***

Михаил Аранов родился в Ленинграде. По профессии инженер .  Живет в Германии   восемь лет. Пишет стихи, прозу и публицистические статьи. Публикуется в Германии – журналы « Партнер», « Литературный европеец», «Зарубежные  записки». В России  - в журнале « Невский альманах»,   и поэтических сборниках – антология « Земляки» ( Москва), сборник «Четвёртое измерение» ( Санкт – Петербург). В 2008 году в Санкт - Петербурге , издательство журнала «Нева» вышла книга  прозы « Скучные истории из прошлой жизни».  В  Англии печатается литературной газете  «Albion  & World». В Эстонии – журнал « Радуга».         

Опять зима.
                Я.Т.
Опять зима, как питерская осень.
И мелкой сеткой сонные дожди.
Опять душа покоя тихо просит.
 И вторит эхо: «  Счастия  не жди».
Не жди напрасно, вот усталость схлынет.
И смертный полог застит вдруг глаза.
Камин у ног погаснет и остынет.
 И не нагрянет вешняя гроза.

Там  ни звезды и ни креста.
И мутный диск там тени водит.
И жизни  миг. И неспроста
Там путник  дом свой не находит.

Мысль начинает новый круг:
- Когда –нибудь на этом свете
«Мы будем счастливы, мой друг»*…
За эту жизнь мы все в ответе.
Когда проснёшься  на рассвете,
Зажги в окне своём свечу…
Я постою и помолчу.

Я постою и помолчу.
Твой свет помог с пути не сбиться.
У незнакомого крыльца
Помог святой водой напиться
Под трели раннего скворца.

И снова тот же вечный круг:
-Мы будем счастливы , мой друг.
Когда – нибудь, когда- нибудь…

-Ты моё имя не забудь.
 Какую ночь мне всё не спится.
Не дай повеситься, иль спиться…
 Мы будем счастливы, мой друг.
Мы будем счастливы , мой друг.



            
                * Н. Каржавин

 






Мой  город

     Я вернулся  в мой город.
            Недосказанных  слов многоточие.
Не по возрасту  молод,
             он печалей моих средоточие.
Я иду вдоль каналов,
               где мой город назначил мне встречи.
В перезвоне бокалов
                он заботы  взвалил мне на плечи.
 Эта ноша не тяжка -
                я его понимаю с полслова.
Сигареты  затяжка –
                с Петропаловки  выстрелы  снова.
Всё как прежде готово
                ожидания слезою пролиться.
Улыбаются ново
                незнакомые, юные лица.


 Мойка  так же  лениво
                в оцеплении гранитном  плетётся.
Невский так же  блудливо
                озабочен, в глаза мне смеётся.
Строгий облик мостов
                для чеканки готов,
как  скупые  блокадные  сводки.
                Сон тревожный  хранит
лип  столетних на вид    
                Воронихинский гений  - решётки.


До сих пор
       в этом городе   дышат
                злою вольницей  люд и стихия:
не смирила Нева               
                свои прежние нравы лихие
ни под дланью Петра,
             ни пред Тем, кто над вечностью  выше.
 
Непрошеная кровь – это « Спас –на - Крови» -
                снова эхо той бомбы мы  слышим.
Взорван « вечный» Ильич  -
                пугачевщины  бич
 монументы святые колышет.



Укрощенными стали
                только кони на тихой  Фонтанке,
да  в   Ноябрьские дни
                по брусчатке идущие  танки.

Запишите   в регистры
                и  сочтите позора  пределом –
 позабыли магистры
                « Ленинградское»  Дело.
Память снова взывает
               из блокадных ночей  не напрасно:
« Стороны при обстреле
                эта очень опасна».


.

Коричневый странник
          
«Вы поблекли. Я странник коричневый весь»*. 
Даже память о прежних свиданьях истлела.
 Но нежданно вдруг что –то забытое здесь
заставляет меня оглянуться несмело.

