7. Первая попытка дамы. В. Блеклов

                Шестой раздел
                VI. Первая попытка «дамы»
                (Или что примечательного в «Борисе Годунове»)
                Необходимо довести, до вас, и огромный пласт исторической литературы, которую использовал Пушкин - при создании своего «Годунова». Как с обязательностью необходимо довести, до вас, и всё, что написал, поэт, вокруг своего «Бориса Годунова». А это: его черновики, наброски, заметки, статьи, письма, в которых он говорит именно о своем «Годунове». И так далее.  Но, увы, эссе  - уже перегружено. Поэтому еще раз выделим, что поэт вывез из Михайловского, после окончания ссылки, 24 ящика своих книг на 12-ти подводах. Уже это показывает нам, что он использовал, для создания «Бориса Годунова»,  не только многотомную «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина, но и всё, - или почти всё! – что было написано, о Смутном Времени, как в России, так и за рубежом.
               Кстати, использовал, для создания «Бориса Годунова», даже семейный архив рода Пушкиных. О многочисленных исторических источниках свидетельствует, нам, и сам пушкинский «Борис Годунов». Многие строки которого, как вы убедились по нашему небольшому анализу текста пушкинского произведения (По его первым шести сценам, только что разобранных, нами, выше.), прямо выводят, нас, именно на многие, обозначенные, выше, источники по Истории. Так что на Пушкина, как и на его «Бориса Годунова», - как на исторический труд нашего Гения! - можно - именно ссылаться (Вспомните его фразу: «чтобы  потомки могли ссылаться на нас».). Пушкин отнесся, к созданию своего произведения, именно с серьезностью высокопрофессионального историка.
                Кстати, серьезно и с высоким профессионализмом, присущим Пушкину, во всей многогранной его деятельности, поэт отнесся и к «Делу об убиении царевича Дмитрия» в Угличе. К «делу», о котором мы, уже хоть как-то, но, все же, упомянули выше. И которое отчетливо выделится, у поэта, через его название, в его «Истории Петра I» (Это мы постараемся показать вам, если не забудем, уже во второй части нашего очерка, характеризующим - его «Историю Петра I».).  И не только серьезно отнесся, но и до конца разобрался, в нём, что – еще важнее.
                Главная же суть пушкинского анализа этого «Дела…» состоит в следующем. Поэт, анализируя «Дело…», - расследование, которого, Годунов поручил именно князю Василию Шуйскому! - понял, что именно через материалы этого «Дела…» названный князь и покрыл своих сообщников. И покрыл, следовательно, сам заговор против царевича Дмитрия. Свалив, всё, на эпилепсию маленького царевича, при приступе которой он, «напоровшись во время припадка падучей болезни на нож, которым он играл с робятками», скоро и умер на руках кормилицы Дмитрия, Орины («и у нее царевича на руках не стало»).
                Заметим, что пушкинский анализ не только резко, но и - принципиально, отличается от анализа и толкований, этого «Дела…», как пушкинистами, так и историками. Анализа, который мы надеемся показать, вам, несколько ниже. Здесь же, в заключение разговора о нём, выделим еще одну, весьма прелюбопытную, для нас, деталь, как пушкинского анализа, так и его «Бориса Годунова». Главный смысл, её, примерно в следующем. Пушкинский «отец Пимен» появляется у него, в «Борисе Годунове», именно из «Дела об убиении царевича Дмитрия». И появляется, разумеется, из исторической литературы по этому же «Делу…».  Литературе, уже существующей при создании, поэтом, своего произведения. Эту литературу мы надеемся назвать, вам, ниже, при анализе отношений пушкинистов, историков, - и самой русской общественности! - к пушкинскому «Борису Годунову».
               Любопытно же - следующее. Пушкинский «отец Пимен» однозначно писал свою «летопись» (По Пушкину: ужасный донос или клевету.) именно под «диктовку» князя Василия Шуйского.   Шуйского,  посланного, Годуновым, в Углич (Это – исторический факт.), как вы уже знаете, для расследования всех обстоятельств смерти царевича Дмитрия. Другими словами, пушкинский «отец Пимен», за которым скрывается, кстати, реальное историческое лицо (Какое – укажем несколько ниже!), в Угличе никогда не был. А создал свою «летопись» (Как вы увидите потом – летописное «Иное сказание», тоже являющееся весьма искусно созданной фальсификацией.) именно со слов и, наверное, чуть ли не под диктовку, князя Василия Шуйского.
                Примечательно, из пушкинского «Бориса Годунова», и следующее. Князь Василий Шуйский,  и его сообщники, начали интенсивно распространять слухи, - об убийстве, Годуновым, царевича Дмитрия в Угличе! - только с момента кончины царя Федора Ивановича, когда стало очевидным, что следующим царем будет, уже, именно Годунов. До этого же момента они, чтобы преждевременно не раскрыть себя, названные слухи, - об убийстве, Годуновым, царевича!  – не распространяли. А это, уже, реальные исторические подробности, тоже доведенные до нас, через «Бориса Годунова», самим Пушкиным.
               Четко же фиксирует нам, - Начало, заговорщиками, компании, против Бориса Годунова! -  первая, вторая, третья и четвертая сцены пушкинского произведения. Сцены, в которых Пушкин  выведет, на первое место, именно еще доброжелательное отношение народа к своему фактическому правителю. Народ, у Пушкина, еще не смущен указанными, выше, слухами. Кстати, Смута происходит именно от слова смутить, - то есть сбить с толку, или с первоначального представления: о чем-то, или о ком-то, - например: о человеке! -  чем-то иным.
