ДЕД

Как-то летнею порою
В разговоре сам с собою
«Древний» дед решил понять
Душу можно ль чем  унять?
Стало всё его сердить,
Трудно стало, есть и пить.
Спать ложится и тогда
Видит он, из далека,
Его кто-то упрекает.
Кто и в чём, то дед не знает.
Разболелся дед душой,
Ходит день он сам не свой.
Так и месяц пролетел.
Дед совсем осатонел.
Телефон вдруг зазвонил.
Правнук деду то звонил.

«Дед, здорово! Как живёшь?
И хватает тебе ль грош?
Коль тебе, что будет надо
Я добуду. Не бравада.
Ты лишь только пожелай,
Но об этом знать мне дай».

дед ответствовал как мог.
Так, чему учил всех Бог.

«За здоровее спасибо.
Как живу? Порой красиво.
Грех ведь мне кривить душой.
Сыт, обут, пока живой.
Вот прожил я сотню лет,
Счастье есть, а вроде нет.
Что-то мучает меня.
Вот уже четыре дня
Не могу я есть и пить,
Сердце начало шалить.
Лишь закрою я глаза
Предо мною образа.
Взгляд укором говорит,
Видно, что-то мне велит.
В церковь я ходил не раз,
Помянул я всех за вас.
Но покоя не нашёл
И к чему я вот пришёл.
Душно в комнате сидеть,
На людей в окно глядеть.
Хоть силёнок не хватает,
Но душа моя желает
Успокоится, понять,
Можно ль душу чем унять?
Сделай милость, помоги!
На крутом брегу реки,
Утро, раннею порою,
Встретить летом, как весною.
Чтоб туман в лощинах плыл,
Холод за ворот скользил.
В дебрях леса чтоб шумело
Коростель в болотах пела.
Мирно костерок пылал
И пескарь в ухе вскипал.
Чтоб послушать вечность мог!
Да поможет мне в том Бог».

«Ну, дедуля, ты даёшь.
Думал я, ты хочешь в Канны
Иль в Гренландию на ванны,
На «азоры» иль «канары»,
На худой конец в Йемен,
Ты ведь дед мой – джентльмен.
Может в Англию, Китай,
Жить где хочешь? Выбирай!
За ценой не постою,
Так как я тебя люблю.
Для меня твоё желанье,
Бога есть то приказанье.
Я его исполню в прок.
Назови число и срок.

Слово внук своё сдержал.
Деда он ведь обожал.

Лес поляной подступил,
Внук бивак на ней разбил,
Там где любят рыбаки
Развести костёр, сидеть,
Дали дальние смотреть,
Той болотной стороны,
Что отсюда так видны.
И шалаш, как дед хотел,
В даль заречную глядел.
Вскоре вечер наступил,
Ох, как он прекрасен был.
Враз умолкли шумы дня,
Поднялась луна горя
Шаром огненным большим,
Цвета ярко золотым.
Волшебство в права вступало,
Хоть всё это ожидало,
Но как только, то случилось,
Пали ниц, красе на милость.
Ну, а с первою звездой
Распрощался луч дневной
Стало быстренько темнеть,
Звёзды на небе гореть.
И Вселенная явила,
Той, какой была-красива.
Где просторы, свет и цвет,
Вот уже немало лет
Всех чаруют, изумляют,
Суеверный страх вселяют.
Тихо ночь на землю пала.
Вечность вечностью предстала.

Внук за дедом наблюдал,
Вроде дед моложе стал.
Прибодрился, посвежел
И кажися, даже пел.
Все печали и заботы
Тут померкли, до того ли!
Аромат ухи двойной,
Вместе с дымом и золой,
Нагоняет аппетит,
Что в желудке аж урчит.
Есть картошка и лучок,
Сала маленький шматок
И ржаного каравай.
Есть что хочешь, выбирай.
Есть солёный огуречек
И, конечно же капуста,
Чтоб в желудке быть не пусто.
Но, внук бы сильно оплошал
Коль к застолью не достал,
«Первака»!
Ведь предки наши
Обожали, иногда,
«Видеть дно» у черпака.
Первой предков помянули.
Павшим, тостом долг вернули.
Третью выпили за тех,
Первородный на ком грех.
Молча,
Каждый выпил за своё.
Закурили, помолчали,
С лиц исчезла тень печали
И отдав своё ухе,
Душу, выплеснув во вне,
По обычаю отцов,
Затянули песнь без слов.
Чувство,
До того, что мирно спали,
Бурю вдруг в душе подняли.
Треск костра и звуки леса,
Луна ночь в глуши лесной,
Даль заречная и речка
Кружат голову тоской.
О былом, о днях ушедших,
О любви и о вражде,
И о сути жизни вечной,
И о счастье на земле.
В ней услышать каждый мог
Отголоски тех эпох
Когда волю добывали
И её как защищали.

