Петр Киле Сонеты

                Предисловие

Известно, сонеты - это стихотворения в 14 строк с весьма изощренной рифмовкой, при этом патетической тональности в выражении чувств, чаще любовных, и мысли. Здесь явно заключено противоречие. Недаром эта форма кажется искусственной у многих поэтов.
Но прибегал ли Петрарка к изощренной рифмовке? Он просто пользовался особенностями итальянского языка. Сонет и у Шекспира предельно прост. Ничего искусственного, свободное высказывание, непрерывный монолог поэта в драме его жизни. Нередко и речи персонажей у Шекспира обретают форму сонета без рифмы, а где-то и с рифмой.
Словом, существует особая внутренняя форма поэтического высказывания чувства или мысли, что нашло внешнее выражение в сонете, с ограничением числа строк и с той или иной рифмовкой. Здесь главное - внутренняя основа поэтического высказывания особой тональности. Если это есть, есть и сонет. Но самая изощренная конструкция стихотворения в 14 строк не создает еще песни души особой тональности.

                Посвящение

В высоком чистом небе тают облака.
Переливаясь и журча, бежит река,
И берега, охваченные зноем,
Как в детстве, веют негой и покоем.
На всем печать иль думы, иль мечты,
Блистающего взгляда красоты.
Что ж день преображен моим воспоминаньем?
Или природа ведает познаньем,
Как женщина, ее же тайн и грез,
Одаривая нас кустами роз?
И мир претерпевает обновленье.
Здесь таинство. Примите посвященье,
                Как ныне я
Пред вечною загадкой бытия.


 
                ЧАСТЬ  I


                * * *
В прогулках бесконечных в даль времен
    Прошла вся юность, точно сон.
За лирикой Серебряного века
Открылась мне эпохи новой веха,
    Как сад цветущий, весь в росе.
    О серии новелл или эссе
Мне грезилось, как впал в моральные исканья,
Придумав лишь себе же испытанья
При свете исчезающей звезды,
    Чтоб пробудиться в час беды.
        Теперь не до сентенций.
    На новом рубеже столетий,
Воспомня сны и грезы, воспою
Из юности заветной песнь мою.

                *  *  *
     Я рос в глуши лесов, в дали времен,
Где синей цепью гор означен небосклон,
     Как знаками далеких континентов, -
Так простиралась предо мною вся планета.
     В ту пору книжка детская попалась мне,
     С кентавром на обложке. Помню, как во сне.
Без навыка читать свободно, с увлеченьем,
Что я успел прочесть? Но с трепетным волненьем
    Заметил я поверх высоких облаков
                Присутствие богов,
                Могучих и ужасных,
    Богинь, пленительно прекрасных,
С Олимпа весело взиравших на людей,
            Как мой отец из памяти моей.

                *  *  *
Струился свет с небес, купались облака,
      И нимф влекла к себе река.
То девушки собрались стайкой
За дальним лугом как бы втайне.
А за кустами спрятался сатир
С ухмылкой горделивой, из задир.
То был еще юнец, беспечный волокита.
Над ним превесело смеялась Афродита.
А день все длился, будто вечен он.
Зевс-Громовержец, Гера, Аполлон,
Другие боги на веселом пире,
Мне мнилось, возвестят о вечном мире.
Душа наполнилась таинственной мечтой.
Все в мире просияло красотой.

                *  *  *
Вблизи села я помню местность Край Земли.
Хотя к нему тропинки нас вели
И далее, а все ж вселяло то названье
В душе моей тревогу, как преданье
            О небе, что на Землю упадет,
            И все живое на Земле умрет.
О, как пугался я, прознав о смерти рано.
Как! Все умрут? И я? Прекрасно.
Теперь я знал, что предпринять.
Пойду на Край Земли и стану, как Атлант, держать
        Я небо на плечах, а жизнь земная
        Вновь потечет от края и до края,
        С трудами и весельем в череде времен,
        С пожарами и войнами племен.

                *  *  *
Собрались мы из дальних деревень
В селе большом в один прекрасный день.
Здесь было много русских, я впервые
Воочию увидел: мы в России!
Две родины: большая, малая сошлись,
    В судьбе моей переплелись.
Язык я знал неведомо откуда,
Как дети, но не в том таилось чудо.
В учительницах я улавливал черты
Богинь, знакомых мне, и новые мечты
С их женственностью милой сопрягались,
Как будто тайн души моей они касались,
Влекущих, стыдных, научая быть
Достойным и одно прекрасное любить.

                * * *
Есть странные растения - хвощи
И плауны, не то, что бы не хороши;
Растут они в воде иль на болоте,
В местах, где не заметишь бабочек в полете.
Я в детстве их бежал, как от стыда,
И в том бы не признался никогда,
Когда бы не узнал, что то - реликты,
И ими были воды и земля покрыты,
Пока цветковые на смену не взошли.
       Для украшения Земли?
Учительница, о, она сошла б за Флору,
Кивнула важно мне с улыбкою во взоре.
       С тех пор за истину я чту:
Природа исстари творила красоту.

                *  *  *
Еще зимой нежданно снег подтает,
И солнце, грея горячее, просияет,
И в воздухе повеет новизной
       И побежденной стариной.
И осень приносила мне приметы
Начала новой жизни. Как барчук одетый,
            Проехав пол-планеты,
Я,  сирота, однажды вдруг предстал не где-то,
А в центре Ленинграда, как в мечте
        Родиться снова - в красоте.
И мир открылся мне старинный,
        Как скифу древние Афины,
             В извечной новизне,
С сияньем чистым неба по весне.

                * * *
Пришедший школьником впервые в Эрмитаж,
              Застывший мир старинный,
Не очень удивился я, как юный паж
                Времен Екатерины,
Что понаслышке роскошь эту знал,
              Хоть мал, а был удал.
    Что вынес я из первых посещений?
          В игре беспечной детских чувств
          Не ведал, как всесветный гений
               Открыл мне храм искусств.
          Ведь такова от века младость,
                Вы помните, друзья,
          Для детства новизна, как радость,
                Отрада бытия!

                * * *
Высокой живописи пышный пир!
    Надеждой странною влекомый,
    Входил я в Эрмитаж, как в мир,
        Мне исстари знакомый,
        Из детства моего,
     В чем ощущал я торжество;
     Средь публики многоязыкой
     Бродил с беспечною улыбкой.
И боги Греции всходили вновь...
            Все тайна и любовь,
            Что всех влечет от века -
             И Запад, и Восток , -
    Как счастья чаемая нега
    Или бессмертия залог.

