Между вещью и пылью

Андрей Драгунов.
Между  вещью и пылью.

I
Обычно всё начинается не так, как планируешь. Или не совсем так. Потому что все-гда находится что-то, что обязательно изменит происходящее в данный момент. Случай-ность, случай, фатальность — вещи вообще не предсказуемые. И та не периодичность, с которой эти вещи происходят, если не обескураживает, то, по меньшей мере, приводит в недоумение.
Так возвращаясь с похорон близкого тебе человека, который умер двое суток назад, и, находя в своём почтовом ящике письмо от него — понимаешь, что не всё так просто, как это казалось в начале… Получение такого рода посланий наводит на разные мысли по поводу получения писем и почты в целом, ибо получение писем — есть, вообще, надобность возраста. Здесь прямая зависимость, — чем старше становишься, тем в большую зависи-мость попадаешь. Получение, как и написание писем, в частности, и текстов, вообще — это сродни наркотику (кажется, повторяю чью-то мысль, но высказанную, по-моему, по другому поводу) — попробовав однажды, больше не можешь отказать себе в этом удовольствии, какими бы тяжелыми не были последствия… О последствиях вообще не задумываешься, ввязываясь в ту или иную авантюру. Ведь литература, а именно к ней (в той или иной степе-ни) относится написание писем, это ни что иное, как авантюра, которая неизвестно чем может закончиться или не закончиться. В написании текста вообще невозможно предугадать, чем все закончится. Зачастую текст заканчивается совсем не так, как ты это планировал, садясь за чистый лист бумаги. Речь (в данном варианте — письменная), обладая более мощными инструментами, способна завести автора в такие дали, о которых он (автор) даже не подозревал в начале своего диалога с бумагой.
В письме, как в варианте литературы и общения (посредством этой самой литерату-ры), используются те же приемы и способы написания, что и при написании рассказа, повес-ти, романа… Реже — стихов, потому что поэтическая речь, все-таки, вещь более древняя и потому более сложная, как для написания, так и для восприятия. Тем не менее многие (в ос-новном, и это вполне естественно, поэты) использовали при написании писем (не в рамках какого-то произведения, а писем, как таковых) стихотворную форму. Временами, у некото-рых, это довольно сносно получалось… Но при всем при том — главным и, пожалуй, единственным, достойным внимания во все времена, образцом письма, написанном в стихах, была и остается — Библия! — как бы парадоксально это не звучало. Одним из первых о Библии, как о письме (в его бытовом понимании) заговорил шведский философ-мистик Эмануэль Сведенборг в своем трактате «О небесах, о мире духов и об аде», опубликованном в 1758 году: «Что бумаги, писанные на небесах, являлись и пророкам, это видно у Иезекииля: «И увидел я, и вот, рука простертая ко мне, и вот в ней – книжный свиток… и вот свиток исписан был внутри и снаружи…», «Небесное письмо было предусмотрено Господом ради Слова.». И там же, далее: «У человека- духа те же внешние и внутренние чувства, какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как прежде, … читает и пишет по-прежнему.» И, в итоге, получение писем после смерти автора есть ни что иное, как подтверждение того, что автор просто сменил адрес и, в конце концов, смерть оказывается не совсем тем, что мы о ней всегда привыкли думать.
И в итоге оказывается, что история не заканчивается со смертью главного героя, или персонажа этой самой истории. То есть история продолжается и после смерти (причём не только главного героя, но и всех действующих лиц вообще). Эта мысль перестаёт казаться кощунственной, если вспомнить, хотя бы ненадолго, античный театр — трагедию (козлиную песню). В трагедии персонажи не умирают один за другим или все вместе — это довольно редкое явление. В трагедии почти всегда умирает Хор или Вестник, хотя зачастую – ни тот, ни другой  совсем не причем. Взять, хотя бы, тещу или сестру — одна состарившаяся ****ь, другая начинающая проститутка — обе больные на голову или чуть ниже! — но нет — за все их шалости отдувается Хор (или вестник). Порой складывается впечатление, что эти двое и есть исторически-достоверные лица — зачастую единственные во всей истории. И хотя со смертью Хора (или Вестника) сюжет истории только начинает разворачиваться,  чтобы ни случилось в дальнейшем — во всём виноваты только они, единственные исторически-достоверные персонажи. И в итоге все остальные действующие лица на протяжении истории лишь подтверждают свои имена… Одним словом — козлы. И требовать от них большего было бы, по меньшей мере, глупо.



II
Все более или менее приличные истории начинаются со смерти героя (главного действующего лица). Как это ни кощунственно и не банально звучит. Но даже очень беглый взгляд на историю и литературу доказывает правоту вышесказанных слов.  Самым, пожалуй, весомым доказательством данного высказывания является История (именно с большой буквы) Иисуса. Началось все со смерти, точнее, с убийства множества младенцев (ничего себе день рождения!)… Да и все дальнейшие его деяния сопровождаются гонениями и смертями (к счастью не по его вине, хотя это вопрос не такой уж и бесспорный, как мне ка-жется).  Но это ничто по сравнению с тем, что началось после Его собственной смерти (убийства). Детектива из этого не вышло, но по накалу страстей сюжет даст тысячу очков фору какой-нибудь Агате или Жоржику. Все дальнейшие события, происходящие с современниками и потомками, естественным образом проецируются  на случившееся с Иисусом.
Чего стоят одни только крестовые походы. Сколько народу "положили" для достиже-ния единственно верной цели, что на самом деле являлось только лишь обеспечением алиби своим собственным не благовидным поступкам. Территории, богатства, влияние и т.д. и т.п. А алиби, согласитесь, более чем существенное. Все остальное в том же духе: католическая и православная церковь — война (а по-другому это и не назовешь) за сферы влияния в рамках одной обозначенной ( и естественно, единственно верной религии), мусульмане и христиане — ну здесь хоть объекты поклонения разные, а цели и средства идентичны (унич-тожение — именно — неверных, инакомыслящих, не поддающихся переубеждению)… Сколько копий сломано в пылу сражений во имя Единственно и Неповторимого, сколько книг написано (с той и с другой стороны) в оправдание всех своих поступков, совершенных, яко-бы, по наставлению и с благословения… А сколько еще будет (и есть) повторений этого за-тертого, зачитанного до дыр (лучший голландские сыры плавятся от зависти)  сюжета, кото-рый, с легкой руки Автора, начался разыгрываться на данной сценической площадке уже бо-лее двух тысяч лет назад. И какое его (сюжета) будет следующее определение — фарс или трагедия, как это и положено, если исходить из классической трактовки истории. "Место дей-ствия земля. Те же и Автор…". Согласитесь, не самое худшее "руководство пользователя" для нынешних, да и минувших, мафиози. Что-то общее проглядывает из всего этого. И это уже не литература и даже не переписка старых друзей (в худшем ее варианте), а что-то дру-гое… И все это естественным образом связано со смертью Главного действующего лица (вопрос Воскресения оставим за границами данного текста, т.к. это, пожалуй, сюжет не наше-го романа, хотя и там не все так безупречно, как кажется на первый взгляд).