                И последнее, что хотелось бы выделить именно здесь. У Пушкина «отец Пимен» пишет, свою «летопись» (ужасный донос, или клевету, на Годунова), в 1603 году. В то время как названное, выше, «Иное сказание», тоже являющееся фальсификацией, сейчас датируется, историками, несколько позднее, как вы увидите скоро: 1606 годом. По-моему, здесь Пушкин тоже более логичен и - реалистичен.

                О «Набросках предполагаемого предисловия
                к «Борису Годунову»
              В качестве же компенсации за не указ исторических источников, которые использовал поэт, для создания «Бориса Годунова» (Часть, их,  все же будет  названа,  мною, в других пунктах, разделах и работах нашего повествования.), дадим вам, хотя бы, несколько выдержек из пушкинских «Набросков предполагаемого предисловия к «Борису Годунову».
              Составленного, Гением, на основе чернового письма к Н.И. Раевскому, написанного, поэтом, еще в июле 1825 года, то есть еще тогда, когда «Годунов» - еще только создавался. Ещё раз выделим, работу, над ним, поэт начал в декабре 1824 года, а закончил, как вы уже знаете, 7-го ноября 1825 года. Дадим с целью, чтобы, вы, не только услышали саму интонацию поэта об его «Годунове», но и увидели: что стоит за тем, или иным, героем его трагедии; как поэт реально относился к ним; и  т.д. Выдержки эти, кстати, интересны и сами по себе.
              Вот что пишет поэт, к примеру, о Самозванце и полячке Марине: «Меня прельщала мысль о трагедии без любовной интриги; но, говоря уже о том, что любовь весьма подходит романтическому и страстному характеру моего авантюриста, я заставил Дмитрия влюбиться в Марину, чтобы лучше оттенить ее необычайный характер. У Карамзина он лишь бегло очерчен, но, конечно, это была странная красавица; у нее была только одна страсть – честолюбие, но до такой степени сильное, бешеное, что трудно себе представить. Посмотрите, как она, отведав царской власти, опьяненная несбыточной мечтой, отдается одному проходимцу за другим, разделяя то отвратительное ложе жида, то постель в палатке казака, всегда готовая отдаться каждому, кто только может дать ей хотя  бы слабую надежду на более не существующий трон. Посмотрите, как она смело переносит войну, нищету, позор и в то же время ведет переговоры с польским королем, как коронованное лицо с равным себе, и жалко кончает свое бурное и необычное существование. Я уделил ей только одну сцену, но я еще вернусь к ней, если бог продлит мою жизнь. Она волнует меня как страсть. Она – ужас что за полька, как говорила кузина госпожи Любомирской».
               Комментарий В.Б. Пушкин вернется к ней, - как вы уже отчетливо увидите по нашим другим работам! – и через поэму «Полтава». Где образ Марии, связавшей свою судьбу со старым Мазепой, так же необычайно страстен и чрезвычайно, до верхней крайности, честолюбив. И вернется, к ней, через тайную «Пиковую даму», где крайне честолюбива, у поэта, уже именно самозваная Екатерина II. И вернется, к ней, даже, как вы увидите в других моих книгах, через роман «Капитанская дочка», где поэтом запечатлена, в одной из последних глав романа, тоже Екатерина вторая.
              Но мы, здесь, все же хотим сказать не об этом. Строфа поэта из первой песни «Полтавы»  подходит не только к эпохе Петра Великого, но подходит и к Смутному Времени. Вот она, перед вами: «Была та смутная пора, Когда Россия молодая, В борениях силы напрягая, Мужала с гением Петра. Суровый был в науке славы  Ей дан учитель: не один Урок нежданный и кровавый Задал ей шведский паладин. Но в искушениях долгой кары, Перетерпев судьбы удары, Окрепла Русь. Так тяжкий млат, Дробя стекло, кует булат».
               И еще одно, не менее важное. Таких же  честолюбивых «Марин» поэт «встречал» и при исследовании, им, других исторических эпох. К примеру, в образе Екатерины I при создании «Истории Петра I». В образе Марии, дочери Кочубея, при создании «Полтавы». Дочери, которая   связала свою судьбу - с Мазепой-изменником. В его огромнейшей тайной «Пиковой даме», где главной героиней исторической «Пиковой дамы» выступила, у поэта, Ангальт Цербстская, в будущем своем  -  Екатерина II.
                Разглядел ли, её, поэт? Скорее всего, что – разглядел (Как вы увидите по дальнейшим работам  нашего книжного цикла – однозначно разглядел.).  Ибо с беспощадностью объективного историка он выделил, в Ангальт Цербстской, именно её бешеное честолюбие  и все основные злодеяния, её, против после петровской России. Это, вы, увидите и сами: во втором очерке нашей первой книги. И, разумеется, в последующих  работах предлагаемого вам, сейчас, книжного цикла.

                Первая попытка «дамы»
               И ещё один или, даже, несколько абзацев  по выделенной, Гением, выдержки о полячке Марине. А из этой выдержки отчетливо просматриваются несколько пушкинских положений. Назовем хотя бы некоторые из них.