                * * *
    Здесь в страствиях провел я годы,
Претерпевая грусть и тяжкие невзгоды,
Моральною рефлексией томим,
           Безмолвный, точно мим,
    Средь публики разноязыкой,
    Столь временной, как тени, зыбкой,
    Сходящей где-то ныне в мир иной
           Безвесною толпой.
О, Время! Сохрани хоть наши чувства,
                Как сны
                Весны,
    В отсветах пламени искусства.
              Иначе, что ж, музей -
              Всего лишь мавзолей?
   
 Лоджии Рафаэля в Эрмитаже.

    Высокий узкий коридор
              Вдоль окон сада,
    Всего лишь переход куда-то,
    Но если вдруг поднимешь взор
        На стены, на плафоны,
    Восходят словно небосклоны
        Мифологических времен,
    С идиллией пастушеских племен.
И тут же завитки, виньетки и узоры
Со всем богатством фауны и флоры,
    Природы вещей письмена,
    Как жизни радость и весна.
           Весь мир в высоких сводах
 Гармонией пленительной воссоздан.

                * * *
Я шел осенним лесом над Амуром,
    Далеким, словно древний Муром,
    Вернувшись много лет спустя
    В родные, вешние края.
    Земная ширь, как в поднебесье, -
    На всем и дума, и веселье.
Берез высоких женская краса
         И стать мужская сосен, -
    В них память отшумевших весен
         Сияет, как роса.
Я шел осенним лесом, внемля
Гармонии тишайшей бытия,
         Как в сводах Рафаэля.
О, милые, заветные края!

                *  *  *
Прощай, о, юность!  Ты была, была,
            Была наивна и светла,
Но не скажу я, скоротечной,
            А как весна, предвечной.
Впервые повстречалась мне
На берегах Невы, где, как во сне,
Я школу посещал у Невского и Мойки,
Воображая все прыжки и стойки,
Живя гимнастикой, как юный грек,
           Во красоте каналов , рек.
Призванье мысля не в атлетах,
Но также отнюдь не в поэтах,
Мужая, много я ошибок совершил,
Всю жизнь, казалось, упустил.

                *  *  *
Пришла любовь, и ночь, как день, была светла.
С картины Боттичелли милая моя сошла,
           С "Весны" или "Рождения Венеры",
В призвание нежданное мое поверив.
И юность возвратилась, как весенний пир;
Впервые я писал стихи, влюбленный в мир.
            Избалованный щедрыми дарами,
О,  юность, ты прости, боюсь, я не сумел
             Взирать на мир счастливыми глазами,
             Творить с чудесной силой, - не успел,
Как впал в хандру, в мучительные думы
             О суете сует, и сирый и угрюмый,
             Бродил, как тень, среди живых,
             В их притязаниях убогих и нагих.

                *  *  *
Я помню Ленинград в границах прежних,
          Классических времен.
В лучах зари и в грезах безмятежных,
Объятый тишиною, возникает он.
Пустынны улицы, сады и парки,
Как бы дождем умытые с утра.
 А в горожанах свежесть, словно Парки
Забылись сном, и всюду детвора,
И юность чистая мелькает стайкой,
С улыбкой, с речью нежной, без утайки
Всю прелесть жизни излучая в дар, -
В душе моей волненья жар
И ныне пробуждается отрадой -
Всесветной тишиною Ленинграда.

                *  *  *
Все высшее на небе, на земле от века,
Все лучшее, что важно так для человека,
Застал я здесь,  не ведая о том еще.
Весь светел, без туманов и трущоб,
           В войну не побежденный,
С блокадных лет вновь возрожденный,
           С породой новою людей
Меня он встретил лаской, как детей
Среди родных охотно привечают,
Поскольку добрых всходов ожидают.
Откуда я и кто? Улыбка, нежный взгляд...
Досадно даже, все же горд и рад.
В деревне так бывало, в детстве раннем,
И рос я, зла не зная, добр и раним.

                *  *  *
Судьба свела нас в танцевальном классе.
Я издали следил, как ты кружилась в вальсе,
Не смея подойти, столь странный, как сатир,
Что нимфу повстречал, придя на пир.
Сатир хотя и стройного сложенья,
С копытцами - достоин сожаленья,
Когда с ним нимфа, женственность сама, -
          Нашла кого свести с ума.
Но в таинствах любви возможны превращенья
          И новые рожденья.
Вочеловеченья возжаждал он,
Его мольбы услышал Аполлон.
Ведь нимфа знала муз из свиты бога света,
И те ей обещали в спутники поэта.

             В Царском Селе.
                1
У озера, где всюду тень поэта
Являлась нам, в сияньи вод и света,
Мы обнаружили пещеру нимф.
В святилище вошли мы вслед за ним.
Он принял нас за Дафниса и Хлою
(О них впервые слышал я, не скрою).
- "О милые друзья, - приветствовал он нас. -
Чудесный отдых ожидает вас.
Невинный, вы еще, как дети,
Но ваша слава не потонет в лете.
Купайтесь вволю вы вдвоем,
Счастливые в неведеньи своем".
Там был источник освященный,
Из моря чудно освещенный.
                2
Нагие, мы купались не без страха в нем,
Всплывая то и дело из глубин времен,
И зрели мы картины там вдоль стен пещеры:
Чудесное рождение Венеры;
Гефеста-кузнеца, как в сети он поймал
Новорожденную, и тут же в жены взял;
И с таинством веселого зачатья
Природа осветилась вся от счастья;
Рождение Амура в тайне от богов
Среди зверей и птиц, в тени лесов...
Сошедшего в аид Орфея,
Иль "Обручение Марии" Рафаэля,
С пустынным храмом в вышине,
Куда вошли мы, как во сне.

                * * *
Прелестна в платье тайна красоты.
    В моих объятиях вся ты.
И стыд, и нега, и любовь таились
В изгибах тела, - мы равно дивились,
Как женственность причудливо мила.
    А ночь была, как день, светла.
Влюбленный уж без памяти, я жажду счастья.
А ты в сомнениях нежна, полна участья.
Как сладостно волнение в крови
    При муках счастия любви.
        Иль это восхожденье,
              Как на кресте,
        И новое рожденье
              Во красоте?

                * * *
У нас был ранний брак, к тому же тайный,
В чем проступает смысл, как смерти ранней,
Каков был брак Амура и Психеи, - Феб
Предугадал веление судеб.
Психея отдана чуловищу и смерти,
И нет печали горьше той на свете.
Здесь таинство; в него вовлечены,
Какие бедствия и гибельные сны
Мы пережили, и разлуку злую,
Продлись она, быть может, роковую;
И юность вновь, ее невинные грехи -
Совсем нежданные мои стихи...
Кто ведал, вновь представ студентом,
Явлюсь, по воле Феба, я поэтом.

