Ледовый забег на длинную дистанцию

Рассказ  для папки «Ольхонские зарисовки.

Предисловие

     В то время, к которому относится рассказ Ольги, на острове Ольхон было девять посёлков, в которых были начальные школы, имелись клубы, и это  не считая маленьких поселений типа заимки. В этих поселениях производился приём и засолка рыбы, там же выбирали на берег закидной невод. Расстояние до центрального поселка Хужир от них было разное. Транспорт: лошади, да машины полуторки и это только для производственной надобности.

     Школьники, учившиеся в средней школе, жили в Хужире в интернате всю неделю и в субботу добирались до дома, кто как мог. Одни уезжали на попутной машине, за другими приезжали родители на лошади. Те, кто учился во вторую смену, могли остаться и на следующую неделю. Был и ещё один вид транспорта – коньки. Да вот только коньки в то время, были не только вид спорта и средство передвижения, но и роскошь для многих.

     Простые коньки «снегурочки» были самые распространённые и доступные, потом «дутики». Эти уже были по круче. А самые крутые «норвеги» или, как их ещ называли ножи. Эти были пределом мечты. Они были с длинным лезвием, и кататься на них было одно удовольствие. Так вот обладатели такого счастья собирались в субботу группами и на коньках добирались по льду до дома вдоль побережья Байкала.
 
     А расстояния нужно сказать были не маленькие. Хужир находится на западном берегу Ольхона в средней его части. И до дальних селений было двадцать, двадцать пять и больше километров.
 
     Вдоль берега шли поля торосов шириной метров сто, двести, которые нагромождались осенними штормами перед ледоставом. За торосами идёт чистый лёд припорошенный снегом или гладкий, как зеркало, потому что сильными байкальскими ветрами его выдувает. Днём лёд изумрудный и такой прозрачности, что у берега сквозь него, видно плавающих хариусов. А в непогоду и вечером он становится жутко чёрным, что становится не по себе, когда видишь под собой бездну.
   
     Кроме того на льду, как и на воде, расстояние скрадывается и не оценивается верно, особенно ночью. Огни населённого пункта видишь давно, а дорога всё не кончается. Если нет накатанной дороги, то уйти или уехать в темноте можно куда угодно, даже на тот свет. Так часто и бывает. Если нет свидетелей, когда под лёд ушёл человек или машина, то дома будут ждать вечность.
Сергей Кретов, Баден-Баден, 06 февраля 2010 года




     Твои рассказы, Сергей, вернули меня в детство.  Я так же бегала за телятами, любила есть дикий чеснок, который рос под горой и на горе там, где сейчас стоит телевышка. За бывшим стадионом в лесу, если идти в сторону кладбища, было очень много грибов. А какой рос багульник, запах которого невозможно описать словами. Я же хочу  рассказать о зиме, о нашей самой большой забаве, о самом большом ледовом катке под названием БАЙКАЛ.
Слова пойдём на каток, были для большинства из нас просто магические.

     Как только кто-нибудь бросал этот клич, то распорядок дня мгновенно менялся и редко кто отказывался от похода на лёд.

     Забывались уроки и на переменах шло обсуждение, где и когда встречаемся.
В середине 60-х у большинства детей собственных коньков не было и приходилось одалживать их  у друзей и соседей.

     Моей палочкой - выручалочкой были Нелюбины. Хотя у них была большая семья, но были и мать, и отец, поэтому имели возможность купить коньки.
Свои коньки у меня появились позже и за них я от матери  получила хороший нагоняй, так как заказаны они были по почте на базе посылторга, без её ведома, а ценную бандероль оплачивать пришлось ей.

     Это я позже поняла, что значила для неё эта покупка при мизерной зарплате.
Каток, как много в этом слове. На каток, как правило, мы собирались группами, а в одиночку мало кто ходил.

     До чистого льда надо было пройти немало, да ещё одолеть торосы, но нас это не пугало и не лишало желания ходить кататься. Редкая зима была для нас удачной, когда чистый лёд был не далеко от берега.

     История, о которой я пишу, произошла зимой 1965года, когда нам было по одиннадцать - двенадцать  лет.

     На каток мы пришли группой: Зина Баландина, Нина Кичигина, Света Чернавских, Витя Арсентьев и я. Старшими из нас были Нина и Света, они учились в 5,а мы в 4 классе.
Родители были на работе и большую часть времени после школы, мы были предоставлены сами себе. Взрослые знали о наших походах на лёд, но не запрещали. Тот злополучный или удачный день, закончился для одних рано, а для других поздно.
Покатавшись напротив мола, на виду у рыбзавода, мы покатили в сторону Шаманки. Было весело, ветер дул в спину и мы со смехом миновали эту легендарную скалу, относящуюся к одному из чудес Азии.

