Тревога

(поэма)
                Комсомольцам ударных строек

1.

Вчера случайно в детском парке
увидел твоего сынишку.
Там дети возводили город
на куче влажного песка.
Игрушечные самосвалы
натужно выли на подъемах,
пучки травы обозначали
сень фантастических садов.
Инстинкт могучий созиданья
уже проснулся в их глазенках.
А значит, все идет как нужно.
Сын очень на тебя похож.

Ты все молчишь. Скажи хоть слово.
Его услышу я в журчанье
ручья, в голодном вое ветра...

Скажи мне, что такое жизнь?
Подъем иль вечное паденье?
И есть ли смысл противоядья
изобретать, коль методично
мы создаем, слепцам подобно,
еще могущественнее яд?

Скажи мне, что такое смерть?
Не в ней ли торжество Природы,
которую со дня рожденья
мы дерзко тщимся покорить?
Она дает нам в утешенье
одни лишь сказки о бессмертье
и о величье человека
и не всегда горбушку хлеба...

А коль не так – встань из земли
Пусть горы ниц перед тобою
падут, замрет в зените солнце,
пускай исчезнет притяженье
земли, и бренное мгновенье
пусть станет вечности равно.
Встань! Встань1

Но эхо равнодушно
назад призыв мой возвращало.

И вдруг я с ужасом услышал
шаги. И сзади на плечо
легла неслыханная тяжесть,
как будто на меня взвалили
Вселенную с ее скорбями,
с ее громоздкостью нелепой,
с ее стремленьем к совершенству...
А мне нельзя пошевелиться –
Иначе в бездну рухнет все.

2.

- Ты звал? – спросил знакомый голос.
Осилив страх, я обернулся –
передо мной стоял Иван.
В промасленном комбинезоне.
с лицом, цветущим от веснушек,
он оставался все таким же,
как и при жизни.
Но когда
мы повстречались с ним глазами,
я опустил свои безвольно –
взгляд беспощадный, словно скальпель
хирурга, душу мне вскрывал.
- Ты ждал, я выйду из могилы?
Нет, там лишь те, кто умирают
от объеденья, с перепуга
иль задохнувшись нафталином
среди трясин пуховиков.
А мы, строители, солдаты,
поэты и землепроходцы,
и после смерти вечно ходим,
как часовые, по Земле.
Нам не дает лежать в могилах
тревога за судьбу открытых
и вам завещанных навеки
земель, конструкций и поэм.
Смерть не приносит нам забвенья,
с врагами нас не примиряет –
мы, мертвые, ведем сраженье
за вас, живущих на Земле.
Пусть выпало из рук оружье –
то одобреньем, то упреком
мы к вам из прошлого приходим.
Мы ваши судьи, ваша совесть.
Вам не избавится от нас.

Вот все, что знаю я о смерти.
А жизнь твоя не мне подвластна.
Ее, как школьную задачу,
решает каждый за себя.
Тебе даны глаза и уши,
усиленные многократно
приборов шкалами. Тебе
даны мозолистые руки
и продолженье их – машины.
Смотри и слушай, и твори.
Сумей увидеть в полдень звезды,
груз неба ощутить плечами,
почувствовать, как вкусен воздух,
в земле услышать стук семян.
Сумей в ликующем салюте
сирот и вдов услышать вопли,
сумей великого провидца
заметить в немощном слепце.
Как иероглифы забытых
племен, разгадывай упорно
смысл в каждом будничном явленье.
И день наступит. Ты однажды
прочтешь ответ на твой вопрос.

Нелегкую задачу жизни
по-своему решает каждый,
но тьмы и тьмы ее решений
всегда дают один ответ.

- А ты, сумел ли ты постигнуть
истоки и исходы жизни?
- Да, - отвечал он, чуть помедлив. –
Успел... Ты помнишь эту ночь...
Но мне пора. Еще сегодня
я должен матери присниться.
Уж больно старая тоскует.
Все ночи мается без сна.

И все исчезло. Влажный ветер
донес спокойный гул моторов,
солярки сладковатый запах
и хвои горький аромат.
Неужто все мне показалось?..
Но утвердительно с портрета
смотрел Иван, глаза прищурив.
Взгляд беспощадный, словно скальпель
хирурга, душу мне вскрывал.

3.

Да, эту ночь я не забуду
вовек. Она пришла внезапно,
трубя тревожно в трубы ветра,
сметая звезды с вышины.
Уже из форточек  открытых
со звоном вылетали стекла,
и вихри разрывали в клочья
пурпурные плащи осин.
Уже по крышам грохотала
шрапнелью ледяная крупка,
и растекалась, как амеба,
по закоулкам темнота.
Но репродуктор безмятежно
орал над площадью фокстроты,
и парни в танец увлекали
девчат в кирзовых сапогах.

Я повстречал тебя в тот вечер
У Енисея. Ты с тревогой
проговорил:
- Сегодня ночью... –
Мы закурили. В берег бились
С тупым ожесточеньем волны.
Как маятник часов, качалась
тень от фонарного столба.
- Нет, ты подумай, завтра утром
он в первый раз увидит солнце.
Потом впервые скажет «мама»,
построит первый свой кораблик,
подарит первый поцелуй.
Что ждет его, кто мне ответит?

И, словно поперхнувшись нотой,
умолк в раздумье репродуктор.
Потом заговорил спокойным
и горьким голосом Земли.