                *  *  *
Мне в имени твоем все слышится Эллада,
Хотя ему ты с детских лет не очень рада,
Быть может, ласкою родных обойдена, -
           О, дивная, волшебная страна!
Росла ты неприметной. Мир уединенный
Твой цвел, как ландыш потаенный,
Мной найденный среди пырея и вьюнков,
Идея красоты классических веков.
Была ты мне женой и самым верным другом,
Хотя, бог весть, каким я был супругом.
Но музы знали, я служил тебе
Всечасно, преданный своей судьбе,
Таинственной, неведомой доныне,
            Как милое твое же имя.

                *  *  *
В твоем присутствии или в разлуке
Я постигал чрез творческие муки
И тайну женственности, и уз,
Что связывают нас и милых муз,
Твоих сестер, как Данте в Беатриче,
       Чтоб вознести ее, смотрите,
        До высших райских сфер,
        Петрарке горестный пример.
Ветшает и загробный мир. Нас не прельщает
И Рай. Неведомо, что нас там ожидает.
Что ж остается нам? Поэзия одна.
Ведь вечно юной пребывает лишь она.
Туда, мой друг! Мы в ней пребудем вечно,
И наша жизнь продлится бесконечно.

                *  *  *
Проснувшись, ты с улыбкой засыпаешь вновь,
        Вся нега красоты и вся любовь,
"Венера" Тициана иль Джорджоне, -
Весь мир передо мною, как в тумане тонет,
         Сияя утренней звездой.
Воспоминания восходят чередой -
Зарницы грез и новых знаний,
Волненья, стыд несбышихся желаний, -
          Вся жизнь и утро, утро дней.
А небо на востоке все ясней.
Пора, вставай! У Музы завтрак на столе.
И ей на лекцию. Я снова на Земле
          С ее зарей в полнеба,
С прекрасным городом, во славу Феба!

                *  *  *
Я выбегал к Неве, где не было гранита,
И берег, как в селе, земля изрыта
Дождями и водой, с полоскою песка;
К мосту стремительно неслась река.
С Литейного вступал я в мир старинный,
         Всегда таинственно пустынный.
И мимо Эрмитажа на Дворцовый мост,
Где я оглядываюсь, словно здесь мой пост.
Так некогда ходил я в Университет
И в дождь, и в снег, рассеянный поэт,
Взволнованный и тихий, как в музее,
Что с небом на заре все ярче и светлее,
Весь упоенный грезами, мечтой
И города всемирной красотой.

                *  *  *
О, Летний сад! Я вновь приветствую тебя,
Как  детства милые, предвечные края.
Приветствую твои таинственные сени,
Приют богов и муз, и стольких поколений,
Что здесь прошли преважно иль смеясь,
И стар и млад в загробный мир сойдя в свой час.
Я некогда вступил в твои пределы юным
И ныне внемлю отзвучавшим струнам.
                Как солнца яркий луч
          Ликующе пробьется из-за туч,
          Отрадой мне повеяло небесной
          От мифов Греции чудесной.
Лишь боги вечны, полны юных чувств,
Волшебные создания искусств.

                *  *  *
Бесплодной жизнью духа утомленный,
К прекрасному весь устремленный,
Я здесь бродил, всесилья красоты
Улавливая всюду знаки и черты.
                Деревья и листва,
               Меж ними синева.
Вокруг прекрасный город, солнцем освещенный,
         И остров-сад уединенный,
Как в роще посвященный музам и богам
                Античный храм.
         Или, как сцена, где актеры мы,
         Взошедшие едва на свет из тьмы,
         Уж время наше истекает,
          Как сад пустеет на закате.

                *  *  *
"Божественной комедией" впервые здесь,
Под сенью вековых деревьев сада,
Я зачитался и, сходя по кругам Ада,
           В края родные уносился весь.
Все впечатления в мои младенческие годы
От дней, ночей величественной природы,
            От мифов и сказаний старины
            Вдруг ожили во мне, как сны,
            Иль страхи, что поныне будят слезы,
            Иль первые пленительные грезы
О счастье, о любви - из детства моего,
            Сродни по тайному значенью
            Поэта странному виденью.
            Поэзии чудесной волшебство!

                *  *  *
Какая связь меж Адом и годами детства,
Когда природа впрямь - таинственное действо?
Между Чистилищем и юности порой,
Когда душа стенает мировою скорбью?
Меж Раем в небесах и первою любовью,
Привнесшей в сердце вечный идеал и строй?
         Свершилось чудо: чтоб не быть обузой
         Любовь и вера обернулись Музой,
И Данте сотворил жестокий мир, как Бог,
         Велик, прекрасен и убог.
И лишь поэзии ярчайший свет
         Сквозь потрясения веков и лет
Сияет, как сверхновая звезда, на удивленье,
Все мироздание взывая к Возрожденью.



                ЧАСТЬ  II


                * * *
    Свершилось. Как! Единый мир,
    Отрада наша и кумир,
    Повержен, как землетрясеньем,
         С рассудка помраченьем,
    И прах дымится, льется кровь...
Обезображено все чистое, живое.
В анафемах клянут великое, родное,
Мечты весенние и первую любовь...
  Добро и зло переменив местами,
    Как над детьми, смеясь над нами,
  Писатели, художники, актеры
    Бесчинствуют, как мародеры,
В стране своей, в ее хранилищах искусств
  В восторге от разбоя и беспутств.
 
                *  *  *
Когда приветливость у города - девиз,
И он прекрасен так, то, верно, Парадиз,
О чем мечтал строитель чудотворный,
            Могучий и проворный.
Под  именем иным он сохранил, как друг,
И старое прозванье - Петербург,
Лишь просиял таинственней и чище -
Великих теней вечное жилище.
А ныне что? Вновь наг и зол пришел разврат,
В обличье новом - за сто лет назад.
Не помня ничего,  не имя возвратили,
Могилы повсеместно взрыли.
И нечисть мира хлынула на нас,
С экранов не сходящая сейчас.
 
                *  *  *
Не странно ли заговорить стихами вновь,
Когда все позади - и юность, и любовь,
И воспоминаний радость, - только мука
От потрясений роковых с великою страной,
Разрушенной невиданной войной,
И с нею мучает нежданная разлука?
       Что поднимает душу, и она поет,
        Как в детстве, уносясь в полет
        В тоске по всей Вселенной
        С ее красой нетленной?
И Родину она находит без оков,
        Встающей из глубин веков
До грозной для народов мира славы
        Евроазийской сверхдержавы.

