Из цикла Фантазии в манере Дали

Грубая сила не лучше лести –
В той и другой слишком мало чести,
Если же их применяют вместе,
Значит, боятся.
Выхода нет ни тебе наружу,
Ни, обезумев от страха, мужу
В ту околоплодовую лужу,
Где растворятся
Наши печали, потери смысла,
Где в вещество обратятся числа.
Сердцу-то сладко, а нёбу – кисло!
Делай зарядку!
Если не можешь подумать – делай!
Вот раскрывается черно-белый
Старый словарь, и его пределы
Больше упадка,
Выше любого креста и крыши,
Больше алькова, окна и ниши;
Если же вдруг заведутся мыши,
То без остатка
Выгрызут клей, переплет растащат;
Так без корней остается в чаще
Дерево наше! И жизнь молчащей
Ветвью увянет.
Что же, пора отпадать от кроны,
Прочь от свидетельницы-вороны,
Нежно-коричневым и зеленым
Скоро лист станет.
Так не гоните меня до срока –
Я не боюсь своего истока,
Молодость – даже моя – жестока
И виновата.
Рвется последняя паутина,
В порт возвращается бригантина,
Пришвартовавшись туда, где глина
Детски измята.


...


Стань мной, стань ко мне лицом.
Стерта граница, воздух – не птица,
Некуда мчаться, чтоб поживиться, –
Мир стал битым яйцом!
Не три трещины мелом,
Не скрыть белое белым!
Не смыть прошлое в Лету!
Не быть Новому Свету!
Всё здесь. Многое прошло.
Многое скрылось, не воплотилось,
Что-то разбилось, сдалось на милость!
Внутри царствует зло. –
Добро вышло наружу! –
Я им воздух утюжу!
Привык быть посредине,
Где нет ломаных линий.
Но здесь, в точке разлома
Мне всё слишком знакомо.
Будь прост – станешь мудрецом.
Будь жив – сносят рикошеты.
Прилив опресняет Лету! –
Так пей! – Зеркало в тумане.
Сон лей – истина в обмане.
Плывет мир перед лицом.
Куда? – Или просто кружит?
Вода? – Высыхают лужи.
Земля? – Трескается суша.
Куда исчезают души?
Зачем пропускает воздух
Деревья, людей и звезды?
Что нас всех объединило?
Где сокрыта эта сила?
…Но я плаваю по грани,
Как боль в застарелой ране,
Скольжу по пространству взглядом –
Там пусто. Но кто-то рядом.

...

Ветер колеблет светильник. Пламя
Не отклоняется – значит, с нами
Что-то произошло.
Не подотчетное взгляду что-то
Напоминает в разрезе соты,
Девушку и весло –
Сцену в заброшенном старом парке:
Гипсовый мальчик с лицом татарки
Дует в свою трубу.
Или сатир обнимает нимфу.
Или колхозники гонят лимфу.
Ветер гудит в зобу.
Ветер смешает порыв с порывом,
Куст облетевший и ветвь оливы,
Жалобу и слезу.
Так и сбывается детский лепет,
Черное солнце сквозь веки слепит,
Молнии бъют в грозу.
Рядом. Не ближе, не дальше – рядом.
В парке – о нет, это было садом, –
Пусто. Пустынно. Тьма.
Только светильник – один из многих –
Якорь меж нею и сном о боге,
Детский полет ума.

...

Свет озаряет не только небо,
Но и тебя, и любого. – Где бы
Ты ни бросал
Кости, нехитрый пожиток, страсти –
Цербер на нас разевает пасти –
Где угасал.
Что вы хотите – я тоже кенар,
А не империи скорбный тенор,
Мне бы всё пить да петь.
Пить не с лица. – А с души воротит.
Здесь для певца слишком много плоти –
Сколько еще терпеть
Перекличку в башке органа
С фистулой юрода-баяна,
Рваться вперед-назад.
В это утро стрелецкой казни
Я, впервые не без боязни,
Бросив в зеркало взгляд,
Отпеваю былые рощи.
Далее жить будет много проще.
Там, где не вырос сад, –
Пустошь летом, зимой поляна,
Больше света, да видно – рано,
Рано кричать «распад».
Всё и вся пролетали – дыры
Там, где попали в яблочко. Сыро
Косточкам и болят.
Значит – живы. Не всякий случай
Сотрясает тебя в падучей,
Рушится всё подряд.
Месишь это пространство, месишь,
Тяжко дышишь, да что ты весишь?
Ветер несет.
Пой полет – перемена будет,
Свет сожжет и харизмой ссудит:
Пусть всё растет.

...

