Я недавно умер

Это история произошла более полувека назад...

Я недавно умер… У меня был легкий хаос от этого, я все еще видел картинки Арлингтонского кладбища и памятник из белого мрамора, капеллана, читающего последнюю мессу и траурные лица родных … И вот я тут, непонятно где…палата и люди, бегающие туда сюда. Я совсем не понимал, о чем они говорят, скорее до меня доносились обрывки их мыслей. Я просто видел их мысли, хм… видел… немного не то слово, скорее воспринимал, да, именно, воспринимал. Старое какое-то допотопное оборудование, и где они его только нашли, и я, висящий под потолком у яркой лампы.
На родовом кресле лежала женщина в возрасте. Седина местами уже пробивалась, из-под её белой, сбившейся косынки, но кожа её лица была еще гладкой и нежной.
Неожиданно я получил её мысль: «Господи, только помоги…»  У меня было чувство, что она ощущает мое присутствие, но считает меня кем-то вроде Бога. Я продолжал наблюдать. Она страшно мучилась, пот тек ручьем по её лбу, и пожилая женщина в белом старом халате стирала его марлевыми тампонами, зажатыми в старые щипцы.
Док ужасно суетился. Я получал волны паники, исходящие от него, его мысли метались, как белки во время грозы: «Ну почему опять я, господи, опять моё дежурство, почему вечно мне достаются такие роды? Чертова дура, рожать в сорок с лишним лет, ей в гроб пора, а она рожает. Скорей бы это кончилось, только бы она еще сутки пожила, а там уже не моя смена…»  Он мне не нравился.
В это время он периодически что-то спрашивал у двух других женщин, я мысленно назвал их «Пожилая» и «Рыжая». Слова были странные, я воспринимал звук - Р; С, но они были какими-то не такими как обычно, более твердыми что ли. В памяти почему-то пронеслись картинки медведей и огромные сугробы между высокими елями… Боже мой, я понял где Я !!!
Это же СССР, они же на русском говорят, точно! Вот почему такие странные звуки. Пронеслись картинки «железного занавеса», и тут я вспомнил, почему мне нужно было быть именно тут…
Женщина в кресле продолжала кричать: «Мама, мамочка, Господи, как тяжело, я умираю, я не вынесу этого».
Врач посмотрел на неё и сказал: «Два кубика кортизола еще введите». Рыжая девушка в белом халатике взяла шприц и вколола ей два куба в вену. В руках у врача были щипцы, он, казалось, задумался… У меня звук этих щипцов вызывал какое-то противное чувство, он опять положил их…
Женщина в кресле, с поднятыми на подставки ногами, продолжала кричать что-то уже нечленораздельное. Пожилая говорила ей периодически: «Тужься, тужься, тяни, тяни, дыши глубже…».На лице женщины в кресле была надета маска с шлангом, прикрепленным к какому-то баллону, но ей все равно было очень плохо.
Я опять уловил её мысли ко мне: «Господи, только дай мне его родить, только дай мне его родить, и не забирай меня сразу, пожалуйста, дай мне на него хотя бы разок посмотреть, как больно, господи как мне больно, нечем дышать, я задыхаюсь…»
Врач говорил: «Хорошо, головка показалась, давай другие щипцы, эти уже не понадобятся». Рыжая дала ему странный инструмент,  похожий на две большие ложки с дырками внутри. Врач взял его и начал проталкивать внутрь, захватывая голову ребенка… У него была внутренняя паника, какие-то дурацкие слова крутились как заезженная пластинка у него в памяти: «Тянем потянем, вытянуть не можем...»  Наконец показалось тело ребенка. На шее у него была пуповина, и он был неестественно зеленого цвета. Рыжая подхватила его, и в этот момент Пожилая закричала: «У неё сердце останавливается…»  Мысли врача опять запрыгали белками: «Все, я так и знал, господи, надо было взять больничный, я так и знал, о нет, только не это, меня точно из партии выгонят, господи, когда же пенсия наконец, не могу больше, не могу…» Он мне все больше и больше не нравился.
Рыжая орудовала ножницами, отрезая пуповину,  идущую от тела ребенка, затем быстрым движением завязала ее ниткой.
Врач обращаясь к Пожилой: «Как пульс? Нитевидный… Введите адреналин». Женщина опять взмолилась обрывками мыслей ко мне: «Господи, помоги, я же знаю, ты все можешь, помоги господи…» При этом ее глаза как-то нехорошо застыли. Пожилая сделала ей укол прямо в левую грудь длинной иглой. Зрачки дернулись, и она судорожно всхлипнула.
Врач, обращаясь к Рыжей: «Ну, как там ребенок?»  Рыжая испуганно молчала. У врача опять запрыгали белки: «Нельзя ей было рожать, дура, ой какая дура, я так и знал». Вслух он заорал Рыжей: «Ну что ты стоишь, как пень, делай как учили,  делай же что-нибудь…» Рыжая заметалась по залу, положив маленькое тельце на столик с креслом роженицы. Я настроился на неё, она из всех нравилась мне больше всего. Я послал ей мысль: «Без паники, успокойся, делай все постепенно…». Мне было её немного жаль. Мысли Рыжей скакали: «Опять орет, не надо ее хиной было так пичкать перед родами, вон он какой зеленый, опять отдувайся, за всех…».  Она взяла шприц и начала набирать и вкалывать в пуповину ребенка лекарства. Затем, подхватив его на руки и колотя по ногам и попке, она кричала маленькому тельцу; «Ну давай, давай, слышишь, приходи в себя, дыши, дыши, ну давай, я тебя умоляю, ну что мне с тобой делать, дыши я тебе говорю…».  Я никак не мог понять, кому она это говорит, в теле ребенка еще никого не было…
Я посмотрел на мать ребенка, она дышала уже ровнее и приходила в себя. Её мысли были полны любви и нежности к этому маленькому тельцу.
Мне захотелось ей помочь. Я направил захватывающий луч на это тельце.
Оно было здоровым, немного медикаментов, но это мелочи, Я это быстро выведу. Я принял решение: «Хорошо, это моя новая Мама и моё новое тело, я помогу…»
Войдя внутрь головы ребенка, я ощутил во рту горечь хины, затем я расправил легкие и попробовал издать первый звук: «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…»
Хорошо получилось! Рыжая вдруг заплакала от счастья, подбрасывая мое новое тело в воздух, и повторяла: «Молодец, ну какой же ты молодец, живи, живи, только живи…». Она поднесла ребенка к матери и, показывая ей его, сказала: «У вас сын родился, вот он какой!»  Я поймал мысль мамы: «Спасибо тебе, Господи!!! Сын, как хорошо, отец будет доволен!» И затем ликующее: «Я все-таки это сделала!!!» И только врач, выкидывая послед в тазик, смотрел на неё и думал: «Старая дура, чему ты радуешься, его еще вырастить нужно…». Мне правда было  уже все равно, потому что я знал, в конце концов все будет хорошо!

© John MaGuier