сии бездыханны,
Пусть любови небесной алкать
Не потщатся с черствицею манны.

Пусть замученных виждят оне
И всебедные небы преславят,
В истомительном чезнут огне
И с хмельными князьями лукавят.

Нощно царская медь зазвонит,
Вещий колокол-царь возгорится,
Будет мертвый певец знаменит,
Дале смерти и негде сокрыться.

Шестилучьем проткнула судьба
Тень мою под чужими звездами.
Ты с любовию патину лба
Осени золотыми устами.

***

Очи долу опустишь – ковер цветяной
Полыхает у персти-земли,
Так и милости нам не дарили иной,
Хоть цвета чрез огонь пренесли.

А в рождении каждому снилась Звезда,
Иль золота мертвей черепков,
Во крестах золотых мы всезрели тогда
Черных славок и красных волков.

Тем цветочкам и ныне гореть решено,
Убиенных архангелы ждут,
Яко знавшим Господние кровь и вино
Только розы ко лицам идут.

***

И когда мне Господь процедил сквозь разбитые губы
Самой первой молитвы тяжелые вусмерть слова,
В усыпальнице темной архангелов грянули трубы
И на плаху легла покаянная свет-голова.

Изуверы почто вновь зарезать потщились младенца,
Не достать до него, а вошедший себя осквернит.
Мы и сами из тех, кто не подал Христу полотенца,
Чтобы мог отереть Он кровавые слезы с ланит.

Невозбранно теперь изливаться в убойных руладах,
Близ Креста его утром пичужкам на диво звонить,
Забывать навсегда о высоких небесных усладах
И трапезною ложью прежалкие усны сквернить.

Ах, не плаха страшна, не веселые тризны-убои,
А и правда еще восплывем на Господних плотах,
Но страшны и темны всеисчадные эти покои,
Где пришлось пировати с серебром во мертвенных ртах.

***

Всё играют музыки в посадских дворах,
Стерегут голубиц туески.
Прежде мы красовались на тлумных пирах,
Перед Богом и стали жалки.

Кликнет Господи – бросим котомки под смех
Званых чад в братании чудном,
Да Ему объясним, сколь измучили всех,
Испоили подвальным вином.

Коли звезды высоко и в этом шляху
Ни свечей, ни огнив не найти,
Он узрит предстоящих в червонном пуху
И закажет страстные пути.

И тогда отречемся от ложных высот
И почием в усладе страстей,
И Господь на обитом пороге найдет
Крушницу двоеперстных костей.

***

Унывно смерть покружит надо мной,
Возьмет себе в добычу ангелка.
Махнет своей косою ледяной –
Еще она губительно легка.

Позволь, Господь, зегзице куковать,
Хоть выпито искровное вино,
Запоздно с хлебом-солью подавать
И Смерти, и Спасителю давно.

Чуток еще, Господь, повремени,
Поспеет пусть к трапезе просфира.
От глума цветик-сад охорони,
А смерти здесь глумиться ли пора?

Спрошу я: «Так глумишься ты почто
И саван примеряешь о свечах –
Сынка взяла, хоть слез плесни, а то
Слезинки не осталось во очах.

Слезинки не осталось ни одной,
Кровинки, оттого мы и белы,
Вольно тебе косою ледяной
Махати, зенки пялить на столы».

Смолчит косая смертушка опять,
Не вымолвит ответного словца,
Попробует, родная, сощипать
Чешуйных черных розочек с венца.

Ах, детский голосок ее нежней,
Все косонька поближе возгорит,
И в царствие летит она теней
И чайкой там бесклювою парит.

***

Получи, полумертвый Господь говорит,
Все, чего возжелал, отходяши от гроба,
И чело Его мертвенным светом горит,
Мало воздуху нам, неживые мы оба.

Ах, Господь, я о мертвых царевнах мечтал
И покойные девы меня полюбили,
А за то лишь, что Сыну  веночек сплетал,
Лишний гвоздь из серебра в распятие вбили.

Со отвагой святою мы веру блюли,
Да распроданы мощи у той Гологофы,
Ничего не оставили нам на земли,
Брагу не во что влить, посокрали и штофы.

Как живым был, меня презирали тогда,
Смерть кривая божится: «Тебе я невеста».
Вот и Ты получи – это сердце-звезда,
Во груди для него не сыскалося места.

***

Чтобы вретища вечно влачили
И не помнили муки земной,
Кровь дурную нам в раны возлили,
Переломы прижгли беленой.

Что попрятались твари в геенны,
Окунулись уродцы в тщету --
Божьи ратники ныне блаженны,
Косы смерти от всех за версту.

Не избегнуть сей огненной меты,
Хорошо ль гончакам опознать
Превозмогших течение Леты
И вспоенных одним: исполать.

За великие эти мытарства
И свинчаткой побитые лбы
Нас мессии венчают на царства,
А невесты сойдут во гробы.

Сколь уклад небоцарствия древен
И каноны его тяжелы,
Внимем ласки успенных царевен,
Яствий горьких оплачем столы.

Нега вежд пусть кармином слезится,
Скроет слезы перстов белизна.
Этой крови гнилой не излиться,
Нас насквозь пропитала она.