Песня душу распахнула,
Обнажила всю до дна.
Тем душа простор хлебнула,
Захмелевши без вина.

В ярком пламени костра
Утопает взгляд всегда.
Видит там, что мысль внушает,
И огонь тем оживает.
Внук любуется виденьем
Благодушно, с умиленьем,
Видит он в игре огня
Всё, что было за три дня,
Чередой пред ним проплыло.
Но какое ж это диво!
Вдруг он ясно сознаёт,
От того и страх берёт,
Будто он со стороны,
Видит словно с высоты,
Вот уснул сам у костра,
Вот закуска, вот уха.
Рядом дед сидит родной
И шалаш, накрыт травой.
Струйкой вьётся дым костра,
Но не та лишь тишина.
Слышит он в глуши лесной
Говор, шаг колонны боевой.
Грохот танков и машин,
Свист снарядов, взрывы мин.
Слышит конское он ржанье,
Скрип колёс и помыканье.
А бывает иногда, видит,
Средь кустов мелькнёт глава,
Самокрутки огонёк
И в придачу матерок.
Вдруг кусты зашевелились,
На поляне появились
Группа воинов уставших,
Дымом, порохом пропахшим.
Разный  возраст, разный вид,
Это кой что говорит.
У кого есть трёхлинейка,
У кого есть ППШа,
У кого одна граната,
У кого одна душа.
У кого палатка, скатка,
У кого шинель до пят,
У кого есть телогрейка,
В гимнастёрках пять ребят.
Кто в обмотках,
В сапогах кто,
Есть и в валенках один,
Ну, а есть, да в том загадка,
В чём обут тот армянин.
Кто замёрз, а кому жарко,
Кто весёлый, а кто злой,
И дымит одна цыгарка
У того, кто весь седой.
Их одно всех отмечает,
То, что орденом горит,
Кровью алой то сияет,
Рана смерти их роднит.
Запах пота, крови, йода,
Запах ужаса войны,
А вокруг сего народа
Льётся свет как от звезды.

Дед задумчиво взиравший
На игру огня в костре,
Вдруг, услышав, обернулся
И вскочил как на войне.
Вмиг узнал родные лица,
Образ их в душе храня,
Столько лет ушло водицей,
Но забыть ведь то нельзя.
Как куском делились хлеба,
Табачком, глотком воды,
Как слезою запивали
За покой солдат души.
Руки птицею раскинув,
Стал младым дед как они
И обнявшись, прослезился
Как тогда, в былые дни.
Крепче уз солдатской дружбы
Нет, не будет ни когда,
Потому то эта встреча
Бурно радостной была.
На поляне стало тесно,
Шумно, слов не разобрать.
Только слышится порою
Про какую то их мать.
Наконец угомонились,
Чувств солдатских не тая,
Хмуры лица, прояснились,
Вот солдатская стезя.
Вкруг костра уселись тесно
Каждый всё, что есть достал,
По привычке старой русской,
Старшина бутыль достал.
Тут послышалось такое,
Внук ни разу не слыхал,
То фольклор души, войною,
С уст солдатских зазвучал.
А когда, наполнив чарки,
Встал один из молодцов,
Все притихли и цигарки
Затушили враз без слов.
Лица стали вдруг суровы,
Слово молвит политрук!
А его словами можно
Слышать сердца даже стук.

