История. часть первая

Глава 1

Не все герои хроники Тацита
Достигли вязких берегов Коцита... -
Есть несколько пророков и шутов,
Распробовавших яблоко раздора,
Замешанных в деяниях Пандоры, –
Услада взора безутешных вдов.

К чему плодить примеры и детали? –
Я утаю, как человека звали,
Поскольку он давно не человек –
Не ангел и не тень, не перебежчик,
Не каменщик, не плотник и не резчик -
Пускай уж остается Имярек.

Чем он хорош? – скорее интересен -
Простим, что мир таким натурам тесен, –
Бесстрашием – бессмертием, пардон! –
Одним легко дается умиранье,
Другие долго возятся за гранью,
Болея за одну из двух сторон.

К чему болеть? – Узилище из праха –
Не более чем смертная рубаха,
И дух свободен выбирать наряд.
Но привыкаем, прирастаем к ткани,
Та, сообразно, присыхает к ране,
И пеплом посыпают всё подряд.

Не сохранить на пепле ни намека,
И как мы ни возносимся высоко –
Оттуда мы высматриваем плоть.
Зачем мы бренным заменяем вечность? –
А всё самоуверенность, беспечность! –
И спешка – припечатал бы Господь.

Но Он то есть, то нет – как захотите,
Поскольку там, где вы во тьме горите,
Не надо слов и поиска Имен,
Все стороны распахнуты до боли,
В котомке миф о свете и о воле,
И где ты вскоре хочешь быть рожден...-

Кто в Палестине, кто на плоскогорье,
Кому косноязычие – подспорье,
Иным – безумье, прочим – простота.
Не правда ли - коль настигает выбор -
Позабываешь говорить спасибо
Тому, кто избавляет от креста.

Поэту без истории не сладко,
Герою тоже, а шуту порядка
И беспорядка равно не признать,
Поскольку маска тем удобней кожи,
Что на тебя нисколько не похожа. -
А прирастет – и более не снять.

Пора идти – темно и берег близко.
Но те, кто создавали василиска,
Причастны и божественным делам –
Достаточно негаснущего взгляда -
Оцепенев в преддверии распада,
Покинет дух окаменелый хлам.

Конечно, можно дальше по привычке:
Рискни душе-синичке кинуть спички –
Потратит на пустое баловство.
Но ежели мы небо не забыли,
То, взяв в ладони невесомой пыли,
Из праха восстановим божество.

Се – человек! – Получится не хуже,
Чем протоплазма из соленой лужи
Иль солнечный рассеянный бульон, –
Так говорил один из устоявших,
По нашим меркам – впредь не умиравших. -
Чрез аватару улыбался Он.

Не знаю, как судить, какою мерой?
И я привык, что называем сферой
Охваченные разумом миры,
Но что есть жизнь без образа и смысла? –
Мне мнимы отрицательные числа
И радостны творимые Дары.

Глава 2

Быть человеком – маленькая слабость,
Когда она не переходит в сладость,
Желание, не чуждое греху.
То свет очей – услада для квирита,
То пошлости устами прозелита,
То козни и внизу и наверху.

Рождение – и трапеза и тризна,
Поскольку мать-и-мачеха Отчизна,
А Имярек родился за межой,
И, как ни расширялся колумбарий,
Ты изначально римлянин и  парий
Без эллинского права за душой.

А твой Коцит не выше и не ниже,
Какие реки сердцу мира ближе –
Какие мне близки твои черты? –
Сады всегда нуждаются во влаге,
Вода всегда находится в овраге,
И вдоль тропы – терновые кусты.

Не нас казнят, но нами не казнимы
Шуты, жонглеры, акробаты, мимы –
Причудливый и пестрый балаган.
А небо над раскрашенной кибиткой
Немеет босоногой кармелиткой,
Которую уносит ураган.

Любовь не италийская забава –
В одной руке кинжал, другой – отрава,
И не слепая статуя с веслом –
Какая оговорочка! – с весами,
Чьи чаши переполнены слезами,
Что продаются в храме за углом.

Торговля – вечный движитель распада. -
Поди скажи, что ничего не надо –
Провалишься по пояс или грудь. -
Высокий смысл товарного обмена,
Что он таит, как Афродиту пена,
Надежду на утерянную суть.

Приносит детство запахи полыни,
А вовсе не видение Эринний
И первый юный праздный интерес.
Я тоже помню тихий летний дворик -
Им не интересуется историк,
Но там я вырос, что на гари – лес.

Чему научат комики и барды? –
Бессмысленно искусство авангарда
В провинции, где вилы и коса –
Любимый инвентарь, и виноградник
Похож на плющ, и престарелый всадник
Велит не появляться на глаза.

Какие деревенские красотки? –
Умеренность – вот средство от чесотки,
А в сундуке есть книжка о богах.
И каждый посвящен – кто Артемиде,
Юпитеру, а змеелов – Изиде,
Поэтому находится в бегах.

И годы колеса – что годы плахи,
Удачею рожденного в рубахе
Отмечены скитания в глуши,
Отрезаны последующим взлетом,
Вандалом или дружеским вест-готом,
Не хочешь стать илотом – поспеши!

Не всем хорош солдатский император –
Он не поэт и никакой оратор,
И кровь – не удовольствие, но быт.
И в Рим войти – триумф легионера,
Как во плоти восставшая химера –
Душа жива, но вещий разум спит.

Не отделить безумье от безумца,
Как в наше время партию от думца –
Не зря ничто не ново под луной.
Когда в тени – мы люди полусвета,
То Ветхого, то Нового завета,
Коцит пора оставить за спиной.

Глава 3

Религий, как и стульев, слишком много,
А не сидится – скатертью дорога,
Ищи страну, где более равны. -
Пусть новая утопия напрасна –
В ней люди пребывают ежечасно,
Что узники навеки – без вины.

Я понимаю, что строитель башен
Всегда один, и Бог ему не страшен –
Устал бояться, наступил отлив.
Когда мы не стремимся на поруки,
Тогда и нас переполняют звуки,
Полёт стрекоз и пчёл, цветенье слив -

Божественных, но с золотым оттенком –
Не молока коричневая пенка –
С востока восходящая дуга.
Потом на месте башни будет пусто,
Не то возникнет логово Прокруста -
Затем искусство заметет пурга.

Исчезнет соль – но остаются спички!
К тому же лед – одна из форм водички
И сохраняет больше, чем огонь.
Останови весов дурную качку,
Кинь статуе на паперти подачку –
Зачем еще протягивать ладонь?

К чему легионеру том Гомера? –
Шалить располагает атмосфера
Душевно и красиво говорить.
Акцент мужчине добавляет шарма,
Власть лезет в руки – коль такая карма,
То почему бы и не поцарить?