               Первое, пожалуй, наиглавнейшее. Поэт выделяет, в  выдержке, прямо-таки неистовое стремление полячки - именно к российскому трону. А это уже отчетливо показывает нам, потомкам, что только что выделенная, выше, мысль – явно созрела в хищной Европе того времени (А у Пушкина-историка, разумеется, четко выделилась - в очень важную самостоятельность.). И не только созрела, у неё (то есть у хищницы Европе уже того времени), но и уже произошла, через полячку Марину, первая попытка - именно по её реализации. Потому мы и назвали, - выделяемую, здесь, заметку! - «Первой попыткой «дамы». Реализуют же в жизнь эту идею, - через Ангальт Цербстскую! – англичане и пруссаки.
              Причем, схема, здесь, почти одна и та же. Полячка Марина «едет», в Россию, именно в качестве жены царя (Более точно – Самозванца!). То же самое мы видим, практически, и по внедрению Ангальт Цербстской в елизаветинский двор именно в качестве жены наследника российского престола, цесаревича Петра Федоровича. Организованную, кстати, через давление прусского короля Фридриха Великого, по дипломатическим каналам, на императрицу Елизавету Петровну.
              Второе. Содержание пушкинской заметки, о полячке Марине, отчетливо показывает нам, потомкам, и то обстоятельство, что поэт проследил, её судьбу, до её трагического финала.  Поэтому и мы дадим, вам, хотя бы небольшую справку именно по самой Марине (Пишем, справку, по памяти.). При убийстве Лжедмитрия I – она спаслась. По одной из версий – под юбкой одной из придворных дам, так как была – низкорослой. Действительно примыкала то к одному (Например, как мы уже указывали выше, к Лжедмитрию II или к «Тушинскому вору». Где, по Карамзину, и «быстро родила» - мальчика Ивана.Которого, кстати, повесят. Повесят для того, чтобы в России не возникла, - через всегда хищный Запад! – новая Смута. Что было в то время, для России, единственно правильным решением.), то к другому проходимцу. И именно с  целью, как отметил поэт (Смотрите пушкинскую заметку, о полячке Марине, выше.), занятия российского трона.
              Финал же её жизни – трагичен. Поймана, - вместе, если мне не изменяет память, с Заруцким! - на острове «Медвежий» Каспийского моря. Когда попыталась уйти, вместе с ним, в Персию (В современный Иран.). Где мощное влияние имел, в то время, именно один из католических иезуитских кардиналов. Стремящийся противопоставить Иран - Оттоманской империи. Или, даже, стравить, их, друг с другом.  Испано-австрийские Габсбурги, - и руководимая, ими, католическая церковь! – вели, в то время, ожесточенную вооруженную борьбу, - за гегемонию на Средиземном море! - именно с Османской империей. 
              Стремилась, туда, для того, чтобы натравить, Иран, именно на Московскую Русь (Что, при её предварительных контактах с Ираном, - при её побеге из Москвы! - у неё не совсем получалось.). Кстати, практически то же самое совершил, потом, и шведский король Карл XII при его поражении под Полтавой. Он побежал не в Швецию, а именно в Оттоманскую империю (Остановился в современных, нам, украинских Бендерах.  Где побывал, если мне не изменяет память, и А.С. Пушкин (А это говорит нам, в свою очередь, что замысел написать и «Полтаву» возникает, у Пушкина-историка, ещё в южной ссылке.). Побежал туда для того, чтобы стравить, Османскую империю, именно с Россией. Только благодаря энергичным действиям Петра Великого, его стратегический замысел – не удался. Однако вернемся - к полячке.
              После поимки - была казнена. Как был казнен на Красной площади в Москве, - ещё раз выделим! - и её маленький сын, специально названный, ею, Иваном (И происшедший, вероятнее всего, неизвестно от кого! Что Пушкин тоже выделяет нам, кстати, в  своей характеристике Марины.). Произошла так называемая казнь «ворнёнка» (Не от слова «ворона», а от слова «вор».). Вот такова, по Пушкину, судьба первого, по счету, Самозванца - именно в женском обличии.
              Третье. Кстати, будет повторено нами, из-за его чрезвычайной важности, - и, разумеется, чтобы не разрушать саму логику нашего повествования в том, или в другом, разделе наших исследовательских работ! – как во второй части предлагаемого вам, сейчас, исследовательского очерка, так и потом, наверное, во второй нашей исследовательской работе по «тайному Пушкину».
              Кстати, оно находится  в прямой связи – и с только что изложенным, вам, выше (то есть, что именно полячка Марина начинает развивать, после своего побега из Москвы, собственный заговор против России. И что поэт не раскрывает развязку её судьбы - в своей трагедии). Другими словами, здесь «Борис Годунов» вновь - как бы оборван нашим Гением. Ведь в «Борисе Годунове», с его первичной  концовкой, звучит, - через пушкинскую строку: «Народ. Да здравствует царь Дмитрий Иванович»! -  только торжество Самозванца над Россией и - русским народом (Это, ещё раз выделим, главная идея пушкинского «Бориса Годунова». С его, разумеется, первичной концовкой.).  Заговора же полячки Марины, против России, в нем, ещё раз выделим, нет.
             Пушкин же компенсирует этот недостаток своей трагедии четким выписыванием механизмов заговоров, как в самой трагедии «Борис Годунов», - через заговор князя В. Шуйского против царя Бориса Годунова, который он раскрывает нам с первой сцены своего сценического произведения! - так и, к примеру, через свою поэму «Полтава» (Смотрите её, пока, самостоятельно.).
             На самом же деле это, разумеется, не недостаток пушкинской трагедии, а сознательный «обрыв», поэтом, своей трагедии с целью выделения, в ней, именно торжества Самозванца над Россией. Торжества, которое потом и приведет Россию, - в лице Екатерины второй! - к длительному владычеству, над ней, именно самозваной ветви «екатерининских царей.