«Командир», сказал он деду,
«Здесь все те, кто в дни беды,
Шли одним путём к победе
Через ужасы войны.
Не по карте отмечали
Мы её извилин путь,
Там, где мы своих теряли,
Где остался, кто ни будь.
Три состава взвод стрелковый
Потерял на том пути.
Присмотрись-ка в эти лица,
Что ушли и не пришли.
Здесь представлен «сорок первый»
И особенно «второй»,
Ведь попали в окруженье,
Но прорвался взвод всё ж твой.
Им пришлося  горемычным,
На крутом брегу реки,
Стать самим живой стеною,
На путях, когда враги
Посчитали, что Советам
Будто там пришёл «капут»,
Только сказки нам об этом
До сих пор враги поют.
Вон сидят «днепровци» братья,
И  туда ты посмотри,
Там сидят «сорок четвёртый»,
Тяжелы их были  дни.
Те ж, предвестники победы,
Им, пожалуй, тяжелей,
Знать, восходит свет победы…
Но все мы крестники трагических времён,
И суть того познали до предела,
Судьба связала нас с войной,
А развязать видать не захотела.
Наш путь дорогою войны
Лежит сквозь даль ушедших лихолетий.
И суждено нам там идти
Пока в войну играют дети.
Устали мы и нужно б отдохнуть,
Болят и кровоточат сердца раны
И хочется забыться и вздремнуть,
Во сне увидеть светлый образ мамы.
Немилосерден рок судьбы для нас
И тяжек ратный труд солдата,
Но Бог войны не отдаёт приказ
Демобилизовать уставшего собрата.
И мы идём дорогою крутой,
Для нас всё так же взрывы и атаки.
Всё так же рыть окопы мы должны,
Сходится в рукопашной смертной драке.
Но раз в году мы видим, всё как есть,
И всякий раз сомненья гложут душу,
За что пришлося в землю лечь,
Тогда, нам молодым,
Горячим, непослушным.
Мы выполняли Родины  приказ,
Союз любили беззаветно,
Но то, что сотворили после нас,
То видно всё Богам лишь и известно.
Своей судьбой войну всю охватили,
Желали  люд и Родину сберечь.
Стремясь  приблизить миг победы
Готовы были в землю даже лечь.
Мы все сдержали своё слово,
Свой долг, исполнив  до конца,
Но то, что видим мы сегодня,
Нам  жжёт, изранены сердца.
Кричат, рыдают небеса.
Тем душу память истязает,
Виденья застят взор очей,
Просторы бездны рассекает
Крик жен, детей и матерей.
Они взывают к памяти ушедших,
У тех ища защиту кого нет,
Поскольку то за что мы все сражались
Растаял след в тумане прошлых лет.
Так что ж вы сделали живые,
Всё с тем, за что мы полегли,
При том остались вы живые,
А мы ж, за что тогда легли.
Не нужно говорить,
Что, мол, судьба то,
Решала кому жить, а кому нет,
Порою это всё ж решало
Святое братство воинов тех лет.
Там друг за друга грудью встанут,
Шагнут под град свинцовых бед.
Верней, надёжней этой дружбы
В аду войны всё ж не было и нет.
Так вспомним други поимённо
Кто на себя беду всю взял.
Кто другу-воину всем сердцем
Здоровья, счастия желал,
Жилось тому, чтоб многи лета,
Чтоб счастлив был он за двоих,
Но помнил тех, ему кто это
Своею жизнью подарил».

И чарку «горькой» залпом выпив,
Занюхал тем сосед, что дал
Он, успокоившись как будто,
Спокойно дальше продолжал.

«Пускай тот, спросит, кто захочет
За что такая нам судьба
И у тебя они то спросят
А ты ответишь им сполна.
Ты командиром был,
Ты есть, ты им и будешь,
Мы все армейская семья.
И то, что было, не забудешь,
Была ведь то всё ж жизнь твоя».

