Не спрашивай меня...

Не спрашивай меня, как выбрался из плена!
Захлопнул за собой коричневую дверь.
Я вышел наугад – на звук, на свет, на время,
Один, как лишний шаг, один, как дикий зверь.

Не то чтобы один, как одинокий, жалкий,
А как один из ста, из тысячи, из всех.
Я вышел босиком, чтоб пятками пожамкать
Лысеющий, пустой весенний мокрый снег.

Я вышел, чтоб уйти, чтобы не возвращаться…
Обуюсь на углу, напялю капюшон.
Безоблачная синь, прозрачное пространство.
Пойду – не оглянусь на выцветший балкон.

А в парке на скамье какой-то пьяный странник
Запутает меня, запутается сам,
А у него внутри ментовский обезьянник,
А у него внутри… Все видно по глазам,

Все видно по рукам… Для матери-гадалки,
Что вылечит ячмень и высушит грибы.
Под солнечным дождем я – эскимо на палке.
Я выдернул шнурок, я выдавил стекло,
Я выпрыгнул на полной скорости,
Но обошлось без травм,
Без переломов,
Без кровотеченья в брюшной полости,
Я выпрыгнул – все удалось легко,
Я выскочил, как детская скакалка
Из скользких рук…
Как лошадь на дыбы…

А тем, кто никогда не вырвется из плена,
Из тесного кольца услужливых страстей,
Не будет аплодировать старуха-Мельпомена,
Она ведь, как и я, терпеть не может сцен.

А вам – рабам тепла – проснувшимся в апреле…
Или что там? Март? Мне все равно…
Проснувшимся от солнца в теплой спальне,
Не выпадет награда –
Увидеть берег дальний,
Вы так и будете
Просыпаться лишь весной…
Вы мне уже порядком надоели…