Царить в умах! – карьера демагога –
Законодатель ритмики и слога –
Калиф на час, печаль его темна. –
Недолговечно ликованье черни -
Прославиться что в Риме, что в таверне –
Прокисший вкус вчерашнего вина.

Откуда к нам приходит жажда знаний?
С младенца не спросить  воспоминаний,
Но почему я ими и живу? -
Чужие ли, свои ли, корни рода,
Светила бег, история, природа –
Всё льдины, что остались на плаву.

Не тонет и не тает перемычка -
Спасает, точно в сказке рукавичка –
И стол и кров идущему во тьме.
Потеряно во мраке чувство дома,
Одна в яслях спасительна солома,
Как облако и птица на холме.

Наскучит Рим – не залит Геркуланум,
Везувий разочтется чистоганом
За термы и палестру на боку,
Медлительная почта письма с Понта
Приносит позже – из-за Ахеронта, –
Перечитать без света не смогу.

Одним – проклятье, прочим – синекура -
Ад лучше всех освоит креатура –
Так возникает социальный слой
Бездельников, скучающих, ленивых,
Читающих стихи о диких сливах,
Играющих с ветрами и золой.

Так возникают встречные потоки –
Врата узки, условия жестоки,
Но правила написаны водой!
Учись читать – везде есть комментарий,
Кто пария, а кто сегодня – арий,
Кому уже запахло резедой.

Чти правила! – В порядке исключенья,
Я знаю, чем закончится ученье –
Тебе опять покажут лабиринт,
Зажав в руке клубок неровной пряжи,
Ты сам себя запишешь в персонажи,
И на судьбе проявится – «репринт».

Глава 4

Так поступали люди Междуречья,
Когда, смешав по случаю наречья,
На глиняных писали черепках. -
Всё прах и тлен, но глина уцелела! –
Должно, Царице Ночи как-то спела, -
Иначе не осталась бы в веках.

Сколь многое хранится в Книге Песен –
Мужчинам Соломон не интересен,
Зато интересует Суламифь.
Высокое приходит через чресла -
Поэтому платоника воскресла,
А энтропия обратилась в миф.

Когда сдаешь вещички на храненье,
Поскольку слаб по случаю раненья,
Иль хочешь прогуляться налегке –
Оставь надежду бросить недвижимость,
Сбегание галактик – только мнимость,
И новый Бог маячит вдалеке.

Искать былые истины не в Риме –
Не то ли, что искать опору в дыме? -
Видения надежнее бумаг. -
Поддельное почти не матерьяльно,
А провиденье к прошлому лояльно
Хотя перевирает каждый шаг.

Что за столпами? – Только не Пацифик,
Пора, пока сменяется понтифик,
Исчезнуть, как гражданское лицо,
Возникнуть, где инкогнита и терра,
Поскольку обитаемая сфера –
По некоторым признакам - яйцо.

Мы вечно лезем выше или ниже. -
К примеру, я, когда бывал в Париже,
То к Эйфелю стремился, то в метро,
Вверху – обзор, внизу – перемещенье,
А на земле теченье и вращенье
Да по ветру летящее перо.

Во все века прекрасна парусина! -
Кому милы красавицы и вина,
Мне – море, белопенная волна. -
Не разойтись с врагом на встречном галсе!
(Скажу вам честно – я и не пытался!)
А океан и есть моя страна.

Вода везде, но часть ее – посуше,
Исток пасут оракулы, кликуши,
Любители большого бодуна, –
Но жажда жить не столь необъяснима,
Чем то, что вся вода - неопалима,
И с ней неопалима купина.

Что Африка? – Страна без идеалов –
Цеце, жара, тьма диких буцефалов,
Упрямых, что оплавленный графит.
Папирусы со сфинксами – у Нила,
И далее по списку... Фермопилы
Не то прошли, не то – что предстоит.

Я всё о смысле тех завоеваний,
Что мнятся исполнением желаний,
Но рушатся, лишь только отвернись.
Да что достойно пристального взора? –
Апокрифы? Коран? Веданта? Тора? –
Иль бабочка, которой лишь приснись...

Ни бабочку, ни куколку, ни кокон,
Ни завиток девический, ни локон
Возлюбленной вода не сохранит.
Но льется через них картина мира,
Что перечень врагов у триумвира,
В подробностях, как любит Фукидид.

Вдали от суши – новые заботы:
Пропитаны ли паруса и шкоты,
Проверен ли бегучий такелаж,
Надежны ли матросы и команда,
Поскольку путешественники – банда,
И неустойчив временный оммаж.

Глава 5

Как в старой сказке – клотики, каюты.
Бом-брамсель, фал, на вантах – лилипуты,
А гулливеры кончились вчера –
Из памяти имперская забава
Смывается, что пыль, чины, отрава –
Проигранная, в общем-то, игра.

В той мягкой пыли, что ласкала ноги,
Виновны глиноземы, а не боги –
Убога сушь, до марева жара.
Порыв проходит, море солонеет,
На палубе собака кости греет,
И волны бьют корабль et cetera.

Похабно лжет историк новорусский –
Искусство не придумали этруски,
А римляне умели собирать.
И влажным южным днем белеет парус,
Корабль несет безделки и стеклярус,
Никто за Рим не будет умирать. –

За золото, за камешки, за земли –
Пророк, восстань, конечно же, и внемли! –
Команде срочно требуется цель!
Здесь пригодится вся твоя сноровка
Оратора – возможна потасовка,
И коль не в лужу сесть – попасть на мель.

Взгляните на команду непредвзято –
Не отличить илота от пирата,
И снова затесался змеелов.
У всех фитиль накрылся до огрызка,
Пеньковая сестрица слишком близко,
Табаним бучу, - ходу! – и без слов!

Теперь все мирно ждут водораздела –
Когда придет пора пойти на дело,
Тогда и бунт, а многим – оверкиль.
Сечет пространство старая галера,
В вулканах и котлах вскипает сера,
Кончается обрезанный фитиль.

Из прошлого ничто не уцелеет –
Легко горит, неотвратимо тлеет,
Истаивает после холодов,
Летит в Аид, скребется у Эдема,
В сухом остатке остается лемма
О полной невещественности льдов.

Поскольку невещественное тает,
И самый захудалый гностик знает –
Не удержать ни воду, ни песок,
Ни любопытство – все они химеры,
Но Богу не хватило чувства меры,
Вот и решил попробовать разок.

С тех пор земля кругла и не безвидна,
И мне, как путешественнику, стыдно,
Что мало видел... Много потерял.
Зато герой несется к Альбиону,
И океана царственное лоно
Рождает без затей девятый вал.