«Ефрейтор Ветров, княжеского рода,
Был по профессии лингвист.
Хотел бы знать того урода
Смешать сумел кто «верх» и «низ».
Кто тщится доказать, что нацидею,
Возможно в пьяном выдумав уме,
По прихоти паскуды грамотея
Внушить необходимо, мол, стране.
Кто утвердить разбой желает
Тем Русь Святую погубить.
Кто юность на панель и на иглу сажает,
А стариков стремится уморить.
Не могут не понять, не знать прохвосты,
Ведь дураками их не назовёшь,
Что нацидею выдумать не просто,
Она есть то, что хочет молодёжь,
Чего желает старость и ребёнок,
Что хочет рус, татарин и калмык,
Кто сеет, пашет, кто стоит в дозоре,
Покой державы сторожит.
Идею эту трудно не заметить,
Она в делах и в душах всех  людей.
Она любовь и вера, и надежда
Былой и настоящей жизни всей.
Она как отраженье воли люда
На то, что власть в стране творит,
Что нужно сделать, чтоб иной паскуда
Не совершил бы то,
Не сделал что блиц-криг.
Чтоб русский дух,
От века мирный, добрый,
В кругу друзей, товарищей, родных,
Витал бы на просторах землей русских,
Был в душах, и сердцах людей простых.
Режиму видно это всё не нужно.
В тенетах он у вечных торгашей.
Стремясь к иудиной награде
Холуйски раболепствует пред  ней.
Не зряч и глух к страданию Отчизны.
Ему милее фатерлянд.
А главно, угодить из США «партнёру»,
В Израиль переправить чистоган.
Пусть рушится страна – Великая Держава,
Пусть вымирают «быдло» и «совки»,
А на Руси сияет нацидея
Шестиконечной давидовой звезды.
На них, конечно, обижаться можно,
Во всём блюдут свой интерес,
Но поучиться  нам у них бы нужно,
Чтоб вор в карман наш больше не залез.
Ведь на Руси уж  русским духом и не пахнет.
Прононс французский больше не в чести.
По фене «ботуют» игриво
Министры,  депутаты и братки.
Коль неизменным будет путь наш дале,
Пройдёт тому не много лет
И на скрижалях мировой истории
Запишут: «Русь – была, и нет».
А посему, вопрос предельно ясный,
Где были вы участники войны
Когда болтун и пьяница мордастый
Крушили то, что все беречь должны.
Своё вы слово умолчали,
Тем согласились будто Русь
Была от века не способной
Сказать, иль сделать что-нибудь.
Зато вам льстило, щекотало самолюбие
Когда меж  мордобоев и ушатов лжи,
Прилюдно и цинично унижая,
Вас «величали» ветеранами войны.
В больные и трясущиеся руки
Совали алый цвет гвоздик,
Со сцены к вам летели песен  звуки
О том, как шёл с войны солдат-старик
О той землянке, о печурке
И о том, как соловьи,
Всё ж тревожат наши души,
Распевая  до зари.
Вся война, венком мелодий,
Вновь обрушилась на вас,
Чтоб не видеть вам, не слышать,
Как страдает Русь без нас.
Гибнет матушка Россия,
Помощь ждёт от сыновей,
А коварный лютый ворог
Душит лишь её сильней.
Вы ж калёные войною,
Ратным подвигом солдат,
Вдруг померкли и душою,
Как хотел то супостат.
Дескать, старость, боли, годы,
Нету сил их превозмочь,
Тем забыли нам на горе,
Что в одном мы вечны мочь.
Дух нетленный, дух всесильный
Он в себя всю жизнь впитал
И своею сутью к жизни
Стал таким, каким он стал.
Тут прибавить, иль убавить
Не возможно ничего.
Видно много в нём такого,
Что вошло в его нутро
Не от той поры горячей,
Где горела сталь, земля,
А от той, где продаётся
Наша матушка-Земля.
Где посулы, пустозвонство,
Где стремятся Русь убить,
Где не слышно ваше слово,
Видно страшно битым быть.
Командир, помочь хотел бы,
Но обратно хода нет.
Потому что всё, что видишь,
То ушедшего лишь след.
Говорят, что, «Бог судья вам»,
Что ж,
То ждёт вас впереди.
Только горько сознавать нам,
То, к чему мы все пришли.
Что идеи чести, братства
Не сумели вы сберечь
Оттого и люд страдает
И готов он в землю лечь.
Не за светлые идеи,
Ни Отчизну, ни Христа,
Потому как  жизнь паскудна
Как правительство она.
Я ж на фоне тех свершений,
Что вершили мы тогда,
Всё ж чуть-чуть на вас серчаю
В том, что предали меня.
Зла за то держать не стану,
На того, кто сплоховал,
Кто подобной жаждой жизни
Кое-что и замарал.
Будьте ж счастливы, кто может.
Об одном могу жалеть,
Слишком рано, скоротечно
Нам пришлося в землю лечь».

Тишина была не долгой,
Слово молвил рядовой.
Кто в бою под Старой Руссой
Был убит взрывной волной.