                *  *  *
Страна смиренья и молитв,
Как сделалась, о, Провиденье,
        Ареной непрерывных битв
Сил мировых, как наважденье?
        С востока полчища татар.
Ужели испытанье - божий дар?
Из века в век войну до гроба
Ведет и просвещенная Европа,
Цивилизацией своей гордясь,
Торгашеской насквозь, как грязь
И грех в обличье респектабельном, конечно.
Прочь, нечисть, прочь! О, дивная страна,
Прекрасная, как юность и весна!
Такой отныне и пребудешь вечно.

                *  *  *
О, век, восторженный, блистательный в начале,
Влекомый к равенству, добру и красоте,
Как скоро ты споткнулся, с разумом в опале,
           И изменил возвышенной мечте!
От взрывов и смертей сошла с оси планета,
Пространство искривилось, время вспять ушло;
В борьбе смешались ипостаси тьмы и света,
           Изнанка и лицо, добро и зло.
И вот венец: прославленные вернисажи
Из свалок выбранных предметов и вещей,
Подобья чучел, - ужасающие шаржи
На Землю, кладбище отходов, без людей.
Здесь нет пророчества, как нет искусства
В игре бесплодной с извращеньем чувства.

                *  *  *
На празднествах элит и юности безумной
Жизнь полыхает вечеринкой шумной,
И мир ликует от веселья и беспутств.
Дерзанья пыл угас. Куда ни глянь, кровь стынет,
            Имен великих нет - пустыня
            В высоких сферах мысли и искусств.
О, век двадцатый, старец, впавший  в детство,
            С программой звездных войн,
            Какое обветшалое наследство
            Готовишь ты для будущих времен?
Иль Разум, воспылавший во Вселенной,
            В полете мысли дерзновенной
            Пристанища лишенный на Земле,
Погаснет без следа во звездной мгле?

                *  *  *
Россия обезумела, о, боже!
Не ведая куда, несешься ты, похоже,
Среди пожарищ и торжеств,
Среди бесчисленных жертв.
Недаром всадник выбран бравый,
      Придурок шалый и подлец;
Он вскоре изнемог от вящей славы
      И ныне он полумертвец.
А конь на поле с мертвецами
Косит безумными глазами -
И на дыбы. Жокей спадает, весь из праха,
      И вопиет толпа от страха.
А мы-то рассмеемся: "Сгинь!
Рассыпься наконец. Аминь."

                * * *
В сияньи звезд восходит небосклон,
И грустно-радостный несется перезвон.
    То соловьи ль поют, поэты?
Россия, соловьиный сад планеты,
Во тьме ночей сверкает, словно ключ,
          Таинственный и вечный,
          Мятежный и беспечный,
Когда в него ударит солнца луч.
Я внемлю звукам чистым то свирели,
То неба, что мы помним с колыбели,
И юность вновь, с волнением в крови
Душою вторит песням о любви.
О, сад! Как осенью, он тихо светел ныне.
    Оазис, гибнущий в пустыне!

                * * *
Нет горьше, кажется, разлуки с близким другом,
Умершим молодым; мечты его, как дым,
    Рассеялись над вешним лугом,
Где небо в звездах вопрошали мы
    О смерти, о любви, о вечной жизни,
Убежище, как в детстве, находя в отчизне,
Безмерной, с сотнями народов и племен,
        Единых из глубин времен.
    Семья распалась, дети, что сироты,
Пусть даже нет у них о том заботы.
А что же сталось с нами без страны,
        Ее естественных границ,
                Ее столиц,
        Ее небес, ее весны?

                *  *  *
С Победой дивная весна сошла на Землю.
Как пробужденный чудной силой, внемлю
        Я шороху летящих в бездне звезд
И реву динозавров, снившихся мне днесь.
А я все небо на плечах держу. Кто знает,
Что здесь стою один? Мне душу грусть снедает
От одиночества, безвестности, тоски.
Так я пою и ныне, сжав виски,
Безвестный, одинокий. Мне не внове.
Жив чудом в мире, что в своей основе
Разбился вдребезги, и нет его,
Вокруг твердят, в том видя торжество.
        А небо над Россией  пламенеет
Из края в край и миром вешним веет.

                * * *
С какою мстительной отвагой и злорадством,
Казалось, навсегда прощаясь с рабством,
На памятники двинулась толпа
Кумиров прежних сбрасывать с столпа.
Явился новый идол и воссел на троне,
Со свечкой Богу, токмо не в короне,
Из прежних, перевертыш, пьяница большой.
Толпа вопила: он, такой-сякой,
Совсем, как мы, и с ним у нас свобода!
           И то был глас народа?
Ему - всю власть, а нам - все злато
       Из недр земли и из казны!
Так сговорились геростраты,
       Лихие разрушители страны.

                * * *
А идол требовал все новых потрясений,
Не в силах созидать, и жертвоприношений.
Пусть льется кровь. И сотни молодых парней
Во всякий день бросают на закланье.
Война развязана в стране своей
Неведомо кому в какое наказанье.
    А идол, упиваясь кровью,
Возжаждал призаняться и любовью.
Сам немощен, он страсти развязал,
Пусть девушки в принцессах ходят, указал,
    Когда весь мир - вертеп и биржа,
Мы к лону цивилизации будем ближе.
    Но идолу не спится от свечей
    По сонму неродившихся детей.

                * * *
Прием ли, презентация иль вернисаж,
        Когда воможен эпатаж,
Что ж все там отдает неловкой
Почтенных личностей тусовкой,
Над всем великим ерничающих зло,
        Всерьез толкующих об НЛО,
О магии, шаманах, экстрасенсах,
        Мифическом чудовище Лох-Несса?
"Здесь цвет интеллигенции", - смеясь,
        Сказала дикторша тотчас.
        Да, ерничество ныне в моде,
        Как исстари в простом народе.
Зато у всех мозги и мысли набекрень.
В России восторжествовала чернь.

                *  *  *
Самолюбивые мечты, сомненья, неудачи
              Поблекли пред вселенскою бедой.
              В ночи, с погасшею звездой,
Я вновь пою, решая те ж задачи,
Что юность подсказала невзначай,
И ей я говорю не первый раз: "Прощай!"
"О, нет! - смеется. - Буду ль я тебе обузой?"
              И вновь предстала Музой.
Прощай навеки, юность! Наконец пора
Мне повзрослеть. Предвижу много в том добра,
              Когда бы Муза не покинула поэта
До часа смертного, последнего привета,
Что, может быть, в бреду произнесут уста,
              И в мире воссияет красота!