Смешно искать на острове холодном
Развалины, от коих инородным
Повеет даже в нынешнюю муть.
И золото... – там олова без счету,
Легионеры делают работу... -
Пусть Англию заселит кто-нибудь.

А буря унесет куда подале.
Подробности? – Да будут вам детали -
Натурализм по-всякому хорош.
Вы знаете, куда заносят бури? –
Куда укажут носовой фигуре,
Пока пространство сотрясает дрожь.

Представьте – есть Гаити и Таити,
Еще без танго и о Рио-Рите
Не слышали, но девушки уже -
Прелестницы, как выпали из Рая,
И, якобы дорогу выбирая,
Летишь в иную глушь на вираже...

Глава 6

Перо привыкло языком плаката,
Удваивая форте и стакатто,
Творить слова, но наши имена
Рассчитаны на облачный носитель,
И если Там находится Пракситель,
То значит – уцелели письмена.

Есть столько гитик! – Нужных и ненужных,
И я в воспоминаниях натужных
Мог потеряться, - многому не внял. -
Нам Клио сохранила экспонаты,
Что, плюнув на Эрота и Эрато,
Сумели в бурю удержать штурвал!

Я Вам писал... Я Вам пишу и ныне. –
Среди кривых, но параллельных линий
Встречается чудесный произвол! –
Мы вновь соприкасаемся над бездной,
А после быть слепыми бесполезно –
В такую полночь папоротник цвел.

Не то чтобы в пространстве одиноко,
Но часто зуб неймёт, не видит око,
Скудеет речь - стареешь невпопад,
Выходишь в город, едешь в электричке,
Бурчишь под нос по ходу по привычке,
Да всё неправда! – зелен виноград. –

Идешь в тайгу – по всякой непогоде,
Растишь два кедра прямо в огороде,
Немеешь от восторга на холме
И дышишь переливами заката,
И жизнь на обещания богата, -
Но перемены к лучшему – в уме.

Я тоже ныне сразу не перечу –
Вдруг ненароком карму покалечу –
Лечи потом, чини чужую суть,
Да с этикой попутно разбирайся,
И, как на перепутьях ни меняйся, -
О жажде одиночества – забудь.

Искусство забывать – не дар напрасный, -
Оно меня спасало ежечасно,
Но только боль судьбу пережила.
Горят внутри негаснущие крохи -
Их ветер переносит сквозь эпохи, -
И могут сжечь ночной порой дотла.

Поэтому бессмертно сновиденье! -
Оно хранит, по воле провиденья,
Как та котомка, – именной багаж.
Там звезды отражаются в глубинах,
Там облака в китайских мандаринах,
И там же весь бегучий такелаж!

Лети, моя крылатая ракета,
Кому – галера, а кому – комета, -
Не ангелы – амброзии творцы.
И мы творим и, будучи творимы,
Из брадобреев рвемся в херувимы,
Пока ифриты мучают дворцы.

К чему победа? – Что есть власть? – Что – счастье?
Корабль идет, - то вёдро, то ненастье,
На градусы сменяются ветра,
Не пострадали мачты и матросы,
И лишь Поллукс посматривает косо
На сорванные в бурю леера.

Команда спит мертвецким сном отката.
У корабля сто миль морских на брата
И скоро буря и пора на юг.
И Англия вдали осталась террой,
Америка не всходит новой эрой –
Мы посреди Атлантики, мой друг.

Лениво кружат бурые саргассы,
Еще не скоро кончатся припасы,
Земля с китов не думает сползать,
И время часто переводит стрелки,
Пока в своей клепсидре и тарелке
Не обнаружит свойство замерзать.

Глава 7

Возьми на карандаш, перо ли, клаву
Не Порт-Артур в огне и Балаклаву,
А море среди моря без земли,
Где ни атолла, ни гряды суровой,
Ни Стеллера с блаженною коровой,
Но кладбище и всюду корабли.

Есть боги для любого разговора –
Не идолы хвалы или укора,
А спорщики и часто хвастуны –
В отсутствие муссона и пассата,
В чем, собственно, не море виновато
И мелкие соломинки важны.

Морские боги и морские бесы... -
Что пища им и что деликатесы? -
Зачем установился полный штиль? -
Из памяти нейдет одна примета –
Когда тебя доводят до обета,
То значит – догорает твой фитиль! -

Горячее – по-детски и по-шведски,
При случае спиртное по-советски –
По графику в особые часы. -
Мне в детстве было плавать под запретом -
На клотике на паруснике этом
Ни компаса, ни взлетной полосы...

Не тишина – предвестница затишья,
Но час утраты вырос серой мышью,
И люди стали уходить за борт.
Остались трое – он и египтянин,
А третий не безумен стал, но странен,
И лишь тогда корабль оставил порт.

Ты одинок при каждом повороте,
Ты одинок и в духе, и во плоти,
Но собеседник – мера и судьба.
Ты был бы мертв, когда бы ни Изида –
Откуда в море по утрам акриды? -
И носовая статуя слепа.

Ты странствовал и возвращался к Риму,
Искал и находил, но что-то мимо
Проскальзывало, Лета всё текла.
Стал Мастером, Магистром, Посвященным,
Жрецом, волхвом, пандитом и ученым
И к сорока забросил все дела.

Я тоже скоро что-нибудь заброшу –
Найму в Москве на месяц книгоношу
И выучу все злачные места,
Где книги между юношей учтивых –
О женщинах, о снах, о диких сливах
И чистого не требуют листа.

Что опыт дал? – Что люди подарили? –
Чем боги искушали и манили? –
Какая не закрылась пустота? -
Готовиться к побегу бесполезно,
Так в два прыжка не перепрыгнуть бездну –
Пленяют глубина и высота.

Теперь твой дом – приют комедианта,
И что хватает твоего таланта –
Описываешь в виде шутовском.
Лишь там, где люди могут посмеяться,
Возможно дольше истине скрываться,
Прикинувшись языческим божком.

На свете нет единственной системы –
В том неудача Каина и Рема,
И дерево скудеет на плоды.
Прозрачны все преграды василиску,
И плоскость, что приписывалась диску,
Овалом выступает из воды.

Придуман бог небесного чертога,
И нижний мир игрушечен немного –
Всё комнаты для отдыха и сна.
Сними рубаху, душ прими, побрейся,
Наутро на погоду понадейся,
Хотя в горах изменчива весна.

Глава 8

Что мы покажем в первом представленье? –
Конечно, Рождество, точней – рожденье,
Не ставшее добычею волхвов.
Ребенок зачастую невидимка –
Когда еще контраст коснется снимка
И истину сокроет пыль веков.