     Но тут у Светы оборвалось крепление на коньках. Современной молодёжи сейчас трудно представить, что оно собой представляло. Не было никаких ботинок, а коньки крепились к обыкновенному валенку с помощью сыромятного кожаного ремешка.

     Но даже они были не у всех, а у большинства были  верёвочные, которые были грубые и жёсткие, быстро растягивались, и приходилось часто их перевязывать, что было не очень удобно. Попытка отремонтировать крепление успеха не имела, и мы разделились: Света с Витей остались возиться с коньками, а мы три глупые девчонки покатили дальше.

     Сейчас я бы это назвала так(ветер в жо.....дул), и это бы было точнее всего.
Уехав от ребят, стали решать, куда нам дальше. Был вариант до пионерского лагеря (это километра два-три). Но посовещавшись, решили туда не ехать, аргументом послужило, что в лагере ни кого в это время года нет. И тут одну из сестёр осенило в Песчанку (это километров двадцать – двадцать пять), потому что там был дядя Коля Кичигин, Нинин отец.

     В те годы Песчанка была оживлённая, там жили вахтовыми сменами рыбаки на зимней рыбалке. Работал рыбзавод, а на выходные рыбаки уезжали в Хужир к семьям, оставались поварихи или сменщики. Вот туда мы и навострили коньки, а на коньках хорошо катались и стар и мал.
 
     Было уже около 5 часов вечера. Низкое, зимнее солнце уже ушло за Прибайкальский хребет, наступали сумерки.

     Решив окончательно куда, мы и полетели с попутным ветром, даже не задумываясь о последствиях такого решения.

     До Улан-Хушина (километров пятнадцать) настроение было отличное и мы незаметно с заходом солнца были уже напротив Буругера.

     Но тут стремительно стало темнеть, мы начали уставать и с ужасом поняли, что натворили. Спасло то, что мы были не робкого характера, да и лёд был крепкий, без рваных щелей. Было жутковато, лёд  чёрный, лишь местами имеющий белые снежные заносы.
В дополнение ко всем страхам, Нина стала рассказывать о ведьме, живущей в Улан-Хушинской скале, что ещё больше убавило нам энтузиазма, и мы по - настоящему испугались. Хорошо, что показались огни долгожданной Песчанки.

     Не которое время мы ещё передвигались на коньках, пока страх не победил разум. Мы скинули коньки и по торосам пошли на огоньки. Это конечно было ошибкой, так как мы стали ещё больше уставать, но берег не приближался.

     Мы долго барахтались в торосах и уже ближе к Песчанке  вышли дорогу, которую проложили рыбаки на лошадях. Нас, бредущих без сил по дороге, подобрали возвращающиеся с моря рыбаки, у которых от удивления вытянулись лица.
Так мы оказались в доме, где жила бригада Кичигина, только самих рыбаков на месте не было, они  уехали в Хужир.

     Была только добрая тётя Валя Дурноляпова, работающая в бригаде поваром и починщицей сетей, которая нас накормила и обогрела.

     Как сообщили в Хужир, о нас беглянках, до сих пор не знаем. Тётя Валя же повела нас в кино, которое показывали в одном из бараков. Фильм показывали по частям с переносного кинопроектора. Это в ту пору было так естественно, как нашим внукам компьютер сейчас.
Во время показа, что - то случилось со светом и пока его ремонтировали мы сидели в темноте, слушая разговоры взрослых. На чей - то вопрос, когда будет свет, слышим ответ: «Скоро, Кичигин, на столбе работает». Для нас это было  сильнее ушата холодной воды.
За нами беглянками приехали на заводском газике Нинин отец - дядя Коля, мать Зины - тётя Валя Баландина, а за рулём был сам председатель завкома рыбзавода Прокопий Чебанов.
Помню, что отчитывала нас тётя Валя. Поздно вечером вернулись в Хужир на Рыбацкий переулок, где жили Кичигины, а там крик, плач. Родни у них много и все сидели и ждали нашего приезда. 

     Меня домой отвозил Чебанов, и когда доехали до угла, где сейчас живёт Виктор Власов, дядя Прокопий спросил одна я дойду до дома или ему проводить. Я сказала, что одна и побежала. Дома была мама, а отец на работе. Хорошо запомнила, что у мамы была перевязана голова, что она пережила за это время, не знаю.  В наказание меня на месяц лишили кино, что для меня было более худшее наказание, чем ремень отца.
Много лет спустя, когда я смотрела на своих мальчишек, то даже представить было страшно их на моем месте. Сейчас думается, что мы были выносливее и трудности нас не пугали, более самостоятельными.

    Вот так закончилась та давняя история.

Ольга  Борлова (Каплина)

Донецк, 01 февраля 2010 года

Фото Льва Белых /Metodist, http://www.photosight.ru/photos/3139397/