Седой профессор этой ночью
в себя вводил вакцину рака,
чтоб действие ее проверить.
Его ровесник генерал
с азартом глупого ребенка
чертил стремительные стрелы
на картах суверенных стран.
Вращались по своим орбитам
шпионы-спутники. В квадраты
ракеты точно попадали.
Играли в шахматы машины.
В солдатские казармы парты
кубинцы с песнями везли.
Военкоматы новобранцев
формировали в батальоны.
Земля неслась сквозь мглу подобно
гранате с вырванной чекой.

Что ждет его? Кто мне ответит?

«Вы слушали обзор последних
известий. Через две минуты
Передаем концерт... Бетховен...»

Что ждет его? Кто мне ответит?
Быть может, ты, глухой Бетховен?
Не потому ли  и оглох ты,
что смог подслушать судьбы мира
в хаосе воплей и громов?

Да! Да! И грохотом обвалов
на нас обрушились аккорды.
Ты понимал, я это видел,
язык, единый для галактик,
миров, народов и сердец.
Уже слабели инструменты,
не в силах обуздать стихию,
которую призвали сами
подняться на вселенский бунт.
Уже ревела вся природа
какофоническим оркестром –
гремели волны, как аккорды,
взвывали в диком вопле ветры,
как струны, лопались лавины,
и месяц в тучах стал похожим
на искаженный криком рот.
А ты стоял, чуть наклонившись
вперед, могучий и спокойный.
Казалось мне, в тот миг ненастье
лишь ты один мог обуздать,
но медлил, медлил, будто слышал
иные звуки в этом реве.
Но что?
Постой, припоминаю.
На фоне злобы и хаоса
Вдруг зазвучал протяжной нотой
Ребенка крик.
И вновь умолк.

И вот, сорвавшись с неба, месяц
разбился вдребезги о скалы,
с шипением его осколки
погасли в клекоте пучин.
Распался мрак на сотни теней.
Людей обличье принимая,
они все ближе надвигались
на нас.
Но свет от фонаря
вставал на их пути повсюду
преградой непреодолимой.
И мы остались невредимы,
как в заколдованном кругу.

И вот вперед ступил суровый
седой старик.
- Кто вы? – спросил он. –
Кто вы, сумевшие разрушить
грань меж богами и людьми?
Покинув дедовские земли,
от царских козней и гонений
ушли искать мы с верой в сердце
обетованный вольный край.
Крестами путь наш был отмечен,
а кто дошел, не стал счастливей,
увидев дебри, лед, да камень,
да топи черные болот.
И обливались кровью наши
закоренелых землепашцев
сердца, когда не прорастали
в земле постылой семена.
И даже заступам могильным
она противилась упорно,
и не с молитвою – с проклятьем
усопших хоронили мы.
Кто вы и почему пред вами
земля пустынная раскрылась
цветку подобно и вручила
ключ от сокровищниц своих?
Кто вы, скажите?..

Вой сирены
Нас вывел из оцепененья.
Исчезли тени. Лишь плясали
Снежинки в свете фонаря.

- Тревога!
Слышите, тревога!
Она срывала вас с постелей?
Как сверхчастотный, ток пронзала
насквозь – от ног до головы?
Она ломала в вас границы
меж безрассудством и расчетом?
Так было?
Да, конечно, было.
Такой уж нам достался век.

4.

Да, эту ночь я не забуду...
Металась, на дыбы вставая,
роняя хлопья белой пены,
река в гранитных берегах.
Инерция сопротивленья,
страх перед новым ей придали
такое бешенство и силу,
что перемычка, как узда,
натянутая до предела,
была вот-вот готова лопнуть,
дав волю вздыбленной воде.
Но экскаваторы в карьерах
все яростней вгрызались в камни;
как муравьи, сновали МАЗы
в сиянии прожекторов.
В рев все настойчивей вплетались
сердец и двигателей ритмы.
Шла беспощадная борьба
между хаосом и порядком.
Все выше поднимались волны,
росла все выше перемычка.
И наступил момент, когда
был должен ослабевший дрогнуть.
Кто победит?

Я вдруг увидел,
как МАЗ твой, взвыв от напряженья,
повис над бездной.
Из-под скатов
свистели камни.
Он цеплялся
за каждый выступ, как живой.

Но, обессилев, рухнул в воду...

И, осознав, что натворила,
застыла в ужасе стихия.

И наступила тишина.
Но в ней я явственно услышал
Протяжный звонкий крик ребенка.
Он властно требовал, чтоб солнце
Взошло над ним без опозданья.
И, как упругий алый парус,
Оно скользнуло в синеву.

5.

Кресты на дедовских могилах...
Они стоят неколебимо,
как семафоры, у обочин
дорог, ведущих на Восток.
Спят вечным сном землепроходцы.
А мимо, прогибая шпалы,
идут тяжелые составы,
и по контактным проводам
к их мощным электромоторам
стекает наше нетерпенье
и жажда высших скоростей.
Да, в мир вступает поколенье
землепроходцев нашей эры,
фанатиков и жизнелюбов,
веселых, правильных парней.
Не нам судить отцов и дедов –
нам претворять в дела их сказки.
Но мы земель обетованных
не ищем.
Мы их создаем.
Мы согреваем их телами,
тяжелым потом орошаем,
а если нужно – без раздумий
кропим своей горячей кровью.
О кровь людская!
Не тебя ли
Нам называть живой водой?