                Пушкин о Гавриле Пушкине
                и о князе В. Шуйском
               Прекрасен, и точен, Пушкин, и при описании, в несостоявшемся предисловии к «Борису Годунову», своего предка, Гаврилы Пушкина: «Гаврила Пушкин -  один из моих предков; я изобразил его таким, каким нашел в Истории и в наших семейных бумагах. Он обладал большими дарованиями как воин, придворный и в особенности как заговорщик. Это он и Плещеев обеспечили успех Самозванца своей неслыханной дерзостью. Затем я снова нашел его в Москве одним из семи начальников, защищавших ее в 1612 году, потом в 1616 году – в Думе, заседающим рядом с Козьмой Мининым, потом – воеводой в Нижнем, потом – между выборными людьми, венчавшим на царство Романова, потом – послом. Он был всем, даже поджигателем, как  о том свидетельствует грамота, найденная мною в Погорелом Городище – городе, который он сжег в наказание за что-то, подобно проконсулам Национального комитета».
               Уделил Пушкин внимание, в несостоявшемся предисловии к «Годунову», и князю Василию Шуйскому: «Я рассчитываю также вернуться и к Шуйскому. Он представляет в Истории странную смесь смелости, изворотливости и силы характера. Слуга Годунова, он одним из первых бояр переходит на сторону Дмитрия. Он первым начинает заговор (Против Самозванца; - пояснение В.Б.), и он же, заметьте, берет на себя всю тяжесть риска, кричит, обвиняет и из представителей делается рядовым бойцом. Он на краю гибели, но Дмитрий милует его уже на лобном месте, высылает, а потом, с тем же необдуманным великодушием, снова призывает его к своему двору и осыпает дарами и почестями (Потому что именно Шуйский, и его сообщники, породили Самозванца, и  Самозванец, скорее всего, об этом, как-то знал, или - догадывался; - комментарий В.Б.). Что же делает Шуйский, чуть было не попавший под топор и на плаху? Он спешит создать новый заговор, успевает в этом (Для Шуйского, это, закономерно, ибо он и мысли не допускал, чтобы Россией правил  - именно Самозванец, а не он, врожденный князь из знаменитого рода Суздальских князей; – комментарий В.Б.), избирается царем, падает, и в крушении своем сохраняет больше достоинства и душевного величия, нежели в продолжение всей своей жизни». Вот таков, Пушкин, по отношению к своему «Годунову», - и к его героям! - и с только что данной, вам, стороны.
 
                Седьмой раздел
                VII. Анализ противоречивости
              А сейчас попытаемся коротко рассмотреть, почему именно критики, пушкинисты и, даже, историки, сформировавшие устойчивое неверное мнение о пушкинском «Борисе Годунове» у русской общественности, восприняли, - и воспринимают до настоящего времени! - пушкинское произведение -  в крайне искаженном его виде. Более подробно, - и, уже, более точно! – мы поговорим, об этом вопросе, только во второй нашей книги. Этот же разговор станет, у нас, прелюдией к основному разговору по обозначаемой, здесь, теме. 
              Для этого возьмем несколько выдержек из брошюры Е. Драбкиной «Кастальский ключ». Работы, в которой как в капле воды, и отразилось всё противоречие современной огромной пушкинианы. И попытаемся прокомментировать вам, их, как эксклюзивно (то есть, с моментальной реакцией на тот, или иной, вывод, или заключение, названного вам, выше, автора.), так  и  более основательно, то есть через специальный комментарий и пояснения к выдержкам.
              Начнем, пожалуй, с того, что дадим, вам, все выдержки, из названной брошюры Е. Драбкиной, в последовательности одна за другою. Преподнесем вам, выделяемую последовательность, в первую очередь для того, чтобы вы и сами могли видеть - всю противоречивость пушкинианы о пушкинском «Годунове». Начнем, пожалуй, с Одессы: «Еще в Одессе Пушкин делал наброски будущей трагедии. Но имелся ли у него замысел народной драмы подобного охвата? Едва ли…».
              Эксклюзивный комментарий В.Б. – Как вы уже увидели в начале этого очерка, у Пушкина, еще перед южной ссылкой, а именно: в 1818 году, возник, в связи с прочтением им «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, еще больший замысел: создать именно объективную новейшую, или современную, Истории России. Так что здесь,  названная, выше, пушкинист, не совсем прав. Как не совсем права и пушкинист Т.И. Левичева, написавшая, о “Годунове” примерно то же самое, что и Е. Драбкина.
              А вот что пишет, Е. Драбкина, о самом «Борисе Годунове»: «На первом плане пушкинской трагедии – сам Годунов с его терзаниями, страхом перед потерей престола и власти, с «мальчиками кровавыми» и ужасом перед содеянном». И, далее: «Да жалок тот, в ком совесть не чиста».
              Эксклюзивные комментарии В.Б. – 1. Никаких ужасов, - перед убийством! - у Бориса Годунова, как и у всех воинов того времени, не было. 2. Пушкин, через подобные строки в «Годунове», выделяет ошибочную версию Н.М. Карамзина, целеустремленно борясь, с ней, во всем своем произведении. А выделяет он, её, в основном, по двум  причинам.