                * * *
    Друзья! Умчалась юность наша.
Пустеет час от часу жизни нашей чаша.
Да, грустно, но тужить нет смысла. Рок.
Иное бедствие постигло нас врасплох.
Собрались мы, как после кораблекрушенья,
    Немногие, и нет нам утешенья.
Страна огромная, как целый материк,
Где новый мир недаром ведь возник,
Осталась лишь таинственным виденьем,
    Ужасным для кого-то наважденьем,
Прекрасным и пленительным для нас,
    В ком свет души поныне не угас.
Здесь, на брегах Невы, взросли мы, юность мира,
    Свободные, как пушкинская лира.

                * * *
Но что же с нами сталось? Где наш дом?
Как на чужбине, мы в отечестве своем,
    Мы - пленники чужой свободы
Нас грабить, лгать, натравливать народы, -
    Все ради барыша нуворишей, воров,
Как будто этот путь не стар, как мир, а нов.
    Что ж, милые друзья, философы эпохи
Великих катастроф, дела-то наши плохи?
Не веря в Бога с детской простотой
Сократа иль Христа и в Рай земной, -
Его, глумясь, отвергла мстительная злоба, -
Чем можем мы утешиться у гроба,
    С последними прости-прощай,
С тревогой за Россию, чистый вешний край?

                * * *
И все же мы счастливцы, как ни странно,
Родившиеся в мире новом, верно, слишком рано,
    Мы, как посланцы будущих времен,
    Сонм жизней прожили. О, чудный сон!
    Все было, как впервые: новой жизнью
Повсюду веяло над милою отчизной -
    Зимой - в сиянии снегов,
А летом - в пышном разнообразии цветов;
И осень означала - в школу снова
    За тайной света, тайной слова,
И с таинством взросления весной
В мечтах и песнях вместе со страной,
    Встающей из глубин тысячелетий,
    В грядущее унесшейся в полете.

                *  *  *
Так, с детства рос я с чувством Новой Жизни,
Анафемам не веря, отвергая тризны,
У Данте находя ее приметы вновь,
Петрарке внемля, как  поет любовь.
А ныне, что ж, как свет за горизонтом,
          Сияющим прозрачным зонтом
Она восходит, устремляясь ввысь:
          Рожденье заново - ее девиз.
Ее не изолгать всей журналистской своре
В угоду торгашам. Все сгинете в позоре
По кругам Ада, - жребий ваш таков.
А мир предстанет снова чист и нов,
          Как в первый день творенья
                В эпоху Возрожденья.

                *  *  *
О, город юности моей, нет, ты не сон!
Но где же ты? Иль в небо вознесен
Рукой Петра, как парусник на шпиле,
Когда здесь, на земле, вновь бесы в силе?
Вновь поклоняются не Богу, а Тельцу,
        С ножом у горла брату и отцу,
        Когда они препятствие успеху.
Вновь русских дев бросают на утеху
Цивилизованных, с деньгой, иных причин
У них так зваться нет, - мужчин.
Россия ж стынет на дожде осеннем,
Убогая и нищая, как в старой песне.
        О, город мой, восстань! Очнись!
Красой и подвигом России вновь явись.



                ЧАСТЬ  III


               Трагедия Греции.
                1
Мудрейший из людей, маститый,
В веках философ знаменитый,
Судом Афин, -  судьбы такая круговерть, -
        Он осужден на смерть.
- Беги! В тюрьме открыты двери.
Всяк будет рад, - твердят друзья,
        Приняв все, видно, меры.
А он: - Искал я истину в себе.
        Она - в моей судьбе, -
            И принял яд.
В Афинах горькое смятенье.
Суд отменил свое решенье,
         Нарушив сам закон,
Неправый будто, как и он.
                2
        И сбросил все оковы,
Как раб, свободный гражданин.
Так расшатались все основы
        Единых некогда Афин -
В зените славы, в век Перикла...
Давно душа моя привыкла
Любить тот век, век золотой,
И, уносясь мечтой свободной,
В России находить подобный,
        Весь упоенный красотой.
Но ныне в бедственных годинах,
Постигших Родину мою,
С тревогой горестной в Афинах
        Судьбу России узнаю.

                *  *  *
       Нежнейшая душа, каким в сонетах
Предстал он в тайне как бы, первым и в поэтах
Прослыть желая, верно, мастерство
Оттачивал, как маги - волшебство.
А лучше, как актер, с друзьями милый,
        На сцене - исполинской силы
Герой, как Макбет, Гамлет, Лир,
        Когда против него - весь мир.
Как мало знаем мы о нем и много,
Он - океан страданий и восторгов.
        Другой таинственный пример -
Слепой, исполненный величия Гомер.
              Они сродни на диво,
              С истоками у мифа.

                *  *  *
В блистательный, жестокий час заката
Эпохи Ренессанса, что, как ночь, богата
Сияньем звезд ярчайших, - всех имен
Мне не назвать, Шекспир - из первых он.
Мир гибнет, зло повсюду, власть - злодейство.
Но Дездемона, с нею наше детство
Оправданы вовек.Ромео и Джульетта -
             То юность наша и поэта.
              Любовь не ведает оков.
Офелия - певучая печаль веков.
Все в лете канет - власть и сила злата,
        Жизнь губящих на острие булата.
Лишь мир поэзии, взошедший, вновь взойдет
Сияющей плеядой вечных звезд.

                *  *   *
Периоды взросленья есть у века
И больше, чем у человека.
Игрою случая, не без затей,
У новых поколений и идей
         Является предтеча.
Таинственна их встреча.
Так, юность дивная Петра,
В ученьи страстная игра
Эпоху новую открыли,
Что веком Просвещенья окрестили,
С веселым празднеством в садах,
         В кринолинах, в париках,
В жемчужинах Ватто запечатленных,
Сияньем красок в небо вознесенных.

                *  *  *
В Париже русский царь. Толпою окружен
На площади, всех выше ростом он;
Без свиты, быстр и прост, он ходит всюду,
Дивясь всему и сам подобен чуду.
Там Аруэ героя своего узрел
И, духом века загораясь, юн и смел,
С беспечной пылкостью студента
Он эпиграммой разразился на регента.
В Бастилию засажен, как пример
Для неугодных, под именем Вольтер
Прославился, язвительный и строгий;
       Одобрив выдумку о Боге,
       Спустил Всевышнего с небес,
       Сняв ореол с его чудес.
 