Проезжая ваш ветхий, заброшенный дом
в дребезжащем на стыках, старинном трамвае,
 в горле чувствую ком, тот  горячечный ком.
Почему - я не знаю, не знаю, не знаю.

Я иду средь отчаянно юной толпы.
 Ветром невским, холодным простужен.
Я заброшен сюда не капризом судьбы,
Но уже никому  здесь не нужен.

Канул сон. Фиолетовый сон.
Вы опять предо мной в бледно – розовом платье.
Я дарю нерасцветший пиона бутон
Торопливым и горьким объятьям.

 Вы поблекли.  Я странник коричневый весь.
Я странник коричневый весь.
               


• Леонид Мартынов
               







   















         
     Венеция
                «  Венеция   венецианкой
                Бросалась с набережной   вплавь».
                Б. Пастернак

Венеция, я восхищён!
И без тире и междометий
Здесь  гениально завершён
Рисунок  нескольких столетий.
Изобретение  Дожата*.
Каприз судьбы, ума изыск.
Соперник  римскому собрату.
И мелочен здесь  детский писк.
Здесь так  бесстыдна  нагота.
И торжествуют базилики.
Со стен  глядят  святые  лики,
И святотатствует  толпа.
Венеция  в  воде по пояс:
Недолговечно  ремесло.
Гребец, лениво в волнах роясь,
Вращает  медленно  весло.
Из  века в век. На свет из  мрака
Гондолы путь под сводом  арок.
Над  площадью Святого Марка
Взлетает  стая голубей,
Свободе  радуясь  своей.
Но  здесь, из камеры свинцовой
Сластолюбивый  Казанова
Вписал  язвительное  слово
В историю  людских  страстей,
Играя  правдой  без  затей.
Что  слово!? Звук  его  немеет.
Слова – песок. Их  ветр  развеет.

Истомлена  морскою  качкой,
Забросив  юбки  за  бедро,
Венеция роскошной прачкой
 Полощет  ветхое  бельё.

• Дожат – совет дожей



















*     *     *



По ельнику  нечастому,
                берёзовым  стволам
Струится  дождик  солнечный
                с  улыбкой пополам.

Клубится      запах  ягодный,
                и  дразнит   дух  грибной.
Я  вереском  нечесаным
                лесной  иду  тропой.
Пока   иду играючи,
                захочется     кричать
И эхо  под вершинами 
                корзиною поймать.
Валюша,  Валя,  Валечка.
                Ау,  ау,  ау!
И эхо   голосистое в  ответ  кричит:
                «Люблю».
Но эхо  как  корзиною,
                что  воду  решетом.
Знать, не дарить осину мне
                оранжевым   листом.
Тревогою  охваченный,
                жду - дятел    застучит.
А эхо  где-то рядышком
                до   времени   молчит.               

               































                В  пути.
Мое  временное пристанище,
Мой палаточный городок.
Пепелище мое, пожарище
Неуемных моих тревог.

Где постель мне постелет женщина?
И споткнусь  я  о  чей порог?
Имя   чье мне судьбою    завещано
На распутье дальних дорог?

Все  знакомые, все попутчики.
Разошлись.   И  из сердца  - вон.
И   бутылки  под  лавкой   кучкою,
И  душа  как   пустой  вагон.

Я  с  годами   стал   осторожней,
Но чего-то  не  доглядел-
Не от   пыли   дорожной
Рано   я        поседел.








































                Портрет   Самари

«Все только  продолженье  бала,
Из  света в сумрак переход»*
Рука художника    устало
Мазки  последние  кладёт.

Погас.  И  снова тих  и  бледен.
Но  красота  на полотне.
И  кто-то   юный будет     бредить
Его  мечтою по весне.

Он  ждал, просил его  прихода.
И озарение   пришло:
И,  засмеявшись   над   природой,
Вдруг   засияло   ремесло.