Все дети неспроста исходят криком –
Так малое рождается в великом,
Любое осознанье через боль.
Земля растет сквозь марево, дрожанье,
И мы плодим слепое подражанье,
Как некий невещественный диполь.

Как ни круты подчас причуды века, -
Но всюду зрим рожденье человека,
В столице ли, провинции, за рвом.
Мир ждет любого, кто в него стучится,
А боль не убежит, но растворится
В ликующем, растущем и живом.

Ребенок. Мальчик. Громкий. Пухлый. Белый.
До года-двух судьба его жалела, -
Иных щадила и до десяти.
Но где они? – Меня туда не тянет,
А кто упал – на свято место встанет
И без опоры сможет прорасти.

Не Африка, но климат средиземный,
Бежит дорога веною яремной,
Сидит младенец около костра.
И цирк бродячий, точно зверь смердячий,
Счел взять с собой найденыша – удачей,
Поскольку та на выдумки пестра.

Есть бог дорог, он шут и пересмешник,
Его родное дерево – орешник,
Он повелитель масок и личин,
Он никаким царям не покровитель,
Зато сказитель, вездесущий зритель
И истинно зовется – бог причин.

Путь – следствие, причина – появленье,
Все бедствия – пороки вдохновенья -
И дальше гонит ветер перемен.
Чему научат, то и пригодится,
На то и пепел, чтобы плетью виться
В небрежном покровительстве Камен.

Здесь мелодекламация и драма,
И бритвою, что купола у храма -
Ненужное судьбой отсечено.
Мелькают люди, реки, перелески,
И манит Рим в своем имперском блеске,
И скручивает нить веретено.

За десять лет ребенок вырастает,
Ему холмов Прованса не хватает -
Нет подвигов в очерченных кругах!
И первая граничная когорта –
Что к Риму путеводная аорта,
Хотя Прованс у черта на рогах...

Не то что в нашем тесном двадцать первом –
На водах Ниццы поправляем нервы,
В Марселе навещаем замок Иф,
Уже стоит Сагра Да в Барселоне,
Давно в сенате побывали кони,
Везут вино, да всё не тот разлив. -

Жизнь стоит дегустировать на месте,
Как говорил к утру жених невесте -
Умчалась сельской жизни простота!
Шел день за два, трехлетие – за восемь,
И Вечный город посетила осень,
Когда сбылась заветная мечта. -

Ты победил! – Что «вици» по-латыни,
То Диогену бочка и пустыня, -
Но рано посылать за фонарем.
Пора блистать! На этом представленье
Закончится – оно и есть – явленье,
Поэтому и денег не берем.

Глава 9

Апокрифы, знаменья, эпизоды –
Что чуждой, что своей рабам природы –
Свободы или воли не видать.
Движение расчислено светилом,
С рожденья виден путь – служенье Силам,
В конце пути - морковкой благодать.

Я травояден – но без валерьянки, -
Из детства вкус перловки или манки,
А к старости – по воле докторов.
И зубы исчезают по порядку –
Пошла плясать губерния вприсядку,
А благодать – когда не до пиров.

Сведи свои порывы воедино –
Кому орешник, а кому осина,
При кашле помогает липов цвет.
Не спи один – и будет продолженье,
Смешенье рас – разумное решенье, -
Люби его! – пока во цвете лет...

Империя – что термы, акведуки...
Любовь честней, чем прочие науки, -
Бесстыднее – вся натиск и порыв!
Хотя в быту красавицы небрежны, -
На ложе те же римлянки прилежны
И, словно море, падают на риф.

Не превзойдя науки страсти нежной,
Не сделать жизнь в дальнейшем безмятежной, -
Без опыта не будет и труда,
Тем более что в свет до поворота
Проходят через узкие ворота,
Аттически не ведая стыда.

Чужой устав – учи, но не наследуй.
Привычка дело заменять беседой,
Используя винительный падеж.
Твоя у власти гидра или хунта,
Со всех сторон недалеко до бунта, -
Уж лучше бы послали на рубеж.

Пускай ты мечник самой первой сотни –
Будь ритором в империи сегодня,
Тебе легко даются языки –
Что демос зажигается мгновенно,
Что Рим по сути звери и арена,
И время в пурпур пачкает пески.

Есть кровь врага, кровь варвара, кровь бога –
Мечу, конечно, разницы немного,
Но лучше говорить, чем убивать.
Пусть иногда слова ведут на плаху –
Игра во власть несет безумье праху,
И Гойя мог с натуры рисовать.

Все мудрецы большого городища
Красиво пьют, легко вкушают пищу,
Ссылаются на древних мудрецов:
«О Аристотель!», «О Платон!», «О, киник!»
Хоть весь на них переводи осинник –
Смысл будет темен, путан и свинцов.

В противовесе римское же право! –
Там всё разумно и сословно-здраво,
И правила прозрачны и ясны –
Ораторы, плебеи и трибуны
Равны закону, но... в трудах лакуны,
А в сноске те, кто «более равны».

Тут драма с обличением и криком,
В провинции – Милане, ныне диком,
Лютеции – уездном городке –
Воспримут эту пьесу с ликованьем,
Поскольку вечно горнее желанье –
Побить камнями живших во грехе.

Тем более – столичных бюрократов,
Виновников бесчинств в родных пенатах,
Не виданных наместником давно.
Чем больше в представлении намеков,
Тем проще путь невидимых уроков –
Случайно воду обратить в вино.

Глава 10

Ну вот еще про маленьких овечек –
На ножках утверждаясь, человечек
Отважно убегает погулять. -
Все овцы ночью серы, но отара
Привычно блеет, как толстуха Сарра,
Хотя овца на первый взгляд не ****ь.

Пастух уснул, упившись кислой браги,
Собаки пир затеяли в овраге
И даже не почуяли волков,
А те прошли запасливо сквозь стадо
(Ребенок – невеликая преграда)
И встали рядом с видом знатоков.

И до утра ребенка сторожили.
Им звезды в ночь такое ворожили,
Что небо расцветало до зари.
Свидетель спал. Собаки не вернулись.
Наутро волки дружно отвернулись –
И чинно всё, лишь падаль убери.

Еще была история с кукушкой –
В усадьбах птица чучелом и тушкой,
Что заводной китайский соловей,
А мне попроще – глухаря, тетерку,
Ну, на крайняк – медведя на пол горкой,
Чтоб интерьер гляделся поживей. -

Так та кукушка вдруг закуковала! –
Хотя в пыли лет сто отвековала
И, в общем-то, не кашляла давно.
Причем, завидев нашего героя,
Она закуковала громче втрое,
Чем это и в лесу заведено.

Но чудо не сочли за обещанье! –
То у коров случается мычанье,
То утки крячут, детвора визжит –
Ну не конец же света раньше срока! –
Кукушка – не сорока-белобока,
Кукукнула – и наглухо лежит.

