Беслан

В  субботу мы прилетели во Владикавказ  по делам, совсем далеким от Беслана.
В аэропорту нас ждали представители  футбольной  команды «Алания». Потом мы вместе ждали прилета команды ЦСКА.  Встречающие надеялись, что по дороге во Владикавказ  гости заедут в Беслан, в школу. Вроде, была такая  договоренность. Но они не поехали.
Поэтому мы решили заехать в Беслан сами,  в понедельник, перед вылетом в Москву. 
По двору  школы,  до боли знакомому мне по сентябрю 2004 года,  ходил охранник в форме, деловито осведомившийся – кто мы и откуда. А сама школа мало изменилась. И сторожка напротив – тоже.

Мы вылетели в Беслан в первой половине дня 3 сентября. Пока летели, начался штурм и самолет посадили не во Владикавказе, а километров  за 150 от него. Хорошо, что там были знакомые казаки (тоже интересно - один был наполовину немец,  а второй – наполовину  кореец. И оба атаманы). Казаки выделили нам машину и сопровождающего с автоматом.  И мы поехали. А дорога на Владикавказ была временно перекрыта, и казак нам очень помог, чтобы пересечь кордон.
Мы попали в Беслан уже к вечеру, когда штурм  кончился, но еще стреляли. Это была самая тяжелая командировка в моей жизни. Особенно  морг  во Владикавказе, в который надо было идти, потому что там была тетрадь с точной регистрацией  погибших.
Школу мы знали, как пять пальцев. Нам и подпол  показывали, где предположительно заранее, с лета был схрон оружия,  и все уголки и закоулочки, весь страшный путь этих трех дней.
Многие, включая дворника, который с малыми детьми все эти дни просидел в сторожке, метрах в 20 от школы, говорили, что не в школе был первый взрыв…Мне даже сейчас трудно о многом писать. Не могу пока…

Прошло пять лет.  Страна вспоминает  о Беслане раз в год, в начале сентября. В прошлом году, летом, во Владикавказе  наш президент встречался  с пострадавшими  от  войны с Грузией  жителями Южной  Осетии. Из Беслана  к  нему пришла  делегация матерей Беслана. Они говорили, что тоже осетины и тоже пострадавшие. Их оттеснила  охрана с автоматами. Даже письмо отказались принять.  За эти пять лет матери Беслана  много раз пытались  добиться  то наказания виновных и объективного  расследования, то материальной помощи, то воскрешения детей с помощью Грабового.  Мало что им удалось. Город болен. Болен  неизжитой трагедией, заброшенностью, ненавистью к ингушам.  Среди по настоящему несчастных людей  есть и те, кто наживаются  на горе, консервируют его, снимают с него сливки.
В баре владикавказской гостинице молодой бармен Алан, который гордился умением готовить «настоящий» кофе,  сказал мне: «Знаешь, дети – это настоящие ангелы. А взрослые получают то, что заслужили.  Я оттуда пять детей вынес. У меня пулевое ранение в голову было. Два года на инвалидности. Пошел к ним за помощью, а они говорят – А кто тебя туда звал? Составляют списки  на помощь на сорок человек, на своих только…»
И я  в который раз  подумала: «Опять у каждого своя правда. Господи, когда же мы научимся помнить,  сопереживать,  помогать, понимать друг друга?» 
Когда?  И что для этого нужно, если даже такая трагедия, как Беслан, нас этому не учит?