Миледи-4. В ипостаси набожной Сирены. Фрагм. роман

    (предыдущий фрагмент главы: http://www.stihi.ru/2010/04/09/7251)

...Друг другу не желая долголетий,
противники расстались, и не вдруг
по новой своей тактике миледи
упорно начала молиться в слух.

Джон это наблюдал с благоговеньем,
на цыпочках ходил, чтоб не мешать,
и поучал внимать ей со смиреньем,
как только притащили ей пожрать.

К ней Фельтон только с виду был нейтрален;
мол, вижу, что вы молитесь, о'кей.
Молитвам научил её лакей
покойного супруга – пуританин.

Факт, были глазки Фельтона полны
и блеском слёз, и праведным свеченьем.
Миледи, насладившись впечатленьем,
припомнила знакомые псалмы:

«Ты  потомУ  нас, Боже, покидаешь,
чтоб нашу силу  вОли  испытать.
Ты вместе с  нАми  чувствами страдаешь
и на тебя не вправе мы роптать».

Согрет волшебным ангельским сопрано,
суровый замок, камень хладных стен,
содрогнулся – душа его, как рана,
заныла, откликаясь жаром терм.

Слог пуританский был несовершенен,
но голос  красоты был неземной.
В недоуменье  всяк ворочал шеей
и обмер часовой, как неживой.

Заслушавшись, он вскоре  сдрЕйфил  жутко:
сирену ль, ведьму ль тут укарауль,
когда вот-вот лишишься сам рассудка
и, дверь  открЫв  ей, свалишься, как куль.

– Уймитесь, леди, кто вам дал  тут право
    тоску на  часовОго  нагонять?!
– Шагай, болван, налево иль направо!
    Команды  нЕт  за пение шпынять! –

раздался рядом голос лейтенанта,
претензии солдата он пресёк. –
   Ты тут на карауле! Если надо,
   то за попытку к бегству, не в упрёк

   тебе, пускай умрёт от твоей пули.
   А лишних полномочий ты себе
   присваивать не смей! Усёк? Так фу ли
    ты недоволен, стоя тут в тепле!?

Услышав эту выволочку, сразу
воспрЯнула  она, и зазвучал
в ней голос, перейдя в  такУю  фазу,
что дьявол млел от собственных же чар!

Не  вклАдывали  магии подобной
доселе в пуританские псалмы!
Такое слыша, даже  трУп  холодный
подпел бы, но…  возмОжности  скромны.

– Для наших горьких слёз, для трудной битвы,
   для гнёта заточенья и цепей
   есть молодость и дар святой молитвы,
   ведущей счёт  дням и ночам скорбей, –

миледи продолжала с упоеньем
и не считала вложенных затрат.
И рядом с ней каминные поленья
потрескивали пенью  дамы в лад.

Джон в комнату вошёл, почти как зомби.
От голоса миледи впал он в транс,
но с пением её  зубные пломбы
у Фельтона вступили в диссонанс,

и  вспомнил он, что  сАм  не безъязыкий.
Затворницу теперь уж  видел он
едва  ль злодейкой или горемыкой.
– Уж лучше б вы крутили подолом!

   Зачем поёте в голос,  на ночь глядя,
    да так, что нынче многим не уснуть?
– Ночь для молитвы Божьей не преграда.
Прошу меня простить.  – Не в этом суть.

– А если я невольно оскорбила
   канон религиозных ваших чувств,
   прошу  вдвОйне  простить. Меня знобило –
    лечу себя молитвою из уст.

   Своей вины с себя я не снимаю…
– Вам голос сбавить нужно, хоть на треть.
– Всегда мне средь католиков быть с краю.
   Наверно, мне  совсЕм  не надо петь.

– Теперь уж я едва ль могу представить,
   что ваше пенье смог бы запрещать.
   Но голос ваш не может не смущать
    людей, живущих в замке. Ночь – для  сна ведь.

Предчувствовала радостный финал
прелестница, потупив скромно очи…
Джон, отказавшись сам от полномочий,
с горящим  взОром  узнице внимал.

Речь Фельтона была членораздельной,
но он не отдавал отчёт словам:
– Ваш голос… слишком чистый… неподдельный.
   Я словно бы плыву в нём по волнам.

Джон чувствовал: ещё чуть-чуть и ляпнет
Он что-нибудь, превысив свой восторг.
Иммунитета нет и даже  лАт нет
в защиту от неё. Служебный долг?

Да, память лишь об этом чувстве долга
схватила лейтенанта за шкибон,
чтоб из  апартаментов ненадолго,
на несколько часов, спровадить вон…
   
Миледи ликовала: наконец-то
пойдёт он у неё на поводу.
Она в его душе нашла то место,
которым он имел её в виду.

Приблизиться к нему, как к кавалеру,
нет шансов – слишком дикий он сурок;
на пьедестал страдалицы за  веру
поднять себя должна в кратчайший срок.

Чтоб он её не скинул с пьедестала,
в притворстве уличив или во лжи,
на  тО  все силы бросить предстояло,
чтоб Джон стал с ней  общАться  от души.

Ей надлежало в деле безнадёжном
найти немедля действенный рычаг,
чтоб, надавив сначала осторожно,
в конце концов, победный сделать шаг.

Пред зеркалом оттачивать приёмы
актёрского святого ремесла
сейчас важней всего. Пусть ей знакомы
приёмы все давно, но не до сна

миледи, если жизнь висит на нити.
Чтоб каждый взор и неслучайный вздох
в актёрском находились бы зените,
чтоб Джон не смог застать её врасплох,

продавшаяся дьяволу миледи
в итоге превзошла себя саму.
Ей очень не хотелось  умерЕть и
для дьявола стать  пИщей  ко всему.