                *  *  *
В те дни в Париже жил художник тихий,
Застенчивый, немножко дикий,
У мецената Кроза на хлебах,
Среди картин и празднества в садах,
Сей жизни миг чудесный, краткий
Живописуя словно бы украдкой,
С актером, что в тоске один поет,
С душою, устремленною в полет;
С актрисами, что светских дам играют,
Позируя художнику, как знают, -
Чуть скованы, болтают меж собой,
          Поворотясь спиной.
Но жизнь, запечатленная, как сцена,
      Поныне трепетна, бесценна.

                *  *  *
Так, русский царь, строитель чудотворный,
Вольтер, философ непокорный,
Художник скромный Антуан Ватто,
          Сошлись, на удивленье,
Как воля, ум и представленье,
          Ничуть не ведая о том,
Эпохи новой - Просвещенья,
В России - Возрожденья.
И жизнь, что меркла во Христе,
Вновь возродилась в красоте.
А Русь, справляя потихоньку тризны,
           Всему своя пора,
Как юность, пробудилась к Новой Жизни
           Под скипетром Петра.

                * * *
    Служил он десять лет солдатом,
    Поэт, не возносясь талантом,
    Имея волю, ум и честь,
    Как царь, простую службу несть.
    И вырастал, как дуб в долине,
Что высится, раскидистый, поныне
    И сень его, как вешний день
    Таит в себе и свет, и тень
               Вселенной,
Поэзии высокой, дерзновенной,
В которой человек, он равен всем,
          Живущим в мире сем,
          А в мире горнем - Богу,
          Подвластный только року.

                * * *
Сенатор и министр, правдив и прям,
    Служил вельможа трем царям,
          Любимец муз - державе
          В ее растущей славе,
Весь светел и могуч, как водопад,
          Кипящих дум каскад.
Природа явлена в картинах ярких
Впервые на Руси в чистейших красках,
                Как по весне,
          С отрадой утра дней.
          Теперь уж нет сомненья,
           Поэт эпохи Возрожденья,
    Он весь и Запад и Восток,
           Он человек, он Бог.

                *  *  *
     Границы Разума и веры
С усмешкой и в сомнениях измерив,
Век восемнадцатый меж тем
     Старел, в плену фривольных тем.
И, кажется, впервые на арену,
Выходит юность, как на сцену,
Неся души высокий идеал,
Весь в пламени сияющий кристалл.
Но мир дряхлеющий, в руинах
Воздушных замков, как в садах старинных,
       На рубеже веков
В борьбе страстей извечных и убогих
Не принял юности завет и зов
Взошедшей романтической эпохи.

                * * *
Сияли облака в озерной глубине,
Все те же самые, из поднебесья.
Поэт бродил, задумчив и рассеян...
Вдруг встрепенулся он: в вечерней тишине,
Как с праздника в далекие века,
Несутся звуки флейты и рожка.
И нимфы на опушке пляшут,
Русалки  из воды руками машут,
Сверкая рыбьей чешуей хвоста.
Что ж это? Маскарад веселый иль мечта?
С высокой галереи Камерона
Звенит кифара Аполлона.
И музы стайкой юных жен
Сбегают вниз, поэт уж ими окружен.

                * * *
Смеются музы, лишь одна
С поэта ясных глаз не сводит,
Доверчиво, как друга в отроке, находит,
Из детства, в баснословные года.
"То грезы и младенческие сны, -
Вздохнул поэт, - моей весны.
Прекрасный, чудный мир, когда царили боги,
Исчез. А ныне люди, их дела убоги".
Но муза в речи важной привела пример:
"Разрушили ахейцы Трою
За красоту Елены, а Гомер
Воспел деяния героев,
И восторжествовала красота
По всей Элладе. Разве то мечта?"

                * * *
"Но мир прекрасный в прошлом, разве нет?" -
С печалью и тоскою возразил поэт.
"О, нет! - сказала муза. - Временами года
Впадая в сон, вновь пробуждается природа,
Как вечно настоящее, и мир богов,
    Как в юности любовь,
И высшие создания искусства,
Коль к ним причастны наши чувства.
Ведь красота не греза, а закон,
Она в основе мирозданья,
Как днесь и нашего свиданья,
Недаром с нами Аполлон".
Поэт боится пробужденья,
Он весь во власти вдохновенья.

                * * *
Пронесся гулкий смех поверх деревьев.
"Как! Боги Греции в стране гипербореев?" -
Вскричал поэт, как пилигрим.
"Им поклонялся гордый Рим
И вновь призвал, уставши от смиренья
        В эпоху Возрожденья".
- "А ныне что ж вас привело
В наш край суровый и пустынный?"
- "Да здесь же новые Афины, -
В окрест взглянула муза мило и светло. -
Сей Парадиз основан просвещеньем
    Державной волею царя.
Взлелеян чистым вдохновеньем,
Взойдет поэзии прекрасная заря!"

                * * *
О, дивная заря! Она взошла.
Ее блистательный восход
Мы помним, как России грозный год.
Победа над Наполеоном вознесла
Россию на вершину славы,
Как при Петре сраженье у Полтавы.
        Как варварами Рим,
Сожженная Москва поднялась из руин,
И боги поселились в парках после битв,
Не требуя ни жертвоприношений,
        Ни искупительных молитв,
А только песен, вдохновений.
И в мире, возрожденном красотой,
Взошел поэзии век  Золотой.

                * * *
Блестящий, из освободителей Европы,
Гусарский офицер, без тени злобы
Бросая взор на мир чужой,
       Поник вдруг головой,
Не видя, кроме дикости позорной,
Ни славы, ни свободы, даже веры просвещенной
       В истории своей страны,
Ни в настоящем, ни в преданьях старины.
Философ сей был другом юного поэта,
Чей гений возмужал, и дружба им воспета
В пленительных стихах, каких и в мире нет,
Пел о любви - с Сафо, с Петраркой наш поэт,
Соперничая, будто в Греции рожденный,
В России Фебом воскрешенный.

                * * *
Как! Ничего? Весь встрепенулся он смущенно,
Вступая в важный спор с товарищем стесненно,
    Всем недовольный более других,
Любил он жизнь, как и внушенный ею стих,
И не роптал на волю провиденья,
Когда философ жаждал утешенья,
Коли не здесь, в земных делах и снах,
            То там, на небесах.
Известны доводы друзей и судьбы их,
       Трагичней вдвое на двоих.
Пред этой горестной для разума картиной
    Спор нерешенный, как паутиной,
Покрыл блистательный расцвет искусств,
    Мир новых мыслей, новых чувств.