И  женщина,
                игрою     случая,
Роняет  свет перед   собой.
Не  обещая  и  не   мучая,
Зовет  его  на вечный   бой,

Но время тихо   гасит    свечи.
Тускнеет   блеск   живых   цветов.
Ты не проси  любовь   навечно,
Он  вечность   дарит   за  любовь.
*А.  Блок.               
































                Мартовский  ветер
Ветер, бабник, озорник-
подол  задирает.
Горстью снег  за  воротник,
хохоча , кидает.
Недотрога  за  полу
прячет  коленки.
Разохотился  шутник,
прижимает  к  стенке.
Криком  плачь, кричи,
нету  мочи.
Ах, как  руки  горячи
очень.
Хлещет  ярый  поцелуй
в щёки.
Разметал  из-под  платка
локоны.
Вьётся, в ноги набросал
сугробы.
-Как  постель тебе  со мной,
удобна?
И подушки  мягки
и  сладки.
А  на  простыне белой
ни  складки.      
Закружилась  в голове
улица.
Заневестилась  девчонка,
зажмурилась.
Ну,  какой  ухажер
настойчивый.
Ты постой, погоди
потчевать!
И  завьюжил  хоровод
метелицей.
Захотелось  бы  уйти-
сущая  безделица.




















     Колодец

Где-то  светит  мой  месяц.
Где-то  ветер уносит
Уходящее имя 
С  этих  губ ненасытных.

Позови  меня тихо,
Еле  слышно, лишь  дрогнет
Серебро  паутины
В свежескошенном  стоге.

И с вечерней  звездою
Свет прольётся  в  колодец
И  по влажному  срубу
Проиграет  свой  танец.

В  приглушённом  сознанье 
Звуки  словно   зависли...
В  грациозном  качанье
Два  ведра  с коромыслом.







































Откровенье весны.
      
Склонилось  небо.  В  изголовье
Его измятые  снега.
И  избы,  словно  исподлобья,
Глядят  на  чёрные  стога.
И  тишина  залита  в  окнах,
Забитых -  накрест  две  доски.
И  на  горбах  дорожных  сохнут
Уже  проезжие  пески.
 Но, сбросив  сон  тревоги  зябкой,
Берёзы  пьяно,  как  в гостях,
Пьют,  зачерпнув  дырявой  шапкой,
Туман  до  одури  в  корнях.
И  их  стволы  гудят  литые.
И  тонкая  звенит  капель.
Как  будто  воровская  дрель
 Буравит сейфы  золотые.
И  откровенье  откровенья-
           как  девственницы  нагота.
И  просто,  как  мечта о  счастье,
Желанный    зов:  «Иди,  Настасья..»
И  детский  смех. Весна, весна.









































*                *                *               
                Светлой  памяти
                А.А. Собчака.

«Прощай  немытая  Россия »*.
Моя  неласковая  мать.
С какою  неразумной  силой
Ты  научилась не прощать.

Но  ты  прости детей  и  внуков,
Нежданно  посланных  судьбой
На  бесконечную  разлуку
С  твоей  суровою рукой.

Молчишь,   надменно  сдвинув  брови,
Имперской  гордостью   тверда.
И  чую,  снова  жаждешь  крови
Во имя  мира и  труда.

Молчишь. Но  с гибнущей  подлодкой
Что  сделать ты  тогда  могла?
Как с перерезанною  глоткой,
На  дно  Россия        залегла.

И  из  прекрасного  далёка
Гляжу  в дождливое  стекло.
Но  если  позовёшь  до  срока
Тревожной  птицею   в  окно,


Я  соберусь  порой  вечерней,
Не  торопясь  коней  загнать,
И как  Собчак,  гонимый  чернью,
К  тебе  вернусь   я    помирать.

   *М.Ю. Лермонтов.


А.А.  Собчак-первый  мэр  Санкт-Петербурга.   


















               *   *      *


Как  любимой  быть  хочется  женщине.
Как горька  по весне  метель.
Каждой  ночью,  кому-то обещанной,
Необъятно  пуста  постель.

