2. Я с тобой разговариваю, а ты?
То мы сидели дома за столом, жадно поедая пельмени, запивая чем получалось, т.к. получалось по-разному, и хорошо, что было, что запивать. То на скамейке в парке, на бульваре, у фонтана, во дворике, на площади, в аллее, на автобусной остановке, где только скамейки или им подобные имеются, мы без копейки в кармане и зудящем желудком, но с дурацкой улыбкой и спрятанной слезой, ёжились от осеннего промозглого ветра и мечтали от внутри живущей любви к жизни. То бродили по улицам, улочкам, скверикам, проспектам, переулкам, проездам, дорогам нашего любимого и ненавистного города до боли в уставших ногах и пьяных сердцах. Чтобы мы не делали, мы дышали. Одним и тем же воздухом, каким дышат миллионы людей. Но, казалось, мы не миллионы, мы не люди. Мы воздух, на плохой состав которого всё больше и больше жалуются ученые, медики…, живые существа. Казалось, именно мы настолько становимся загрязнёнными, что нас при каждом, с бухты барахты, «открытии», пытаются очистить в новых, новейших металлических штуках, для этого специально якобы изобретенных. Но забывают, что мы всё-таки тоже «люди». Очистить нас не получится без «очистки» вас. Вы же тоже дышите, как и мы.
Казалось…. Наверное, казалось не только нам. Помнишь, парня того, с сачком всё бегал. Нормальный, казалось бы, парень. Сачок тоже ничего, порванный чуть, но ничего. И всё бы нормально, да только не понимают здесь парней ловящих якобы грязные души, сачком набивая прохожим шишки.
То мы довольствовались простым удовлетворением своего либидо, то теперь подавай нам любовь. На блюдечке, с голубой каёмочкой. Да и ещё взаимную полностью, да чтоб устраивала полностью, да чтоб полностью своей взаимно устраивала. Растём. Только почему-то частенько сдаётся, что не в том, так сказать, направлении. Вниз куда-то, если быть точным. Кому нужна эта любовь? Вернее…, это любовь? Что за любовь? Что такое, с чем едят? Вот и приходится довольствоваться ничем. Хорошо, что хоть точно знаешь, что такое «ничто».
Помнишь? Вот так и шли дни, может недели, может месяцы, а может, и годы обманывали нас. Непроизнесённые вслух слова были и так понятны, близки и теплы. Трогали те самые твои чувства, что глубоко и крепко спят, укрывшись одеялом нерешённых проблем. Руки согревали карандаш, что чертил по бумаге и, изредка попадая на влажное пятнышко, осторожно надрывал её плоть. Считать время тогда не имело смысла. Но читать время мы могли.
Свидетельство о публикации №110032103743