         Хор муз у могилы поэта.
                1
В местах, где в ссылке он провел два года,
       И мирная воспета им природа,
       В сияньи дня, во звездной мгле,
       Изгнанник на родной земле
               И пленник,
        Сошел в кладбищенские сени.
        Пусть ныне торжествует рок.
        Тоску и грусть ты превозмог
        Души прекрасной песней,
        И жизни нет твоей чудесней!
        Мир праху твоему , поэт!
Да не умолкнут в бурях грозных лет
Поэзии высокой пламенные вздохи
              Классической эпохи.
                2
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
          Поэтов участь не нова.
Все светлое поруганное гибнет,
И плесенью могилы липнет
           К нему хула и клевета, -
И глохнет в мире красота;
Под маской скрытое уродство
Играет важно в благородство.
        Поэт! Покойся в тишине, -
        В неизмеримой вышине,
        Где Феб рассеивает тучи,
Как солнце, светлый и могучий,
        Встает и образ милый твой,
        Овеян высшей красотой.

                *  *  *
Не ведал я, кем буду, но известность, слава
Мне грезились, как и любовь, - в том право
Дано ведь каждому, - и я не понимал
Тех, кто о высшей доле не мечтал.
Безвестность, смерть равно страшили,
Как если бы до времени тебя убили
         И никогда не будет на Земле,
         Летящей вечно в звездной мгле.
Мне все казалось: Ренессанс не за горами,
Как Данте и Петрарка возвестили мир стихами,
С предчувствием расцвета всех искусств
         Во славу человека, новых в мире чувств, -
                И все яснее различал,
         В эпохе Пушкина, как в фокусе, узнал!

                *  *  *
На рубеже столетий все искусства
О красоте заговорили - до беспутства.
Театр и жизнь сливались, как игра,
В чаду, в тумане, с ночи до утра.
И живопись высокая явилась, -
Вся жизнь к мечте вселенской устремилась.
         Прочь небылицы,  россказни пустые!
         Я знаю ныне: Ренессанс в России
         Был явлен - со времен Петра,
Не узнан нами, но теперь пора:
Оглянемся вокруг без шор и суеверий, -
Эпоха классики, как свет из поднебесья,
Сияет вечностью. Нетленна красота.
Мы ж видим лишь ее пылающий закат.

                * * *
Для сердца нашего заветные места:
Михайловское, Ясная Поляна,
Где тишь и гладь, родная красота
Сквозь бури лет приветливо проглянет -
Отрадой вековечной старины,
    Далекой, пламенной весны,
      Отрадой юности и детства,
      Как наше вечное наследство,
            И с ними Русь жива,
Как песенный напев и вещие слова,
Что прозвучали здесь. Но ныне на примете
У нас Абрамцево - на рубеже столетий,
Именье Саввы Мамонтова. С ним
    Знакомство свесть мы посмешим.

                *  *  *
Все удивления  достойно здесь: отец -
Друг ссыльных декабристов и купец.
А сын, эпохой Пушкина взращенный,
В промышленники вышел он, делец,
          Артист непревзойденный
          На сцене жизни и певец.
Он брал в Италии уроки пенья
И лепки - полон вдохновенья.
И скульптор славный мог бы выйти из него,
       Когда б не мецената торжество,
Единого во многих лицах, всех из круга,
Кого привлек для вдохновенного досуга.
Ценя классическую древность, он хранил мечту
И звал друзей любить родную красоту.

                *  *  *
     И ставил он превыше не мое, а наше,
     Чтоб жизнь была для всех все краше.
Портрет его писали многие, Серов,
И Цорн, и Репин, - всюду он таков,
Каков и был, эдоров и весел. Только Врубель
Запечатлел могучую натуру в бурях
Ума и воли, точно он и впрямь артист,
       Иль русский ренессансный тип.
Лоренцо Медичи в нем видели недаром,
        Понять великое пытаясь в старом.
        Он не правитель, а купец,
Влюбленный в красоту мудрец,
Взрастил художников, чья слава -
Его величию ярчайшая оправа.

                *  *  *
Веселый, бесподобный гений, славой
Был осенен, но счел ее он не забавой,
           А силой, отвращающей от зла,
С чем жажда веры в муже возросла.
Художник чистый, преданный искусствам,
Вдруг в ужасе не внемлет больше чувствам,
Склоняясь перед Богом, вымыслом седым,
С его могуществом, как благовоний дым.
           Так убивался Гоголь в Риме,
Не находя спокойствия в прекрасном мире
                Для изысканий и труда,
            Как Гете, устремившийся туда
            Не для стенаний - вдохновенья,
            Души и тела возрожденья.

                *  *  *
Богов языческих отринув скопом,
В великом страхе он вступил в боренья с чертом,
            Желая высмеять его, такой-сякой,
Как будто черт не шарж на род людской
С его могуществом и склонностью ко злобе
             Творить и уничтожать живое.
Не хочется мне верить, черт с ним совладал,
И душу бедную унес он прямо в ад.
Но Русь жива в его поэме дивной,
Где все земное в грусти неизбывной
              Под небом голубым
Сияет вечностью, как славы нимб
              Из чистого эфира,
          Что осенил поэтов мира.

                *  *  *
Другой художник, граф, всемирный гений,
                Во дни сомнений,
            Что благо в мире и соблазн,
Отринув красоту, послал ее на казнь.
Сократ о том, поди, не догадался.
Боккаччо, говорят, весьма засомневался,
        Зачем с веселостью беспечной он
На радость дьяволу писал "Декамерон".
О чем печаль, я знаю, уж поверьте,
У нас надежды мало на бессмертье,
Будь граф ты, гений, старость гнет,
И веры, как безверья, тяжек гнет.
Но красота ль повинна? Жизнь земная
Прекрасна, коль была, и увядая.

                *  *  *
А было время, молодость, язык Гомера,
Для мифа исстари классическая мера,
         Страницы эпоса "Война и мир",
Где жизни вдохновенный пир
          На сцене мировой впервые
          Явила дерзновенная Россия.
Свободой насладившись всласть,
           На императорскую власть
           Наполеон прельстился
И в ослеплении с Россией он сразился.
           Весь героизмом упоен и красотой,
                Как век Перикла,
Возьмем пример из мирового цикла,
           Взошел в России век золотой

                * * *
Как долго я носился с томиком стихов,
Простых, таинственных, вне смысла слов,
         Мне близких почему-то,
    Как город и река, как утро,
Как грезы юности и как любовь,
    Что будит мысль, волнуя кровь.
    И весь я полон озарений
Из детства моего и устремлений
             До бездны звезд,
    Когда падение - полет
          С мечтою дерзновенной
          Достичь конца Вселенной,
А там, быть может, и вожделенный край,
    Над Адом вознесенный Рай?