И  над  той  окаянною бабою
Как   куражится  ночь  опять.
Ах, как  хочется  быть слабою,
Чтоб  потом  зарыдать!

Или  броситься  без  оглядки
Под  откос, под  откос,  под  откос.
Сколько  можно  играть  в  прятки?
Или  ждать  до седых  волос?


Чтоб каким-то  отчаянным утром—
Без  «  до  завтра», не провожал...
Электричкой, простреленный   будто,
Повалился  назад  вокзал.

Плачет  женщина. В белом  уборе.
И  несвежий  начёс  под  Бриджит*...
Неуёмное  бабье  горе
В  три  ручья  по щекам   бежит.

                *Бриджит  Бардо -  кинозвезда  80-х  годов

               




























Песня  поздней  любви.

Напои  меня  миром и  светом
В  бесконечно  тревожные  дни.
Дай  не верить зловещим  приметам
И надежду  мне  снова  верни.

В  лес  из  звонких  и  солнечных  сосен
И  весёлых  прозрачных  берёз
Уведи  меня  поздняя  осень
Защити  от негаданных  слёз.

Этой  ночью  в ладонях  беды,
Словно  бога  открывший  мирянин,
Буду  ждать  той  падучей  звезды,
Знак  которой  невнятен  и  странен.

Странный  знак.  Но  поверь,  мне  поверь.
А  не - то,  как  мальчишка,  заплачу.
Слышишь? Где-то лесная  свирель.
С  бубенцом  подорожным  в придачу.

Ты не слышишь.  Я знаю,  ты  спишь.
Всё  спокойно  в тебе. Ты  любима.
В  тихих  снах  не со  мной  говоришь.
Дни  проносятся   суетно  мимо... 


     *             *            *
Когда  читаешь  ты  стихи,
Душа  простительно  беспечна.
И  наши  прежние  грехи
Так  очевидно  безупречны.

И слово  дышит  божеством
И  тайной,  еле  приоткрытой.
Как  раковину,  вскрыв  ножом,
В  ней  ожидаешь  клад  забытый.

И  первой  строчкою  пленён,
Перемолов  породы  груды,
Булыжник-  это  явь,  не сон
Находишь  вместо  изумруда.















           Псовая  охота
       

Мы - зайцы,
бегущие  следом  за  страхом.
За  нами 
часть жизни  пошедшая  прахом.
За  нами
деревьев   загубленных  рощи.
За  нами  могилы.
(Что  может  быть проще.)
Мы  - зайцы.
И жизнь  наша - страх  и движенье
в  погоне
за  тенью, своим  отраженьем.
Бежим,
и  следы  наши  мечены  кровью.
Бежим
мимо  хижин  с  обрушенной  кровлей.
Мы - зайцы,
за  нами охотников    рота.
И нас
настигает  лай  псовой  охоты.
Кого-то 
загнали,   порвали на  части.
И в  пене
бордовой  оскалены  пасти.

Собак 
накормите пред  псовой  охотой.
Чтоб  нас
не травили столь  лютой  работой.


























                Честолюбец
Невольник-
прикован  к галерам  своих  вожделений.
Я  тайну
поверю  свою  лишь  горбатому  камню,
что  встал 
на пути  у  ладьи и разбил  её  в щепы.
А  цепи
оставил  галерникам,  битым  кнутами
губительной  страсти.
Простите!
Мои  палачи  и надсмотрщик  ретивый.
Напрасен
ваш  труд, я   устал.  Равнодушием  смерти 
клеймён.
Без  борьбы  уступаю  скамью,
что задами
в  занозах натёрта до блеска.
Терпите!
               
Вот  кнут  засвистел, и  пригнулись  плечи
к  коленям.
И  взмыли над  морем  протяжные  вопли,
как стоны
грешащих  запретной и  сладкой  любовью
на  брачной  постели.
Пройдите галеры!
С  печатью  на  лбах  и в глазах  ожидание  рая.
Довольно,
достанется  досок    неструганных   всем  на  занозы.
Не  каждому
только  тот камень,  что  встал  на пути  у  галеры.



























