Письма в прошлое

Письмо первое

Здравствуй… снова здравствуй та, которой я не говорил «прощай», но которой я снова говорю «прости», хотя знаю насколько слово это бессильно и мертво, как мертв и я для той, которой я снова говорю «живи и здравствуй, моя душа, моя жизнь, моя смерть»…

Здравствуй, моя близкая и далекая. И да будет путь твой легким, и пускай, засыпать ты будешь с радостным нетерпением поскорее проснуться, потому что завтра тебя ждут новые радость и счастье, еще более прекрасные чем сегодняшние, и просыпаться ты будешь с улыбкой, порхающей весенней бабочкой в уставших уголках твоего невеселого рта.

Здравствуй, моя некогда самая родная и близкая. Пускай те, кто рядом с тобой поменьше причиняют тебе боли, любят и прощают тебя, как любил и прощал тебя когда-то я. Пускай они ценят каждый твой день, каждый твой час, каждую твою минуту, и не смогут насмотреться на твою красоту, и не сумеют напиться твоей добротой, и не наслушаются твоего голоса… 

Здравствуй… и снова прощай… и прости…

Я навсегда запомнил тот день. Лил сильный дождь, и, придя домой, как всегда после работы, я сразу понял, что ты больше не придешь. «Как?» – спросишь ты. Не знаю. Сначала внезапное, как новость о смерти того, кого ты любил больше всего на свете, предчувствие, а затем медленное осознание того, словно я мгновенно осиротел. И хотя все было, как всегда, до этого уютный и просторный дом сразу опустел, осунулся и почернел. Огромный куст сирени у открытого окна отвратительно запах падалью. Птицы на деревьях запели похоронный марш…

Я сидел без движения на внезапно уродливом стуле с кривыми ножками в потемневшей от горя комнате и пытался понять, что же произошло, что же изменилось, что не так. Пытался прочувствовать изо всех сил. Увидеть. Услышать. … и не мог. Но осознание внезапной катастрофы, неожиданной беды проникало в меня с каждой секундой моего там нахождения и не отпускало меня ни на секунду…

Я не верю в интуицию. В ту, о которой говорят и пишут наши отвратительные глянцевые журналы. Но в тот момент интуиция была во мне. Жила во мне. И внутренний безголосый голос с грохотом несущейся по крутому склону лавины врезАлся в мой мозг: «ЕЕ БОЛЬШЕ НЕТ. ЕЕ БОЛЬШЕ НЕТ. ЕЕ БОЛЬШЕ НЕТ»… 

«А-а-а! Я не верю!» - я со всей силы запустил в стену стоявшей на столе чашкой, вскочил со стула, схватился за голову обеими руками, и совсем некрасиво громко заплакал в заломленные руки.

Потом кинулся в дверь, с ненавистью захлопнул ее, и бросился на остановку. Вскочил в первый троллейбус и втиснулся в самое дальнее сиденье, стараясь убежать от своих мыслей, своей интуиции, своего ужаса.

… Домой я вернулся за полночь, закурил прямо в комнате, хотя много лет не курил, садился на стул, вставал, садился на диван, вставал, снова курил, снова садился, ходил кругами, некрасиво плакал, матерно ругался, садился, вставал, курил, кричал что-то, бил кулаками по воздуху, снова курил, снова плакал, курил, вставал, садился, курил, курил, курил… впал в забытье…

Утро облегчения не принесло. Проникающее ранение в области сердца, ощущение боли и невосполнимой потери, наконец, протиснулись дальше во все уголки моего тела и принялись, словно разъяренные ежи с растопыренными во все стороны иголками, изо всех сил там ворочаться. Боль была тупая, постоянная и я начал к ней привыкать.

Сначала я думал, что умру. Нет, я был уверен, что умру. Что жить больше не зачем, жизнь бессмысленна, а боль не проходяща. Я начал думать о суициде и представлять, как я это сделаю.

На второй день, придя с работы, где я бессмысленно и бесчувственно просидел на своем месте, не притронувшись к еде, я достал одноразовые лезвия, перетянул какой-то тряпкой левую руку, дал венам вздуться от усилия и бесчувственно, тупо и наотмашь полоснул себя по запястью…

Когда-то раньше я презирал самоубийц. Считал их слабаками, был уверен, что суицид – это побег от проблем, самый легкий способ отомстить жизни и всему миру. Но это было от незнания. От невежества. И потом я был здоров, счастлив, у меня все было. Я просто сыто рассуждал о материях, в которых ни черта не смыслил. Но брался кому-то что-то с пеной у рта доказывать. Сыпал умными словами, мнил себя психологом. Как я был смешен, черт бы меня побрал!

Как часто мы беремся рассуждать о том, в чем ни черта не смыслим. Мы говорим так, словно никто лучше нас об этом не знает. Мы доказываем, приводим примеры, врем и приукрашиваем. Нам наплевать на истину. Она нам не нужна. Все, что нам нужно – это подтверждение нашей дурацкой точки зрения любой ценой, которая выеденного яйца не стоит. А потом, когда возникает первое затруднительное обстоятельство, мы чудесным образом оказываемся именно в таком положении, какое недавно осмеивали и презирали. Жизни нас мудро учит не говорить о том, через что мы сами не прошли, не испытали на себе, не прочувствовали.

Если бы мы все говорили только о том, что действительно знаем, то мир бы погрузился в тишину. И было бы слышно как поют птицы и жужжат пчелы в майском саду. Как смеются любимые и какие у них ангельские голоса…