Еще змея, немая дева-птица -
Всё на ловца, как в сказках говорится, -
Бродячей труппе чудо сходит с рук. -
Ну, фокусник силен, ну, танцовщица
Умеет вкруг шеста змеей обвиться,
Ну, яблоко дрожит, завидя лук...

Дешевой не бывает популярность -
Ты нищ, перемени она полярность,
Калиф на час, жди прочие часы! –
Любовь народа лучше прозябанья,
Не рухнет по ошибке мирозданье,
Коль мы отрегулируем весы.

Фортуна гонит – колесо кривое,
Поэтому и крутит головою,
И требует доверия к богам.
А я не верю в чистые порывы –
Юпитер зол, и зол несправедливо -
За что и получает по рогам.

Бог мелкого, по сути, пантеона –
Два моря, Геркулесова колонна
Край Африки, неторопливый Нил.
Вершить судьбу того, кто независим,
Змеиным скользом или шагом лисьим
Возможно, но... я память сохранил,

И не люблю трактовок и трактатов -
К тому же боги путаются в датах
И именах, поймать всегда легко.
Копаются, что свиньи в апельсинах,
В пророчествах, потомках и ундинах,
И в нужную минуту далеко.

Не все – я передергивать не буду,
Иначе ложь, как некая запруда,
Взорвется – и останется потоп.
Зачем менять коней на переправе? –
Пусть миф о вере и о добром нраве
Мутирует, что легочный микроб.

Глава 11

Что обещает самый первый опыт? –
За славой бесполезно ехать в Сопот,
И север тех времен – не комильфо.
Медведи чаще бурые, но чаще –
Не значит, что встречаться с ними слаще,
И к Пятнице склоняется Дефо.

Как спорно в этом мире «поздно», «рано»,
В апокрифе не нахожу изъяна –
В те времена взрослели - кто как мог.
К тому же – юг, Империя и лето,
Гимнасточка и так полуодета,
А тут еще массаж спины и ног.

Не ног, а ножек! – Бедра, ягодицы...
Известный тезис «veni, vidi, vici» -
Чуть запоздал, его уже вели
По вековой проторенной дорожке,
Куда влекут пленительные ножки
И прочее, – на самый край земли.

Но прежде чем и я дойду до края,
Скажу, что больше счастия не знаю,
Чем быть любимым, самому любить.
Но счастье и любовь не моногамны,
Зато любовь и ненависть сиамны,
Как благоглупость – «быть или не быть».

На спор – существование дискретно,
Подростку это более заметно,
Чем в зрелости – рывок, затем провал.
Но то, что происходит в промежутке,
Похоже на движение маршрутки –
Не круг, но в лучшем случае овал. –

Дорога, пробки, лица пассажиров,
Анализ неслучайных сувениров,
Залив бензина, смена колеса,
Затем мигнуло – школьные уроки,
Игра в слова, понты, уоки-токи,
Остаточная смертная роса.

Чем больше опыт, тем сильнее тяга
Туда, в провал. Озноб в преддверье шага
Показывает, что ты разглядел.
Но прошлое, мой друг, настолько хрупко,
Что требует намеренья, поступка
И следствия, – а как же ты хотел?

Не верь богам – незыблемость локальна,
К тому же энтропия невербальна,
По сути – всё не так произойдет. -
Не выбор обрекает на рожденье,
И без любви – слепец воюет с тенью,
Любовь без страсти – грустный эпизод.

Препятствия нужны при перебежке –
Не ошибиться с направленьем в спешке,
Отыгрывая «свой среди чужих».
Движение должно быть энергичным,
А опыт вдохновляющим и личным
В сражениях и малых и больших!

Прискучит всё. - Но время приеданья –
От первого до позднего свиданья –
Огромное и жадное на вкус.
За рамками – склероз, скольженье в Лету,
Где памяти расхожую монету
Возьмёт Харон, как непосильный груз.

Оставим недоступное мечтаньям! –
Что юность получает с ликованьем,
То старость с благодарностью берет.
Шипы и розы царственно едины –
Природа любит рисовать картины,
Где сладостно хорош запретный плод.

Смени белье. Подругу. Обстановку.
Сорока – пресловутая воровка –
Взамен приносит новость на хвосте:
«Империя нуждается в солдатах!» –
Талантах – цирк, а дамы – меценатах,
Художник – красках, женщинах, холсте.

Глава 12

Источник информации не точен –
Наместник только садом озабочен,
Солдат в походе – и в раю солдат. –
Живи сегодня – завтра не придется! –
Приникни – как у девы сердце бьется,
Провинция – живой гомеостат.

Где спрячем лист? – Гербарии, Эфесе –
Под пеплосом и пеплом, на Тартессе,
Иль амфора ненужное храни... -
У вас – купец, у нас – полно товара,
А что покрыта патиною тара –
Лишь умножает ценность в наши дни!

Грешно, но ты – гастат среди гастатов,
Быть стоиком смешно среди эмпатов,
Живущих полнокровно и остро!
А кровь густа, особенно из вены,
Взять отпуск лет на пять у Мельпомены –
Как нынче взять банкира на перо.

Что есть особа мужеского пола –
Нам позже объяснит Савонарола,
Идея больше доблести племен!
Культура защищается штыками,
Такой обычай освящен веками –
Сторонники толпятся у знамен.

Что копья, что штыки, что гильотина –
Во имя духа и во имя сына –
Солдатам чаще меньше двадцати,
Желаний – бездна, утолений – мало,
На копья перекованы орала –
Легат научит, как себя вести.

Суди не выше собственного эго –
Куда б твоя доехала телега,
Когда бы не империя дорог?
Любое путешествие во благо,
Поскольку трансформирует имаго,
Что капсюль ударяющий курок.

Война творит не мальчика, но мужа –
Меняя изнутри, хранит снаружи,
Увидевши войну – познаешь мир.
Иначе всё идет по воле рока,
А это априори однобоко –
Что Мебиус, что – сорри – Монплезир.

Прогулки цементируют когорту,
Так яды добавляются в реторту,
Упорному даря иммунитет.
Мы, в сущности, рабы эксперимента –
Чем может завершиться эвольвента,
Начало коей – промискуитет.

Пророки на войне – тяжелый случай,
Что вызвано грибами, что – падучей,
Что - сметкою народного вождя –
Держись подале глаз большого дяди,
Во время схватки ты не на параде
И должен жить и двадцать лет спустя.

Что главное в когорте? – Дисциплина! –
На отдыхе любая половина
Пьяна в дугу, рассеяна окрест.
Попробуй так же встать на поле боя –
Дождешься смерти, нежели покоя -
Не всем полезна перемена мест.

