Второе путешествие с Вергилием

                „Земную жизнь пройдя до половины,
                Я очутился  в сумрачном лесу...“
                Данте Алигьери „Божественная комедия“

Густая мгла меня обволокла
И погрузила в странный мир видений.
Под звуки давних песнопений
Она меня с Вергилием свела.
Он, несомненно, он, в старинном одеяньи,
На древнеримском что-то говорил,
Куда-то звал, бог знает, что просил,
Пуская в ход былое обаянье.

И я решил: пойду с ним. Что терять?
Прошедшие чреваты тайной годы
И в небыль канувшие царства и народы.
Как нам об этом истину узнать?
Иду за ним, стараясь дрожь унять,
Заранее открытиями рад,
А лестница нисходит прямо в ад.

И тут, остановясь у входа,
Мой провожатый вдруг меня спросил:
- Зачем идёшь? Цель твоего похода?
Его вопрос меня не удивил.
-Антсемиты здесь? – Их тут без счёта...
- Дай поглядеть, – его я попросил.
Он молча дверь тугую отворил.

Круг первый открывается глазам.
- Ба, Солженицын! Вот ты где, болезный?
Ты ж к христианским припадал богам...
Внезапно мгла исторгла голос резкий:
- Народ он оболгал, и аз ему воздам
Мести сортиры бородой облезлой.
На двести лет приставлен к унитазам,
И пипифакс – удел его трудам. –

Идя неспешными шагами,
Вергилий говорил, что сотни лет
Облыжно поносившему народы
Сулит ад муки и невзгоды.
Измыслившие „Протоколы...“ сами
Здесь туалеты моют языками
За подлый оскорбительный навет.
Так, дескать, предначертано богами.

               
И мы за этим разговором
Спустились в следующий круг.
Я в шоке замер у дверей.
Объяты пламенем вокруг
Вопили скины диким хором,
А их набор СС-регалий
Им прямо к коже пришивали.
Там мне поведал римский друг:
- Они под тщательным надзором
Гореть должны за веком век,
Чтоб каждый сгубленный еврей
Для них стал мукой и позором. –

Тогда сказал я напрямик:
- Пойми меня, о римский гений!
Я за тобою в ад проник
Не млеть от вида их мучений,
Не смаковать их казней крик.
Нередко власть без воздаянья
Вандалам нашим злодеянья
Прощает. Нужно мне узнать,
Удастся ли им избежать
Заслуженного наказанья.–

Виргилий мрачно усмехнулся:
- Я очевидно обманулся,
Тебя к антисемитам в ад
Ведя. Ужели же, мой друг,
Тебя не радуют стократ
Картины юдофобских мук?
Слаб современный человек –
Вас времени изнежил бег. –

Он смолк, качая головой.
Я возразил ему: – Тюрьмой
Был век двадцатый – век кровавый,
И в этом смысле он сполна
Покрыл себя дурною славой.
Полмиром правила война.
Но зачинатели войны
Не признают своей вины.
И чем коварнее злодей,
Тем были замыслы страшней.

Сочилась кровью ойкумена.
Фашизм расползся, как гангрена,
Германцам помрачив умы.
В Европе были два народа
Фашистами обречены:
Евреев и цыган должны
По мысли злобного урода
Искоренить в годы войны. –       

Я на него, он на меня
Смотрели. Тишина, звеня,
Объяла вязкой тиной нас
Я вновь возвал к нему:– Сейчас
Ты, мудрый римлянини, не прав.
Век двадцать первый много раз
Пылал, жизнь мирную взорвав,
Глумясь над общею мечтой
Упрочить мир, порядок и покой.
Но если б ты решил мне показать
Круги в аду, где должно обитать
Антисемитам всех мастей,
Я был бы счастлив миссией своей. –
               
Он сжал рукою мне плечо:
- Ты должен будешь дать отчёт
Зачем пришёл со мной сюда.
Ад создан для любых злодеев.
Тебе ж достаточно гонителей евреев?             
Ну, что ж, давай пойдём туда,
Где на двенадцати кругах
Антисемитов дух и прах... -
И мы по лестнице щербатой
Пришли к зловонной балюстраде,
Где начал третий круг отсчёт.

Читаю надпись на таблице:
„Здесь государственные лица,
Не пресекавшие погром“.
Вой с балюстрады доносился,
Свидетельствуя нам о том,
Что там по совести трудился
Палач, их потчуя кнутом.

А мы в четвёртый круг идём.
Тут всех погромщиков ножом
Безостановочно пластают,
И кровь погромщиков ручьём
В канализацию стекает.
Мой римлянин с восторгом стал
Смотреть за ходом истязаний.
Я вновь Виргилию сказал:
- Не нужен мне вид их страданий! –
 И в пятый круг с ним пошагал.

Там подстрекатели орали
На раскалённых протвинях.
Им черти с пеной на губах
Язык клещами вырывали.
Вергилий говорил потом,
Что подстрекавших на погром
Там справедливо наказали.

Шестой, седьмой круг и восьмой –
Вонь, вопли боли, кровь рекой…
Мы мимо списков прошагали
И я прочёл, что здесь собрали
Охранников концлагерей,
СС, СА и тех зверей,
Что замордованных людей
В еврейских гетто убивали.

Девятый круг нас поразил.
Там репродуктор что есть сил
О Хорсте Векселе орал
И всё-таки не заглушал
Крик боли, ужаса и мук –
Невыносимо страшный звук.
Табло гласило: там страдали,
Кто к власти Гитлера призвали,
А также те, что напоказ
Евреев гнобили у нас.

Десятый круг. Доска висит:
„Здесь Сталин с Гитлером сидит“. 
Я ближе подошёл к дверям:
Оттуда стоны доносились.
Вергилий мне сказал, что там
По чётным и нечётным дням
Гестапо с КГБ трудились...
Ну, что ж – заслуги по делам.   

Тут мой вожатый, шаг смиряя,
Стал хмур, о чём-то размышляя,
И наконец решил сказать: 
- Живущие, я полагаю,            
Должны бы непременно знавать,
Как ад предательство карает.
Два нижних круга отданы
Евреям, тем, кто в дни войны,
Забыв заветы праотцов,
Своих собратьев предавали
И от фашистов беглецов
В страну, где жили, не впускали,
И кто Израиля селенья
Отдал арабам во владенье...
               
А ты ступай этой тропой.
Расскажешь про поход со мной.
Живым. На грош. Пускай Харон
В мир света через Ахерон
Перевезёт тебя ладьёй. – 
Так мы расстались. С этих пор
Антисемитам приговор
Гореть в аду рассказа ждёт
И взяться за перо зовёт.