                * * *
Студент влюбленный вещими стихами
Поет, как Данте, о Прекрасной Даме,
    С предчувствием миров иных
        И бедствий роковых.
По-детски простодушен и серьезен,
Как соловей, томился он по розе,
    И пел высокую любовь,
        И нежен, и суров.
    Храня, как бедный рыцарь в сердце,
        Прекрасной даме верность,
    Влюбленный в женщин, как в мечту
        Он пел любовь и красоту,
              Петрарке вторя,
Ликуя и стеная, как от горя.

                * * *
В семействе Мамонтовых принят, как родной,
    Серов любил, как мать, хозяйку дома,
Из барышень тургеневских была, - весь строй
Ее души и облик - все мне здесь знакомо.
    Моих учительниц я в ней узнал,
    Из чьих и уст, и взоров постигал
Язык я русский как родной, с природой,
    Как и людей с их новою породой.
    Венок мой запоздалый вам несу,
    Как розы, окуная их в росу,
        Весь уносясь в края родные,
    О, женщины прекрасные России!
    Мой дар - ваш дар, как и мечты,
        Язык любви и красоты.

                * * *
Погиб поэт! Да есть ли правда в небе?
    В высоком благородном гневе
              Гусара-молодца,
С таинственным призванием певца,
    Он речь ведет "На смерть Поэта"
    И дань последнего привета
    Несет - поэзии венок
              От Феба
И молнией сверкающий клинок
         От голубого неба.
Так он возрос душою в ясный вечер,
    Взойдя на высшую ступень,
Где, просияв, погас прекрасный новый день.
    Да будет в небесах он вечен!

                * * *
Душа мятежная и нежная, как детство,
А жизнь его - трагическое действо
    В четыре акта - и венец
Терновый озарил его конец.
    Как в молниях от гнева
    Разверзлось над землею небо,
      И дивный женский лик
      Там, в небесах, возник,
    С такою лучезарной скорбью,
       С нездешнею любовью,
Что он и мертвый содрогнулся весь,
Как если бы упал сейчас с небес,
Где ангелом носился во Вселенной
    В красе могучей и нетленной.

                * * *
Среди картин эпохи Возрожденья,
Всесилья жизни, блеска красоты,
Серов, столь сдержанный, в порыве вдохновенья
Воскликнул, осознав художества мечты:
"Хочу отрадного!" Какое слово -
От радости, как эхо или зов,
Как красота или любовь, -
В нем вся эстетика сурового Серова,
Пленительно простая, яркая, как снег,
Природы праздник, с нею человек
Среди вещей и дум своих весь светел,
Каков ни есть, и не потонет в лете,
        Живую вечность обретя,
        Княгиня чудная или дитя.


                ЧАСТЬ  IV


         Венере Таврической

Я снова у подножия богини;
    Безмолвный, я пою ей гимны
Из детских сновидений и мечты
         Пред тайной красоты,
         Что нас влечет, как песня.
В стыдливой наготе своей прелестна,
    Богиня слышит звуки с гор,
Куда и обращает дивный взор.
У моря, у небес укромна местность,
    Как в детстве, и сияет вечность,
И мир старинный полон новизны,
          Как в первый день весны.
    Здесь тайна древних - в изваяньи
Предстало вдруг божественное в яви.

                * * *
Во встречах лучезарных глаз сей жизни краткой
На женщин я глядел всегда как бы украдкой,
            Как с детских лет привык,
В смущеньи постигая знаки и любви язык.
    И ныне я таюсь, боясь упрека
    В назойливости старца иль порока,
Да и по следу новомодной красоты
Я не несу свои печали и мечты.
То старость ли? По внешности, возможно,
    Но это впечатленье, знаю, ложно.
    Душа моя, как чистый, ясный свет.
            А свету сколько лет?
        Он миг ликующий и вечность,
        Всей жизни этой бесконечность.

                * * *
Поэзия - неведомая сфера,
Хотя она единственная мера
Для жаждущих с волнением в крови
Свободы, счастия или любви.
Она, как свет, объемлет мирозданье,
И без нее возможно ли познанье?
             И это не мечты.
В ней сущность жизни, сущность красоты.
    Ведь красота - закон и форма,
    Вещей таинственная норма.
Поэзия - ее душа и взор,
Отверстые, как счастье и укор.
    И, может, нет иной Вселенной -
    Поэзии высокой и нетленной.

                * * *
Бывают дни и ночи, будь ты юн иль стар,
  В отчаянии замечаешь всюду
Все гадкое: уродство, смерть, войны пожар, -
И жить не хочется, как вдруг, подобно чуду,
  Улыбка женская иль детский смех -
     Как солнца луч иль первый снег,
И снова мир наполнен птиц веселым пеньем,
    И звезд таинственным стремленьем
    В неведомую даль миров,
Где все гармония и, может быть, любовь.
Так пробуждается душа и мир объемлет,
          Иль Богу внемлет,
  Ее обитель - вешние края,
           Поэзия, свет бытия.

                * * *
    Не сотвори себе кумира.
И все ж поэт, он тайный светоч мира,
Пока он жив, не узнан чаще он,
    Чем вряд ли очень огорчен.
Ведь свет, что озарял его тоску и бденья,
Созвучья, что слыхал в минуты вдохновенья
    И сам терял в упадке сил,
    И снова дух его носил,
    Вовеки не исчезнут в мире,
    Как звездное сияние в эфире.
    Не грезы здесь, не тщетная надежда,
    Как думает сейчас, смеясь, невежда,
    А тайна творчества и бытия.
Но в чем тут суть - еще не знаю я.

                *  *  *
Звенели чьи-то голоса свирелью,
Я знаю, над моею колыбелью.
          И первые слова
Из русской речи: «Говорит Москва»
      Услышал я, тараща глазки
          И весел, как от ласки.
Кто это говорит? Или поет...
Я с песней уношусь в полет
       И узнаю края родные,
          А это все Россия!
Так пробудился я от детских снов,
И мир вокруг был чудно нов,
С ликующей, как у пернатых, песней
        По всей стране весенней.

                *  *  *
Мои пенаты - город на Неве,
Равнинный, в водной синеве
Каналов, рек и Финского залива,
В красе классической на диво.
А по Москве я шел, как среди гор,
Все выше поднимая взор
И уносясь под дивным небом
В дали времен, как Демон,
Прообраз дерзновенных грез,
Усыпанных шипами роз.
Иного не было у нас кумира.
Москва - вершина мира,
Куда всходил я, светел, тих,
Как ею мне внушенный стих.

Источник: http://www.renclassic.ru/Ru/Lyric/42/