Закрытая книга

Новый минорный вальс был невыразимо грустен. И он был тихий. Если даже сыграть его фортиссимо, он все равно оставался бы тихим, – так казалось Яну. Это было признание, не предназначенное для любопытных. Таковы были начальные фразы… А потом медленно, очень медленно начиналась другая печальная мелодия; повторяясь все быстрее и тише, она уходила, убегала, таяла и исчезала. Только вырисовывался прекрасный образ – и вот уже стирались его черты, словно ветер улетал и уносил его с собой вместе с легкими осенними листьями.

Это было похоже на воспоминание, которое хочешь удержать в памяти и в то же время гонишь его от себя, потому что оно болезненно и горько. В этом постепенном, неизбежном ускорении было что-то безнадежное, почти механическое. Как будто, рассказывая о чем-то дорогом и навсегда потерянном, человек завершал свой рассказ: «А не все ли равно? Пусть так. Пусть конец».

– Я слышал то, что ты играл сегодня, – сказал Ян, когда они с Фридериком сошлись за вечерним чаем. – Это вальс, не так ли?
– Да, вальс.
– Мне очень, очень понравилось.
– Да? – отозвался Фридерик. И ничего больше не прибавил.

В этот вечер он нарушил свое затворничество и ушел к Листу.
– Если тебя не затруднит, – сказал он Ясю, – прибери немного у меня на столе. – Он всегда это делал сам. – Можешь разобрать мой вальсик, если хочешь. Он нетрудный.

После ухода Шопена Матушиньский стал складывать исписанные нотные листы. Он не пытался разобрать «вальсик»: в его ушах еще раздавались эти звуки, он помнил, как это играл Шопен. Пробежав глазами ноты, он открыл большой средний ящик письменного стола. Там было все забито бумагами. Зато в левом не было ничего, кроме пакета, обернутого папиросной бумагой и перевязанного ровной шелковой ленточкой. Ясь взял пакет в руки. Письма? Ленточка была обыкновенная, узенькая, какими обычно перевязывают коробки с конфетами. На пакете рукой Фридерика было написано: «Мое горе».
Матушиньский машинально отодвинул пакет в глубину ящика. И уже не машинально, а с ясным ощущением связи между пачкой писем и нотным листом, который он держал в руке, положил туда этот новый, лишь сегодня записанный вальс Шопена.
(Ф. Оржеховская, «Шопен»)

*

Закрытую книгу прочесть невозможно.
Все мысли – за сомкнутым строем страниц.
Герой на обложке как будто похож, но –
Увы – силуэты не выдадут лиц…

Закрытая книга не выплеснет морем
Соленые мысли бездонных глубин –
Такими, как есть. Пусть неистово спорят –
Улягутся, к берегу правду прибив.

Закрытая книга – твой друг, а не враг, да…
Страниц не подставит надежным плечом,
Где вечная мудрость и горькая правда,
И нежность, и грусть непонятно о чем…

«Довольно надежд и иллюзий, amiga!
Тебе не прочесть, что прочесть не дано».
Я с полки снимаю закрытую книгу,
Кладу ее в ящик, на самое дно.