              Первое. Он просто вынужден был, - чтобы опубликовать своего «Годунова»! -  выделить названную версию, иначе бы получился - скандал: «Создавая своего «Годунова», я размышлял о трагедии, но если б я вздумал написать предисловие, то вызвал бы скандал». Взято, мною,  из несостоявшихся пушкинских «Набросков предисловия к «Борису Годунову».   Набросков, которые мы, недавно, приводили вам. Или взято из письма Пушкина о «Годунове», кстати, выделенного той же Е. Драбкиной: «Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию, - писал Пушкин, который только что кончил «Годунова», - навряд, милый мой. Хотя она и в хорошем духе сложена, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого»). Далее, Е. Драбкина, вообще пишет - просто примечательно. И, даже, хорошо: «Познание «Годунова» состоит, прежде всего, в умении разглядеть эти «уши». Пишет, но «уши» - разглядывает очень плохо и неумело.
              Чего стоит, к примеру, такое  её предложение, в котором Пушкин, опять же прямо и откровенно, говорит о своем несогласии с «Историей государства Российского» Н.М. Карамзина: «Это злободневно, как вчерашняя газета», - писал Пушкин, читая у Карамзина описание событий, связанных с царем Борисом Годуновым. Казалось бы, какое значение имеют различие мнений Карамзина и Пушкина о событиях Смутного Времени, сводящиеся порой к тонким нюансам, обнаружить которые может лишь лупа историка?».
             Различие не только огромное, но и принципиальное, даже по только что выделенной фразе поэта, которую, Е. Драбкина, понимает, кстати, тоже неверно. Вчерашняя газета – уже не злободневна. Таков смысл пушкинской фразы. А через «Годунова» поэт не только не соглашается с Историей Карамзина, но и – переписывает, её, заново. Создавая, в «Борисе», истинных ход Истории России.
             Далее Е. Драбкина, уже стремясь подвести, нас, к выводу коммунистических идеологов (Её брошюра, о Пушкине, связана и с деятельностью В.И. Ленина.), который оказался утопическим, указывает на узость мысли историков о пушкинском «Борисе Годунове» (Что, в общем, верно.). И, на основе этого, подводит, нас, именно к коммунистическому восприятию «Бориса Годунова» (Что уже – «притянуто за уши». И что – не надо было делать.). Разумеется, художественное произведение, каким является и пушкинский «Борис Годунов», имеет всем известную много значимость слов, фраз и, даже, предложений. Много значимость, через которую и воспринимается, каждым человеком,  индивидуально.
              Однако здесь, то есть у Е. Драбкиной, как мы только что выделили выше, концовка «Бориса Годунова» - именно «притянута за уши». Другими словами, концовка подогнана, ею, именно под коммунистический вывод. На самом же деле, пушкинская концовка «Бориса Годунова», как вы, наверное, убедились по выше изложенному материалу о ней, содержит, у поэта, совершенно другое смысловое значение. Именно по этой причине и не стоит – по-своему переделывать пушкинскую концовку. Пусть она останется такой, какой  создал, её, А.С. Пушкин.
              Кстати, в названной концовке есть и мировоззренческий элемент поэта. О нем мы постараемся поговорить, наверное, чуть ниже. Здесь же доведем, до логического завершения, именно критику на труд Е. Драбкиной, ибо и её взгляд, на концовку пушкинского «Бориса Годунова», сейчас, - в связи с тем, что мы еще не далеко ушли от советского общества, в котором жили - 74 года! - весьма распространен. И - чуть ли не типичен (Здесь мы попытаемся нанести удар, - как вы, наверное, понимаете и сами! - именно по пониманию, современной русской общественностью, пушкинского «Бориса Годунова».).
              Вот что пишет она, к примеру, о выделенной, выше, узости мысли историков по отношению к «Борису Годунову»: «На протяжении многих десятилетий большинство историков видело в «Борисе» трагедию преступной души (Не видя сам исторический труд поэта; – комментарий В.Б.), обуреваемый страхом и терзаниями. Для ряда других историков ядром пушкинской трагедии была проблема в узурпации, узурпации сложной, двойной: той, что уже совершил Годунов, и той, которую подготовил Григорий Отрепьев (Не Григорий Отрепьев, а австрийские Габсбурги, и руководимая, ими, католическая церковь, и польско-литовская верхушка; - комментарий В.Б.). Узурпация чего? Трона? Власти? Династии? Любой из этих ответов порождает сомнения. Прежде всего, узостью своей мысли: захватчика трона ждет возмездие; захватчика власти ждет возмездие; покушающегося на законное право династии ждет возмездие (Откуда и от кого? – вопрос В.Б.). И ради этого убогого вывода создать «Бориса Годунова»?». Конечно же – нет; – комментарий В.Б.
              Как видите уже и сами, здесь она, безусловно, права. Права, разумеется, в куцем отношении, историков, к пушкинскому «Борису». Которые, кстати, до сих пор не считают «Годунова» -  историческим трудом поэта. «Борис Годунов» создавался, поэтом, разумеется, не для «убогого вывода» историков по нему. А всё это мы выделили, вам, для того, чтобы, хотя бы коротко, показать и заблуждения самих историков на счет пушкинского «Бориса Годунова».
              Дальнейшее же всё, у Е. Драбкиной, как вы уже знаете, очень искусственно (то есть - ложно, и - не объективно! И -  притянуто именно за уши!). Вот как она делает, всё это, подготавливая, нас, именно к выводу коммунистических идеологов, усиленно пропагандирующих уничтожение самодержавия в России.