                Черный  пролёт.
               
               
                «.....выходят  из  окон».
                ( Из истории    болезни).               
Если б было, чем  дорожить.               
А  тревогу  раздать  домам.
По  уютным  их  окнам  -глазам
Полоснуть  от щеки  до  щеки.
Захлебнутся в крике  звонки.
И  ступени  под сотнею  ног
Задрожат  как  изломы строк,
И  как синею  жилкой  пульс.
Лишь в  последний  момент  не трусь!
Когда  крикнут: «Бери,  он  наш!»
Вот пролёт  и последний  этаж.
Сам  себе  говорю:  «Не  жить.»
Если б  было, чем  дорожить...
Этот  приговор – наповал.
Но я хлеб  у детей  не крал.
И  не крал я  цветы  с могил.
И у  нищих  не крал  пальто.
Может,  бог бы  меня  простил,
Если б    было   за  что.
И  в  смятении, в желтом  бреду
Сам  не знаю, куда  иду.
И  на  чью-то беду.
         И  на  чью –  то беду.
На  кого-то  такого же
                вдруг  набреду.

























*                *                *
Я  звоню  тебе  редко.
«Здравствуй,
           здравствуй мой  друг.
Брось  сиреневой  веткой 
Мне  спасательный  круг.
Я  тону.  Наводненье
Всё  снесло.  Я  раздет.
И   холодным  прозреньем
Мне  забрезжил  рассвет.
Где-то вскрылись вдруг  реки,
Словно  вскрыл  себе  вены.
Посиневшие  веки,
Красные  стены.
А  вода  прибывает,
В ней  звенит  тишина.
И неловко  сползает
Ручеёк  из  окна.
Побежал  по  паркету,
Обнял  чистый  листок.
Захлебнулось  и   лето
Ненаписанных  строк.
.......  Ты  большая,  ты  умница.
         Всё  конечно  поймёшь.
         Наводненье  на улице,
         На  которой  живёшь.
А  во мне  тишина,  тишина, тишина.



*      *       *
Вот  земля,  наконец.
И  последний  бросок.
Задыхаясь,  пловец
Изнемог,  изнемог.
Из - под  рук ускользнул
Голый,  скользкий  гранит.
Вал  крутой  захлестнул
Заходившийся  крик.

Где-то  море бескрайней,
Солёной тоской.
Где-то  скользкий  гранит
И  ревущий  прибой.
И  пловец  обессилен
В  неравной  борьбе.
Море, так  почему
Беспощадно  ко  мне?












            Кавказ.
Я  с  тобою  песни  забросил.
Всё  забыл,  что можно  забыть.
Мне бы  парус  и пару  вёсел
В  акварель осеннюю  плыть.
Плыть  горами,  в  глухие  ветры.
В  медь  лесную, под зябкий  иней.
Только  ночи  здесь  тёмно- синие,
Да и  море  другого  цвета.
Только  море  совсем  зелёное.
Солнце-рыжей  копной  волос.
Но  я к краю  опавших  клёнов
Навсегда  душою  прирос.
Я  с  тобою  песни  забросил.
Ничего  давно  не пою.
С  губ  твоих  молодую  осень,
Как  вино  молодое  пью.











































Коль  на чужбине умереть  случится.
                «Жизнь приучает нас  к мысли о смерти,
                Смерть же нас учит, как надобно жить».
                И.М.
               