Геометрия лабиринта, как в Голландии – взрыв плотин,
Жук на ниточке, люди Флинта, ткани прошлого – бязь, сатин.
Что разрушено безвозвратно, что оставлено – Парфенон?
Выцветают на ткани пятна, с черепахой попал Зенон –
Уплывает, гребет, голуба, не до суши, бегут слоны,
И трубит манускриптом туба, иероглифами стены,
Разговором по-человечьи, повторениями основ,
Птичьи, ящеричьи, овечьи голоса избегают слов,
Безмятежнее, чем при боге, после бунта щемит ребро,
Алхимические итоги, имманентное серебро.

...

Упражнение слов

А когда расцветет перепончатый кактус
И на иглах к рассвету заплачет роса,
Вместо дактиля пробу пера птеродактус
Отрихтует на вымершие голоса,
Слышен свист, ультразвук, горловая опора,
Как ученый сосед, говоря о мирах,
То ли бобиком сдох, то ли будкой Трезора
Новый Год обживает лавиной в горах,
Ты прости меня, речь, за тоску в изголовье,
За бессонницу слов, за пустынный прикид,
Потому и темно, что попутал с любовью,
Посиди на ступенях в тени пирамид,
Пока Кецалькоатль настигает добычу,
Помогает уйти, принимает дары,
Это я не зарю, а забвение кличу,
На которое выпадет время игры.

...
Упражнение слов

Глубоко ли, нет ли, поврезались петли,
Потянули связку, треснула кора,
Наше дело к дубу, сколотили шубу,
Сочинили сказку росчерком пера,
Кто в ней будет лишний, тем рога из вишни,
То уха без соли, то цветок увял,
Все дороги вьются яблочком по блюдцу,
Васильками в поле, а потом обвал!
Дальше по сюжету ни героя нету,
Ни стрелы в болоте, ни сковороды,
Лишь полцарства скачет, ничего не значит,
Воздух на излете Синей Бороды,
Ключик поистерся, от пера до ворса,
Бродит неваляшка, смотрит по углам,
Вырастешь ли, сгинешь, пятна на картине,
Связана рубашка, петь перепелам.

...

Рыба, похожая на икру, плавает между камней и тины,
Что прирастит поутру к ядру – лапы ли, хвост, плавники, пластины? –
Кость крокодиловая, слеза слизи болотной, слюда стрекозья,
Аскеза мормыша, голоса трущихся водорослей, полозья
Отмели, вычерпаешь бульон – усики, жгутики, мельтешенье,
Неосторожным обед силен, где прикоснешься, возникнет жженье,
Трогает жизнь защитной покров, пробует твердое на потери,
Где мой любимый болиголов – не затерялся ли в атмосфере
Многих реальностей – ни одна не заменяет среду без боли,
Рыба плывет, достигая дна, вверх поднимаясь на миг, не боле.

Птица, похожая на росу, так незаметна, что одинока,
Что она спрятала здесь, в лесу, у травянистого водостока,
Ищет табличку «возврата нет»? – перебирает то мех, то кожу,
Смотрится в воду – какой-то бред, впрочем, нерадостно, но похоже.

Птица, похожая на дрозда –
Перепел, дятел, дурная ссора,
Глина оставленного гнезда,
У изголовья – погонофора,
То ли Веркор опоздал судить,
Где пролегают границы смысла,
То ли пора огород садить,
Коли реальность до жабы скисла,
Давится бронзовкой, усачом,
Перхает жвалами насекомых,
Шариком, падалицей, мячом
Прячется в зарослях невесомых,
Сморщенный, скрученный материк,
Отяжелевший за все эпохи,
Подслеповатый на мир старик,
Кованы медью Левшою блохи,
И древоточец не устоит
Перед нашествием, всюду камень.

Птица выклевывает и бдит,
Дерево падает в лед и пламень.

...


Крайности сходятся – раны, швы, трещины, параллели
Иго, варяги, рука Москвы, неполовые щели,
Кошки-собаки, добро и зло, прочие светотени,
Разве что Шарику не свезло – к общему нота бене.
Так между молотом и плитой трогательно согласье,
До завитушечки, запятой, дело мое карасье.
Схлопнется воздух, затем опять тернии, звезды, встречи,
Очарование не измять, вакуум искалечить.
Не заслониться стеной огня, небом без урагана,
Солнце зайдет на исходе дня, как зарастает рана.
Сложно судить о других вещах вне их среды, охоты,
Всадники скачут во тьме, в плащах, их настигает что-то.
Трение света о новый свет – радуга, измененье.
Перекален на излом стилет – вспыхивает мгновенье.
Плавятся всадники от тоски, множатся отпечатки.
Небо упало, а мы – близки, кажется – все в порядке...