 Выводу, кстати, тоже не менее убогому: «Но самовластие осталось самовластием. Как и тогда, когда вместо убитого народовольцами Александра II, самодержцем в России стал Александр III.  А народ? Все также далек он от власти, власть также далека от него. Народ безмолвствует! Как же разомкнуть его уста? Как добиться, чтобы он заговорил не языком бунта, бессмысленного и беспощадного, а так, как должно ему говорить, чтобы выйти на единственный путь, который приведет его к победе? И где этот путь? Куда нам плыть?…».
              И, совместно с Лениным, написавшем при выпуске из гимназии экзаменационное сочинение именно по «Борису Годунову», «плывет» (Смотрите, выше, её строку.), или ведет нас, через пушкинского «Бориса Годунова», именно к выводу свержения самодержавия в России. С  помощью, разумеется, партии большевиков, которую создаст, в будущем, именно В.И. Ульянов-Ленин.
              Еще раз выделим, что, в пушкинском «Борисе Годунове», такого призыва - не существует. Концовка его, как вы уже знаете по вышеизложенному материалу о ней, как раз, противоположная. Но, раз уж, Е. Драбкина выделила взгляд Пушкина и на этот вопрос (Выделила через пушкинские строки: «Ужо, тебя!». В его - «Медном всаднике».), коротко попытаемся ответить и на него. Вопрос – большой, сложный. И, к сожалению, вопрос, тоже не однозначно трактуемый, и понимаемый: как пушкинистами прошлого, так и - настоящего времени.
              И, разумеется, самой русской общественностью. Но что делать, если все, по Пушкину, перепутано – сверхмерно. И – сверх всякой меры. Начнем с того, что Пушкин действительно выступает, во многих своих произведениях, против сложившегося, в России, самодержавия. Яркие примеры тому:
             - и его, только что названный, «Медный всадник»;
             - и «Деревня»; и его «Кинжал»;
              - и его знаменитое стихотворение «Во глубине сибирских руд…», имеющее строки: «Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут – и свобода Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут»;
             - и строки: «Товарищ верь. Взойдет она Заря пленительного счастья. Россия вспрянет ото сна  И на обломках самовластья Напишут ваши имена»;
            - и многие, многие другие!
              Строки, которые коммунистические идеологи беззастенчиво! - многократно (много миллионно!), - использовали. К примеру: как для своих нужд (Пропаганде идей марксизма-ленинизма!), так и для внедрения, в сознание людей, что Пушкин – именно пламенный, как и они, революционер. А он, - вовсе не является таковым.
              Да, он искренне, и всегда неистово, враждебен к установившемуся, при Екатерине II, и её потомков, реакционному самодержавию в России. Больше того, он и реальный (А не придуманный бульварной прессой, - и иезуитами! - нострадамусовский.) пророк, провидец.  Провидец, который, - например, по его разговору с великим князем Михаилом Павловичем о «страшной стихии мятежей», притаившейся в России (которой – «нет и в Европе»)! - предсказал России - её  будущие страшные смуты и мятежи.
              Кстати, этот разговор зафиксирован поэтом, в его дневнике, датой 22-го декабря 1834 года. Предсказал – народовольцев и эсеров, с их террором против представителей самодержавия, в том числе и против представителей царствующего дома. И реально предсказал - Великую Социалистическую революцию, обернувшуюся, для России, величайшей трагедией XX-го столетия, в которой  были безжалостно уничтожены десятки миллионов русских  людей.
              Но, вместе с тем, он:
              - и Законник (Смотрите, к примеру, его оду «Вольность», в которой он на первое место, в функционировании государства, ставит именно Закон, а не самовластие: «Владыки! Вам венец и трон Дает Закон – а не природа; стоите выше вы народа, Но вечно выше вас Закон!». И, далее: «И горе, горе племенам, Где дремлет он неосторожно, Где иль народу, иль царям Законом властвовать возможно!»); 
              - и человек, неистово, как в бога, верующий в добрую силу Просвещения. Которую, то есть свою веру в Просвещение, он ярко выразил: как в своей «Истории Петра I», так и во многих других своих произведениях. Особенно, подчеркнем, именно в «Истории Петра I», так как именно через появление Петра, в России того времени, и произошло, - и именно по Пушкину! – само спасение, России, от нового европейского завоевателя. Например, даже в тех же своих «Стансах», которые, весьма часто, приписывают, ему, как раболепные реверансы, его, в сторону Николая I: «Но правдой он привлек сердца, Но нравы укротил наукой» и, далее: «Самодержавною рукой  Он смело сеял просвещенье,  Не презирал страны родной: Он знал ее предназначенье».
               Особо же выделим, уже,  следующее, которое и не рассматривалось, наверное, никогда у Пушкина. А которое - надо именно всегда рассматривать, и брать, всегда, во внимание, так как это и есть – именно Пушкин. Его даже можно выделить в два положения или направления.
               Первое. Нарушение Закона – это, уже, преступление его. И, независимо от субъекта (народа или царя!), это, тогда, преступник или Злодей, которого должна неминуемо ждать - кара Возмездия. Пример, из той же оды «Вольность»: «Восходит к смерти Людовик  В виду безмолвия потомства, Главой развенчанной приник  К кровавой плахе Вероломства. Молчит закон - народ молчит, Падет преступная секира… И се – злодейская порфира На галлах скованных лежит».
               Вот откуда, оказывается, исходит, у поэта, его бездонная ремарка «Народ безмолвствует». Не только из «декабристского факта», но и - из его оды «Вольность», ставшей для него, в своем роде, программным стихотворением. Одой, в которой он выразил – и свое Кредо,  веру именно в силу Закона.