Достоинства – задор, сноровка, сила
(Умение читать судьба простила),
И сын полка до знамени дорос.
Затем – оруженосец у трибуна,
Затем – центурион, затем – лакуна -
Великий Рим, что медный купорос.

Любая крепость времени подвластна –
Мы это замечаем ежечасно,
Возлюбленных печалуясь чертам. -
Как рыба с головы, так Рим с изнанки
Вульгарен пуще барышни-крестьянки,
Порхающей по «ленинским местам».

Глава 13

Солдат похож на выгребную яму –
Когда в России мама мыла раму -
Помои улетали за окно,
И сор мы далеко не уносили –
Во все века одни законы в силе –
Ц два аш пять о аш – и впрямь – оно!

Чем меряются риторы? – Стихами. –
Василь Иваныч с Петькою – носками,
А женский пол то тазом норовит,
То выпуклостей-впуклостей размером,
То интерьером или экстерьером,
Короче – в Риме женщина царит.

Эстетика у прихоти на откуп,
Когда мораль достигнет подбородка,
Божественное станет поперек –
Увидишь, как теряются таланты,
Спиваются и Гегели, и Канты,
Не сочинив на шару пары строк.

Но творчество изустное – не хуже!
Ничто у нас не пропадает вчуже,
Кто уронил, кто тут же подобрал,
В одни эпохи любят лицедеев,
Другие – крючкотворов и злодеев,
А в наше время все идут в астрал.

«Я Вас простил. Пусть вольно ли, невольно,
Своей красой Вы сделали мне больно –
Корыстно восхищение мое –
Я буду Вам писать, пока не спячу,
Свой Дар на вдохновение потрачу,
И скажут – он и умер за нее...»

Такому слогу учат забулдыги –
Над аркой воздвигаются квадриги,
Внизу всегда гуляет голота.
На всех хватает зрелища разврата,
Цитируют Нерона и Пилата,
Крылата власть, кровава красота.

Смирение, умеренность и скромность
Уместны там, где чужда вероломность -
Описывать достоинства вождя.
Скажу шершавым языком плаката –
В кругу друзей Эрота и Эрато
Изменишься немного погодя.

Огонь и медь воды пришли заране –
Тем ярче время проявило грани,
Тем больше повод странствовать вдали.
Философы всё с голоса чужого,
Ничто под небом Ромула не ново,
Разок по бабам – и на край земли!

А наши страсти злы и преходящи,
Больным с утра рождаешься всё чаще,
Ничто уже не радует твой взор.
Записочки, палестрочки, именье... -
Бездельники, чьи высшие уменья
И доблесть ты считаешь за позор.

Что держит в Риме? – Разве что привычка
Держать лицо, пока порхает птичка,
Да молоко обсохло на губах –
Оратору не надобно совета,
Тем более что в Риме вечно лето,
И город тухнет на семи гробах.

Где деньги, если тумбочка закрыта? –
Когда не помогает аква вита,
Всяк выручит азартная игра –
Я говорил, что Бог Дорог не дремлет?
И изредка воспитаннику внемлет,
Особенно когда пришла пора

Отбрасывать ненужные привычки. –
Помочь из клетки испариться птичке
Не сложно, пара дней – и ты забыт.
Страна махнет надушенным платочком,
Здоровый воздух помогает почкам,
И Майя заменяет реквизит.

Глава 14

Да, - возвращаясь к вечности и Риму –
По сути, там бывать вполне терпимо,
Заглядывая эдак на часок
В сенат – поржать, декурию – подраться,
С весталками по-дружески спознаться
И затянуть потуже поясок.

Пора вернуться к делу – поле битвы
Символикой восходит до ловитвы –
Эффектное явление богов,
Ты боком причащаешься бессмертью,
Поднявшись над кровавой круговертью, –
На это нас и ловят, чудаков. -

Типичная позиция служаки,
Не видящего далее Итаки,
Потомка этих, фаворита тех... –
Пример для подражания не лучший –
Как говорил впоследствии поручик,
Чем чаще просишь, тем быстрей успех!

Нельзя играть кровавую забаву –
Прискорбно то, что публике по нраву
Всего четыре темы из семи –
Любовь, убийство, слава и богатство,
Притом свобода, равенство и братство –
Лишь средство управления людьми!

Кто занят был вопросами престижа –
Я много лет тех у себя не вижу
И сам в такие гости не хожу –
Сбывается «по щучьему веленью»,
Склоняется к закату поколенье,
Приходит время таять миражу.

Любовь? – Пройдет. Друзья – кто не был болен,
Тот чистый звон небесных колоколен –
Жил в вышине, на землю не ходил.
На ровном месте падать не учился,
Во сне ударов в спину не страшился, –
Блажен, кто мир бесстрастно посетил.

Отмерен срок паломника любого,
Кто занят в полночь – встретит полвторого –
Укоротить не можно никого.
А хочешь быть косой судьбы разящей –
Любой поступок станет - настоящий –
Ты мир теряешь, делая его.

Не знать нужды? – мечта. - Моя, к тому же.
Она любой другой мечты не хуже
И, в общем-то, несбыточна порой –
Что б ни имел, чего-то не хватает,
Да караван идет, собака лает,
И у соседей снова пир горой.

Война изображается как праздник,
В котором отличается проказник –
Мундир, копье, блестящие глаза,
Под занавес очередное чудо –
Дежурное уже по сути блюдо –
Обвившая уснувшего лоза.

В сценарии военного похода
Как фон изображается природа,
Веселые селянки без мужей,
С отшельником неспешная беседа,
Смерть от стрелы случайного соседа,
Поспешная миграция мышей.

Всё это вкупе слаженно и ровно,
Под вечер посмеяться не греховно –
И делу время, и потехе час.
В любом селенье вырастают дети,
Они мечтают оказаться в свете,
И мы им свет покажем без прикрас.

Что у шотландцев килт – в Европе юбка,
Трактовка не зависит от поступка,
Поступок не зависит от богов –
Ты сам идешь направо и налево,
И сам находишь Мировое Древо,
И наживаешь походя врагов.

Глава 15

Я – собеседник. Просто собеседник.
В таких вещах не надобен посредник,
Не хочешь разговаривать – молчи.
И жизнь пройдет по нам, аки по суху,
Померкнет свет в глазах – доверю слуху
Все звуки, что рождаются в ночи.

Воображаю небо на пригорке,
Не хочешь водки – пригуби касторки,
В кусты за просветлением беги. -
Когда на откровения пробило,
Подземного не ужасайся пыла –
Какой-то бог встает не с той ноги.

