Прости, меня, мама

 Полина проводила единственного кормильца мужа Петра на войну, оставшись с двумя детьми. Старшенькому Прохору было двенадцать, а младшему Ванечке пять лет. Берёг её Пётр, всю тяжёлую работу выполнял сам. А теперь Полине приходилось все делать самой, и землю пахать, и скотину справлять, дрова заготавливать, пилить и колоть. Перед новогодними праздниками решила Полина зарезать поросенка Борьку, да некого было попросить. В селе остались либо старцы, которые не брались за это дело, либо мальцы, у которых ни силенок, ни сноровки не было. Полина наточила нож и пошла в сарай, кое-как связала поросенку ноги, завалив его на бок, но, посмотрев ему в глаза которые, как показалось ей, молили о пощаде, отложила нож и ушла в дом.
       За ужином она положила Прохору лучшие кусочки мяса, налила молока в большой отцовский бокал и он, худенький подросток, сидя на отцовском месте, уплетал еду за обе щеки. Полина начала разговор очень осторожно, что, дескать, мясо на исходе, а поросёнка зарезать некому, она подложила Прошке добавки и робко сказала: «Прохор, у нас в доме ты один взрослый мужик, может, ты попробуешь, а я подмогу». Прошка перестал жевать и, широко распахнув глаза, сказал: «Мама, проси что хочешь, сделаю, только не это, я ведь Борьку с соски кормил, играл с ним, мы с ним всё равно что друзья, а друзей не предают, я уж лучше, мяса совсем есть не буду».
       На следующий день Полина стала уговаривать, умолять Прошку, помочь ей зарезать Борьку, но сын мотал ершистой головой, отказываясь совершить, как он сказал - «убийство друга».
       Ночью Полина ворочалась, вздыхала и, даже всплакнула. «И за что мне такие страдания?» - думала она Прошке тоже не спалось, ему было жаль мать, но он даже не мог представить себя в роли «убийцы», - так называли в деревне здоровенного мужика Якова, которого соседи приглашали резать скот, но и Яков был на войне. Прошка страдал, что не может он выполнит наказ отца, который, уходя на войну, сказал ему: «Теперь, сынок, ты старший помощник в семье, береги маму, помогай ей во всем».
       Утром Полина вновь попыталась по-хорошему поговорить с сыном, но он, расплакавшись, сказал, что не получится у него, сил не хватит. «А я подержу его» - сказала Полина. Они пошли в сарай, Борька, увидев их, забился в угол, но когда Прошка почесал ему бока, он довольно захрюкал и лёг. Полина велела продолжать чесать Борьку, а сама ловко связала ему ноги. Втихаря от детей, она несколько раз уже ходила в сарай, каждый раз намереваясь решиться зарезать Борьку, но дальше связывания ног дело не шло. Напуганный Борька лежал на боку и орал «благим матом», тогда она вновь развязывала ему ноги и уходила прочь.
       Полина протянула сыну нож, он дрожащей худенькой рукой взялся за рукоятку, поднёс нож к горлу Борьки, в этот момент поросёнок замолчал и не шевелясь, смотрел в глаза своего любимого Прошки. Прошка бросил нож и с рыданиями выскочил из сарая, Полина бросилась вслед за ним. Успокоив сына, она вновь уговорила его пойти в сарай, где на боку лежал стреноженный Борька. «Мама! Посмотри, как Борька на меня смотрит», - сказал он. Прошенька, сынок, я платком ему завяжу глаза, или мешок на голову надену» - жалобно, сквозь слёзы, скидывая платок с головы, сказала мать. Борька лежал с мешком на голове тихо, он, кажется, уже смирился со своей участью, а может быть, рядом с Прошкой чувствовал себя в безопасности. Прохор взял нож и подошёл к Борьке, тот задёргал головой, как будто старался освободиться от мешка. Прошка беспомощно глянул на мать, в его глазах блестели слёзы, «не могу, мама, я боюсь!» - крикнул он и забросил нож в сено, сложенное в углу сарая. Полина не выдержала, расплакавшись, она начала проклинать войну, затем свою нелёгкую долю, а потом с матюгами, которых от неё ещё ни разу не слышал Прошка, бросилась на него, колотя его больно по спине кулаками. Прошка бросился наутёк.
За ужином он сказал матери: «Если не отстанешь от меня, сбегу на войну, найду там папку и привезу его тебе зарезать поросёнка».
Такого оборота событий Полина не ожидала. Последняя надежда уговорить Прошку рухнула. Глядя на его тонкую шею, худые детские руки, на вихрастый затылок и на размазанные по щекам слезы, она не выдержала. Рыдая подошла к сыну и обняв его тихо сказала: «Ладно, Прошенька, овощей мы вырастили много, с голода не помрём, а Борька пусть покамест живет. Прости меня глупую за плохие слова и за то, что побила тебя, я забыла, что ты ещё совсем ребёнок, а папку на войне ты не найдешь, писем давно от него что-то нет, неизвестно где он сейчас. Вот война скоро кончится, и снова мы все вместе будем жить, папка у нас сильный и храбрый», Прошка плакал, уткнувшись в материнское плечо, его худенькие плечи вздрагивали, и сквозь его рыдания Полина услышала; «И ты, прости меня, мама».