               Справедлив Пушкин, как, разумеется, оракул Закона, и по отношению к Наполеону:  «Самовластительный Злодей, Тебя, твой трон я ненавижу. Твою погибель, смерть детей, С жестокой радостию вижу. Читают на твоем челе  Печать проклятия народы, Ты ужас мира, стыд природы, Упрек ты богу на земле».
               Весьма значима и концовка пушкинской оды, в которой, вновь, жизненные установки поэта, но – с новым смыслом, смыслом, что и народ станет стражем власти, если Закон соблюдается и правителями: «И днесь учитесь, о цари: Ни наказанья, ни награды, Ни кров темниц, ни алтари, Не верные для вас ограды. Склонитесь первые главой Под сень надежную Закона, И станут верной стражей трона Народов вольность и покой».
               Особо же, с пушкинской лаконичностью, логично вытекает, из только что выделенной, вам, мировоззренческой установки поэта, которую он, кстати, пронесет через всю свою жизнь, то, что и народ должен стоять - на страже Закона.  Другими словами, в критические моменты своей жизни он должен не безмолвствовать, а именно – действовать! Действовать, разумеется, для сохранения Закона. Действовать - даже и насильственным путем, или силой своею. Что он наиболее гениально и донес, до нас, как в своем «Борисе Годунове», через бездонную ремарку «Народ безмолвствует», так и в своей Истории по декабризму, выделяя, именно в них, случаи безмолвия русского народа.
               Через которые он и наживает себе, потом, бесчисленные беды. Пример – конец царствования сына Бориса Годунова, обернувшийся потом, для русского народа, всеми ужасами Смутного Времени. Или «получает», во Власть, преступников, где его ожидают, тоже потом,  бесчисленные беды и горе - именно от них. Пример, тому, Украина и Грузия.   Пушкинский же пример - случай безмолвия, народа, при казни, Николаем-Вешателем, пятерых декабристов-руководителей, после которого Россия омертвела - ровно на тридцать дет! В этом, собственно, и заключен тайный призыв, поэта, к справедливой борьбе с преступниками.
               Не менее важно и второе положение. Пушкинисты, - а за ними, разумеется, и русская общественность! - относясь к Пушкину - как к Просветителю, считают и взгляды его, - в частности, и его взгляд на Закон! -  утопичными. Позвольте и здесь не согласиться с укоренившимся мнением. А довод наш таков.
               Только что выделенную, выше, идею Просветителей, долго считающейся утопической, взяли, - в основу функционирования своего государства США, - американцы, где самовластие английской королевы было заменено, при выходе США «из мертвого объятия английской короны», на обширнейшую систему выборности. И где властвует, по их лицемерным высказываниям о «демократии»,  именно Закон. На самом же деле США, образовавшиеся на рабовладельческой основе, далеки, от неё. Пример, может быть, и не совсем удачный, но прикрылись, американцы, именно Законом.
               Кстати, в тех же США записано, в Конституцию, и право народа защищать свое государство, его законы и власть, и вооруженным путем. А это, ведь, тоже Пушкин!
               Кстати, выборная система эффективнее системы самодержавия (Или командной системы при коммунистах.). И - по многим показателям. К примеру, избавляет, общество, от, различного рода, культов и тоталитарности. Даёт приток, во все эшелоны власти, молодежи и более способных людей. Делает, само общество, более демократичным. И так далее. Вот таким Пушкин оказался - и с этой стороны. И его идеи, как видите уже и сами, не утопичны. А сейчас, коротко, о втором.
               Второе. Пушкин уважал Карамзина: и как историка, и как человека, и был дружен - с его семьей. Так что - «мальчики кровавые»; «да жалок тот, в ком совесть нечиста», то есть определения и фразы, - которые, очень часто, дают, сейчас, в иллюстрациях к «Годунову», в радио, теле и газетных  программах и публикациях! - здесь не причем даже в этой связи. И царя Годунова – совесть не мучила, так как - не он убивал царевича Дмитрия. Однако продолжим, заочный диалог, именно с Е. Драбкиной.
               «Был ли Годунов действительным убийцей Дмитрия? Пушкин вслед за Карамзиным убежден, что был. Современные нам историки выражают по этому поводу глубокое сомнение (И правильно делают; – эксклюзив В.Б.), хотя и признают, что углическая загадка, вероятно, никогда не будет разрешена» (Эксклюзив В.Б. - Не будет разрешена до тех пор, пока сами историки не перейдут на позиции наличия заговора, хищной Европы, против возродившейся Московской Руси.).
               Следующая выдержка: «Карамзин основывал свою версию смерти Дмитрия главным образом на сокращенном пересказе летописной «Повести 1606 года», называемой так же «Иное сказание». Но повесть эта написана по заказу тогдашнего царя Василия Шуйского, и автор ее, видимо монах Троицко-Сергиевского монастыря, открыто ненавидит Бориса и приравнивает его к Самозванцу, считая их одинаково ответственными за «тмочисленные беды и различные напасти» (Эксклюзив В.Б. – Вот реальное историческое лицо пушкинского «отца Пимена».).
               Поэт же переносит начало заговора Василия Шуйского, против Годунова, как вы уже знаете из вышеизложенного, на  день перед воцарением Бориса Годунова, на 20 февраля 1598 года. Что не только наиболее реалистично, но и, при наличии длительного, - и обширнейшего! - заговора против России, объективно. Написание же, троицко-сергиевским монахом, летописной «Повести 1606 года» переносит, чтобы Самозванец узнал о несуществующем злодеянии Бориса Годунова, как вы уже тоже знаете, на 1603 год, на год побега, Григория Отрепьева, из Кремля. Ненавидит же монах, Годунова, потому, что тоже является заговорщиком. И, как выясняется, прямым тайным подручным Василия Шуйского.