Комета, раскаляясь в атмосфере,
На части распадается по мере
Слепого продвижения вперед.
В конце пути – не кратер, но воронка,
Как будто не комета, а лимонка
По-разночински падает в народ.

Среди собраний книжных сочинений –
Весенней ночью, прелостью осенней
Повеет от распахнутых листов. -
Паденье царств, забвенье Атлантиды,
Кровавое явление болида,
Затем – изобретение крестов.

Задача не имеет окончанья –
Что наши стимулирует желанья? –
Надежда? – Обретение пути? -
Всё это ложь, и ложь не во спасенье –
Как только наступает утоленье, -
Скитальцу больше некуда идти.

Избушка держит ставни на окошках,
Спит козьей мордой на куриных ножках,
Указывает на дремучий лес. -
Я там бывал. – Не жил, но прикоснулся.
Который раз в Италию вернулся,
Поскольку из Италии исчез. –

Я о воображении, полете,
По древу белкой, по тайге – во плоти,
По древностям то шагом, то в галоп! -
Мы все когда-то жили у границы,
Что курам в брод – что вы хотите с птицы? –
То Цезарю порой влетало в лоб.

Знамения, приметы, Рубиконы –
Что слезы свежекрашеной иконы,
Обычные великие понты.
Как говорится – с кем ни поведешься,
Того в любой кунтскамере дождешься -
Мы с возрастом с Фемидою на «ты».

След заячий настолько примитивен,
Что ряд метафизический противен,
Будь проще и – не оставляй следы.
Есть воздух, есть вода, есть Геркуланум,
Есть Антарктида – антитеза странам,
Оставшимся в итоге без воды.

В лесу среди дерев ориентиры
Не только мох и ветви штрих-пунктиром,
Но бьющий из-под дерева родник,
Добыча злата, вырубки, покосы,
Вечерние и утренние росы,
Стихий двоякодышащий дневник –

И переменчив и непостоянен,
Сей тайнописью я изрядно ранен -
Читаю невозможное прочесть.
Но шелестят слова, качает кроны,
Стихия не чурается урона,
И прибыль и ущерб сочтя за честь.

Метеорит. – Небесное зерцало.
Вселенной для невстречи было мало –
Ядро теперь сливается с ядром.
Мы растворимся – медленно и точно,
И что в полете показалось срочно –
По воздуху начертано пером.




Глава 16

Чем дальше Рим, тем больше мир – проверим?
За первым кругом место всем потерям,
А далее – кому как повезет.
Чей разум спит – тому покой не нужен,
К тому же его маятник обужен,
И только вниз течение несет.

Есть выход к морю – небольшая дельта. –
Зачем тревожить сакса или кельта,
И климат гниловат на островах –
За столько лет не сузился экватор,
За что и воздает ему Меркатор –
Там нет необходимости в дровах.

А значит, можно думать о высоком! –
Душа обезображена пороком,
Дурное обнаружить норовит –
Есть пища и вода, не нужно крова –
Обитель для философа готова! –
Единственное горе – целлюлит.

Немножко не стыкуются понятья –
Бездельничать – великое занятье,
Как правило, не требует других.
Экватор расширяется – как мера,
Где жизни воплощенная химера
Волнуется на пажитях морских.

Там нет вопросов – значит, нет ответов,
Там цвет небес ночами фиолетов
И кожа бронзовеет на ходу.
Там страсти не по Фрейду или Юнгу,
И всё растет – лишь обозначим лунку,
И каннибалы берегут среду.

Нас учит солнце быть как можно проще. -
На берег море отпускает мощи,
Цветущий край, безоблачный рассвет. -
И зрелища и пищи – изобилье,
Здесь время демонстрирует бессилье –
Всё неизменно миллионы лет.

Урок хорош, когда его забудешь.
С каких высот чужую жизнь осудишь? –
Здесь не видны достоинства богов –
Повсюду духи предков и тотемы,
Естественны охота и гаремы,
И дела нет до праздных пустяков.

Раскаянье, посмертие, забвенье -
Для дикарей пустое откровенье,
Нелепая смешная болтовня.
Бог создал Всё, и Всё идет по кругу, -
Поэтому они едят друг друга –
Кулинария требует огня.

Не так-то просто. Всё не так-то просто –
Свидетели резни и холокоста,
Склоняемся предписывать другим
Свой мир, единый или неделимый,
Религией в народах постижимый,
Но каждый появляется нагим.

Шаги за горизонт уводят к свету,
А переплыл ли ты при этом Лету –
Угадывай, в запасе – океан.
И плаванье снимает слой за слоем
Не с памяти – в ней держится былое,
И дорог возвышающий обман –

Уходят миражи, химеры, страхи,
Уж лучше так, чем кончить жизнь на плахе
Иль в старости в большом параличе. -
Ты в силах встать и дальше за пределы
Отправить дух неразделимо с телом, -
Расплавить воск на святочной свече.

Что впереди? – То горы, то народы.
Всё дальше край немого небосвода,
Вода и камень, лед, опять вода...
Опять огонь, слова и бессловесность,
И за душой перебегает местность,
На тело не расходуя следа.

Глава 17

Что мне песок? – Что я песку? – Что море
Выносит из Синдбадовых историй? –
Где свет меж мною и моим песком? –
Одна волна уносит за пределы,
Другая пеной одевает тело,
А третья – что змея перед броском.

Чем проще декорации, тем хуже –
Когда кругом одна сплошная лужа –
Хоть падай, хоть купайся, хоть сиди.
В других местах ночуют власть и слава,
Богатство так же требует оправы, -
С убийством и любовью погоди.

Не хочешь заскучать – долби каноэ,
Изобретай десерты и второе,
Расти, в конце концов, толпу детей,
Таких же дикарей, как ты когда-то,
Меняй по-императорски легатов
И вовлекай мирок в игру страстей.

Жить безмятежно можно дня четыре,
Затем изъяны явятся на лире,
Я как-то разбирался – почему? –
И выяснил одну смешную штуку –
Мы на излом сработаны, на муку,
На посох, одиночество, суму.

Но жить без друга, брата и любимой
Настолько иногда невыносимо,
Что снова покоряешь океан,
Без выбора – какое время года,
Фантома создаешь ли, антипода,
Надолго ли останется изъян.

Зуд творчества нуждается в предмете –
У каждого есть зритель на примете,
Иным творцам досталось целых пять.
Боюсь, что мне желателен не зритель,
Не ученик и даже не учитель,
А собеседник, чтобы понимать.

Всё делается толсто или тонко –
Сначала прайд выращивает львенка,
Потом он сам выращивает прайд,
Есть суета, провалы, ход событий,
Есть череда забвений и открытий,
Затем в Европе Шварц и братья Райт.