Я,    кажется,     уже    в  дороге.
«И  крестным  знаменьем  мой  путь, -
Я  говорю  высоким     слогом,  -
 Ты  осени,  не   позабудь».
В  дороге к  истинам   бесцельным -
Ни  оглянуться,  ни  вздохнуть.
По  ней  уже  огонь  прицельный 
 Ведут  недуги. В  этом  суть.
Стрелок  на время  затаится.
Но  жду  испуганной  спиной.
Я не успел  ещё  проститься
Ни   с Родиной  и  ни  с женой.
И  где - то  в чистом,  чистом  поле,
Где  ветры  вольные  шумят,
По  чьей-то злой  иль  горькой   воле
Меня  подстережёт  заряд.
Что может  быть ничтожней  доли,
Чем  на  чужбине   смертный  миг?
Какой  случиться  надо  боли,
Чтоб  песня  изошла  на  крик!
Кого-то  я  не спас. Не  сделал
Добра.  И сына не родил.
Но  дерево  в соцветье   белом
Я  возле  Дома   посадил. 
 






Соло  для  дорожных  столбов.

Мне  по-немецки  исполняют  соло
На  спицах   ног  дорожные  столбы.
А  русской  солью  грубого  помола
 Я  здесь    солю  капусту  и  грибы.

Отечество, где  всё  идёт  не в  лад.
Где  нас  уже  давным   -  давно  забыли.   
Там  через  мой  вишнёвый  сад
Дорогу  в храм  чужой   сложили.












      Предчувствие

Мне  кто-то о  смерти 
             твердит   неустанно.
И  слышать  мне  это
            и  страшно  и  странно.
Иду - предо  мною
             гранитные  выси.
И  кто-то  крутые
               ступени  в них  высек.
И  я  подымаюсь,
                не видя  вершины.
И  я  задыхаюсь
                от вида  стремнины. 
Внизу,  как  барханы,
                туманы,  туманы.
И  нет  мне   возврата.
           Как  странно,  как  странно.


                *            *              *    
        Я  здесь  только прохожий.
Доведи  же  меня
      До  ближайшей  прихожей,
Усади  у  огня.
И я  телом  бессильным
               Прильну  к  изразцу,
И  молитва  моя
             Понесётся  к Творцу.               






























Алхимия поэзии.
Ах, стихоплёты  всех мастей!
Что может быть для вас милей?
С удачной рифмою схлестнуться,
Вертлявой строчкою вернуться.
Иль объявить себя борцом
Со злом - под водку с огурцом,
Под редьку с мёдом,  с русским матом…
Чернобылем  вдруг мирный атом
Взорвётся. Тяжким, мёртвым рвом -
Оскал смертельный. Но потом
Затянутый болотной ряской,
Вдруг явится из детской сказки
Родена мрамор. В глине вязкой -
Всё мутно. Голос глохнет  вещий.
И мысль едва, едва трепещет.
Слова толпятся  смрадной тучей
Как вепрь над лужею вонючей…
Но молнии, счастливый случай,
Прорежет огненный заряд.
И барабаны загремят.
И под победный гром оркестра
Рыдает юная невеста:
Жених уходит ратным строем.
Вернётся ли живым домой он?
И тишина. Пропали звуки.
И скрипки плачь, и флейты муки.
Всё смолкло. И  тревогой смятый
Застыл партер оглохшей ватой.
Поэт, уйдя  в свою обитель,
Готов  к сигнальному рожку,
Как зверь к смертельному прыжку.
Дыханье затаите, зритель.
Молчанье – рыцарский обет.
Держите паузу поэт.

































Севанский монастырь.


На краю земли , где горы
Чешут гривы облакам,
Смотрит в даль с глухим укором
Бесприютный храм.


Серо небо. Серый камень
И холодный луч.
И глубокий стылый пламень
У подножья круч.

Как слеза  прозрачны воды.
Слёз своих не прячь.
Видно здесь собрали годы
Весь сиротский плач.

Слышишь – жаркий вдовий шёпот,
Плат – узлом  концы.
И по плитам тонкий цокот
Жертвенной овцы.

 Всё  - как прежде. Всё  - приметы.
Всем открыт ветрам,
На скале стоит раздетый,
Бесприютный храм.