              «Иное сказание», как и включенный в него «Извет старца Варлаама», содержит такое множество противоречий и мало вероятностей, что ряд русских историков (Костомаров, Платонов) считают его ловкой подделкой, составленной искусной рукою человека, который много знал и был близок к Шуйскому» (Эксклюзив В.Б. – Правильно и делают. Пушкин, если судить по его «Годунову», тоже считал - именно так.).
              Следующая выдержка: «Как «Сказание», так и «Извет» утверждают, что Дмитрий был убит и что убийцей его был Борис Годунов. Между тем по углическому делу тотчас после смерти Дмитрия был проведен тщательный «Обыск» (следствие), допрошено около ста сорока человек, сделаны очные ставки и перекрестные допросы. Этот «Обыск установил, что Дмитрий умер, напоровшись во время припадка падучей болезни (эпилепсии) на нож, которым он играл с «робятками». В горестной «сказке» (показании) о том, как это случилось, кормилица Дмитрия, Орина, вся в слезах рассказала, «как пришла на царевича болезнь черная, а у него в те поры был нож в руках, и он ножом искололся, и у нее царевича на руках не стало». Так описал гибель Дмитрия «Обыск», который провел Василий Шуйский.  Тот самый Шуйский, который полтора десятилетий спустя силой своей царской власти выдвинул против Годунова обвинение в убийстве царевича».
              Эксклюзив В.Б. – Раз Шуйский производил «Обыск» (следствие), то он и покрыл заговорщиков, которыми тайно и руководил. При этом один из них, чтобы «спрятать концы», моментально был убит - на месте происшествия.
Вот как это описал Пушкин в «Годунове»: «Вдруг между их, свиреп, от злости бледен, Является Иуда Битяговский». «Вот, вот злодей»! – раздался общий вопль, И в миг его не стало, Тут народ». Типичное заказное, и политическое, убийство с обязательным сокрытием заказчиков заказа, и последующими убийствами - исполнителей акции. Шуйский же подбивает и Воротынского на участие в заговоре против Бориса Годунова: «Давай народ искусно волновать, Пускай они оставят Годунова». На что Воротынский ответил: «А он умел и страхом и любовью И славою народ очаровать»; - смотрите первую сцену «Годунова». Это – первое.
              Не менее важно и второе. Шуйский  не «полтора десятилетий спустя» выдвинул, против Годунова, обвинение в убийстве царевича Дмитрия, а, по Пушкину, в 1598 году, когда начал развивать заговор против него. Пушкин, ведь, тоже исследовал «Дело об убиении царевича Дмитрия».
Следующая выдержка: «Законченную форму легенда об убийстве Годуновым царевича Дмитрия  приобрела много позже, в царствование Романовых, когда появился «Новый летописец» (1630 год), а после него «Малютинское житие» и «Сказание о царстве», которые дополнили рассказ новыми чертами уже совершенно недостоверными».
              Комментарий В.Б. – «Иное сказание», - как и только что рассмотренные, выше, «опусы»!  -  ведь тоже – недостоверно. А, в только что названных, выше, «опусах», постарались уже, скорее всего, другие заинтересованные лица. Первые Романовы, к примеру. Которые, - из-за посадки их, Годуновым, в монастыри! - тоже питали, к нему, глубокую неприязнь. А именно он и спас - их жизни!
              Кстати, могли “поработать”, над фальсификацией русской Истории, не только первые Романовы, но и - Екатерина II. Императрица, которая приглашала, именно для фальсификации русской Истории, даже немцев. И, к примеру, Александр I, “заказавший”, Н.М. Карамзину, “Историю государства Российского”. И, к примеру, Николай I, “заказавший”, Н. Полевому, “Историю русского народа”. И не только “поработать”, но и - уничтожить многие документы и материалы по ней!
              Так что современному академику А.Т. Фоменко не следует делать скоропалительные выводы  - именно по Истории России. И давать, по телевидению (Программа А. Пушкова “Постскриптум” от 25-го марта 2006 года.), “сенсационные” умозаключения о существовании, к примеру, четырех Иванов Грозных, и прочее. Если нет документов и исторических материалов в центральных архивах России (К примеру, они – действительно уничтожены кем-то.), то надо искать, их: в губернских архивах; в зарубежных архивах, в трудах многих историков; и прочее. Ибо Историю – вообще нельзя уничтожить. Какая-то информация о ней – всё равно где-то  сохранится. Кстати, А.С. Пушкин тоже читал исторические труды Татищева. И не был -  озадачен ими.  Однако вернемся к нашей теме.
              А далее, у Е. Драбкиной, идет самое замечательное определение, так свойственное сейчас, - и ранее! – именно русской интеллигенции: «Но пусть Пушкин был не прав, когда принял версию Шуйского и Карамзина. Главным для него было иное: воссоздать (На лжи; – комментарий В.Б.) трагедию человеческих страстей. И тут он гений» (Эксклюзивный комментарий В.Б. – Бурные, продолжительные аплодисменты. От чего отходили, к тому же и пришли.  И - браво! И, даже, брависсимо! Не так, так по-другому, но Борис, – все равно! - убийца! И Пушкин не только с Карамзиным, но и с Шуйским  - в  “друзьях ходит”! Дальше, на мой взгляд, и комментировать не надо.).