Бездействие равно непониманью –
Когда в тебе иссякнут все желанья,
Для мира ты потерян, мон ами.
Но ложное бытует представленье,
Что Будды безмятежно появленье -
Придуманное, в общем-то, детьми.

Я в этом мире заинтересован,
Мой интерес судьбой замаскирован,
Привычками, делами, языком,
И если не любить то, что творится,
То остается только удавиться
Не то растаять, словно снежный ком.

Не праздно быть творцом, совсем не праздно,-
Мы любим рассуждать разнообразно -
Попробую сказать еще разок –
Кто равнодушен – точно безучастен,
Лишь тот очарованию причастен,
Кто ждет волны сметающий бросок. -

Гармония сокрыта в нашей силе,
И воля нам отсчитывает мили,
Фантазия высвечивает путь,
И пониманье приведет к прозренью,
Терпение не блажь и не смиренье –
Теперь пусть возражает кто-нибудь.

Плен ситуаций – плен воображенья,
Движение вовне – неуваженье
К хозяину странноприимных стен.
Ты волен быть и волен быть подале –
Не рви рубаху, не считай регалий
И не кори ретивых Мельпомен.

Глава 18

На самом деле жизнь не за горами,
Где Кришна лжесвидетельствует Раме,
Не в храме Дурги и не у цыган –
Политеизм удобнее безбожья,
И Гималаям пачкают подножье
Паломники воинствующих стран.

Есть феномен мыслителей и места –
Пока не предал новый Малатеста,
Воды не испарилось серебро –
Здесь ищущий находит просветленье,
Старо как мир подобное явленье,
И просветленье, кажется, старо.

Уместно жить в плену своих традиций –
Оспаривая пару теодиций,
Превознося иную чепуху.
Кто любит пить из черепной коробки,
Кто – греться в центре раскаленной топки,
Кто – думать: «Что внизу, то и вверху».

Все наши «точки зрения» – гербарий,
Который собирает пролетарий,
Кричит кухарка дворнику в окно,
А листья жгут, как бабочек в полете,
Душа поет «перпетуум» работе –
Иного оправданья не дано.

Снега белы, поскольку любят таять,
Собака – это волк, что начал лаять,
Ученый знает больше, чем творит.
Кто может быть – находит колесницу,
Для льва всегда готовят пищу львицы,
И праведник с богами говорит.

Везде в ходу свои люминофоры –
Чем ближе свет, тем неподвижней горы,
А за морем – какие чудеса? –
Вода цветет, калеки выше парий -
Упанишады празднуют гербарий,
И аватары лезут на глаза.

Калинов мост не то чтобы малинов,
Да не земля рождает исполинов,
А небо – призадумайся, смешно? -
Вот так всегда – свистит первоисточник,
Как опоздавший к завтраку молочник,
И вместо крыши вышибает дно. –

Опора эфемерна без изъяна. -
Творцами невеликого обмана
Дурная не преследовалась цель. –
Был смысл существования утерян,
И даймон деградировал до зверя
И рушил горы, как безумный сель.

На оправданье нужно оправданье –
Поэтому испорчено свиданье,
Невыносимо скучен каталог.
Всё правильно, всё точно – всё неверно,
Свободен дух – и даже это скверно,
Как будущего равенства залог.

Мы не равны. – Ни в чем. – Ни на минуту. –
Ни возрастом, ни вкусом абсолюта,
Ни полом, ни бессмертием, ни сном.
Но мячиком душа летит по сферам,
Внимая стихиалям или верам,
И уксус не становится вином.

Свобода мысли больше, чем свобода –
В ней кроется подвох иного рода –
Все знания рождают слепоту.
Так зеркало, позволив любоваться,
Со временем привыкнет издеваться,
Прилежно отражая пустоту.

Полезно всё, что было бесполезно –
Умение не отражаться в бездну,
Желанье пробуждать в других Дары,
Но не учить – Учителей в достатке,
Учения расписаны и гладки,
Как мертвые шары – не то миры.

Глава 19

Суди не выше, друг, сапожной щетки –
Где место точной, где фальшивой нотке,
Куда какая тропка приведет,
Кто делает, кто делает другое,
Кто ищет бури, кто искал покоя,
Что исчезает, кто еще растет. -

Словарь скудеет с возрастом понятий,
И прошлое окажется некстати,
И будущее долгое, как му.
Вершины разрушаются повсюду,
Как будто небо выплатило ссуду
И выбросило тощую суму.

Есть многое, что действенно и чисто –
Лингамы изо рта у афериста,
Вибхути – пепел святости иной,
Бурление стремительных потоков –
Философу повсюду одиноко,
Как миру за незримою стеной.

Дорога, путь, тропинка, междумирье –
Казалось бы, еще одно усилье,
И путнику откроется судьба. -
Не понимаю смысл подобной спешки,
К чему повсюду метки или вешки? –
Иллюзия стабильности груба.

Судьба – всего лишь сделанное дело,
Стареет отработанное тело
И зрение смеркается в закат.
Отгородив себе предел мечтаний,
Ты видишь край – и ты не видишь граней,
Отринувший незримое легат.

Ты полководец армии атаки –
То скифы примерещатся, то даки,
Деяния на целую войну.
И некогда забыть о воздаянье,
Поскольку воцаряются желанья... –
Подкинь монету! – Я переверну. -

Другая сторона ничуть не слаще –
Потерянно блуждая в настоящем,
Выращивая дерево веков,
Ты длишься лишь до полосы тумана,
Забвение – скорее боль и рана,
Чем позднее лечение и кров.

Нам опыт дан в сравнениях и бедах,
Слепым очарованием в беседах,
Готическим подобием любви.
Затем Стрелец пересекает Млечный,
И путник, от забвения беспечный,
Возводит стены храма на крови.

Чужая кровь – стена чужого храма.
Там, где фундамент, прежде будет яма,
Забьет источник, высохнет, забьет.
Затем – и так всегда – воздвигнут чашу,
И если я реальность приукрашу –
Мгновенно станет всё наоборот.

Мир наклонился и – перевернулся,
Вне сущего искатель истин сдулся
И просится обратно на холмы.
Зачем нам горы? – Ветрено и зябко,
Жить одиноко – не по Сеньке шапка -
Не жалую небесной Колымы.

Придуманное небо тем пристрастней,
Что соловья перекормили басней,
И он то безобразен, то слащав. –
Сведя концы с концами воедино,
Увидим золотую середину,
Как Лао Цзы, в скитаньях отощав.

Тебе не люди ближе, но законы,
Кругом роятся пчелы Персефоны,
Не жалят, но знакомятся и ждут.
Освоены нехитрые приемы,
Везде твой дом – и у тебя нет дома,
Пора вернуться, не сочти за труд.