«Так  хотелось, командир, мне
Вновь, той раннею, порой
Выйти в поле, где пшеница
Вкруг стоит сплошной стеной.
С первым, где лучом Светила,
Жаворонок молодой,
Распевая песнь игриво
Будоражит жизнь собой.
Где к полудню воздух дышит
Чуть колыша  далей вид,
Где от пота и от зноя
В голове слегка звенит.
Где устав в жару трудится,
Хорошо из родника,
Ключевой воды напиться
И упасть, в траву плашмя.
Широко раскинув руки,
Взором в небе утонув,
Вспомнить вечер, руки, губы,
Запах шелковых волос.
И овал лица девичий,
Образ, чей  мне в душу врос.
Как пытался рассердится,
Как обиду затаил,
Но сумел лишь рассмеяться,
Так чудесен вечер был.
А потом, с заходом солнца,
За околицей села,
Размышлять о смысле жизни,
Целоваться до утра.
Командир, прости, заело,
Не туда меня ведёт,
Видно прошлое то дело
До сих пор во мне живёт.
Не могу взирать спокойно,
Что творится на селе.
Потому так сердце рвётся
К той ушедшей в даль поре.
На селе разврат и пьянство,
Воровство, развал вокруг.
Заросло, родимо поле
И исчез зелёный луг.
А порою,
Боже правый!
Жизнь прожив от А до Я,
Был  он воин – солдат бравый,
На погост несут друзья.
Не гремит салют прощальный,
Не слышны колокола,
А звенят, как звон кандальный,
Две медали другаря.
Не сказать, что все в печали,
Слов о том и не веду.
Я ж  грущу, что все медали
Внук продал, как на корню.
Продавая, вряд ли ведал,
Честь солдата продаёт,
Ту, которая ему же
К жизни, к счастью путь ведёт.
Горько мне, что пышным цветом,
Утопив себя в вине,
Продают родную землю
Даже те, кто на войне
Всю Европу прошагали,
Проползли на животе,
А бывало, зарывались
В Землю – матушку везде.
Грязь ли, снег ли, жар небесный,
Жить, желая всей душой,
Мы молили нашу Землю
Чтоб прикрыла нас собой.
Мы старались в ней зарыться,
Прижималися плотней,
Чтоб шальная пуля – дура
Промахнулась бы  верней.
Кое-кто о том забыли,
Что Земля, то значит мы.
Из неё мы в мир явили,
От её щедрот живём.
Как бы, где бы ни хитрили,
Всё ж, в неё мы все уйдём.
Те ж, кто знать того не хочет,
Кто считает Земля – грязь,
Видно всё ж они не жили,
А ютились, притворясь.
Им не ведом запах ветра,
Шум дубравы над рекой,
Красота зори вечерней.
Дождик летнею порой.
Не понять капель весенних
На припёке под окном,
Не услышать зов природы,
Что звучит весной кругом.
Не чарует взор их дали,
Не тревожит тишина.
Вообщем, жизнь они не знали.
Не узнают ни когда.
Горько, стыдно и обидно
Мне такое наблюдать,
Так за что же мы погибли,
За какую сволочь, б….ь
Все они сейчас в почёте,
Мол, умеют люди жить,
Ну, а те, кто без работы,
Какова их жизни нить?
Говорят, они ленивы,
Будто ум, душа не та,
Ни родится, ни  трудится,
Не желают без гроша.
Но скажите други  милы,
Чем Россия хороша,
Украина иль Молдова,
Где живёт узбек, туркмен,
Иль Армения, где скоро,
Будет жить лишь Президент?
Каждый скажет, что народом,
Он всего важней в стране.
Вот они то разбредутся
Или быстро вымрут все.
Не минует сия чаша
Ни Москвы, ни Ашхабад.
Даже Киев – град могучий
Будет всё ж  тому  не рад.
И останется  наследством
Всё, что создано трудом
Тех, кого уж больше нету,
Спят давно кто вечным сном.
Кто по правде честь имел всё ж,
Мог и строить, созидать.
Лишь себя он не умел
Так как надо защищать.
И глядя,  на весь бардак сей,
Должен вам я всё ж сказать,
Чтоб спасти страну Советов
Нужно всё ж не рассуждать.
Не доказывать прохвосту
Где, когда, в чём виноват,
А исполнить то, что должно –
Подлость, ложь огнём карать.
Выйди в поле, в чащу леса,
На болота, на луга,
В час урочный, там услышишь
Как страдает Мать – Земля.
Не за то, что боли терпит,
Не за то, что счастья нет,
А за то, что её дети
Продают весь белый свет.
Что душою они чёрны,
Уж людьми не назовёшь,
Поклоняются мамоне
И святых не ставят в грош.
Потому то я стенаю,
Потому то я ропщу,
Русь спасти, душой желаю
Вот об этом я кричу.
И невольно руки сами
Крепче держат автомат,
Потому как этот «козырь»
Понимает и дурак».

Тут, все разом всполошились,
Захотелось всем сказать,
Про свою судьбу лихую,
Что и как, где исправлять.
Политрук не удержался
Встал и строго всем сказал,
Что негоже расшумелись
И соседу слово дал.
И когда сосед поднялся,
Осветил костёр его,
Оказалось, лик иконы
К нам явил своё лицо.
Та ж покорность, то ж смиренье,
Та же грусть в её очах,
Дополняются красою
Той, что люди говорят,
Мол, она то миром правит,
То она, мол, нас ведёт.
Коль захочет, в рай отправит,
А захочет, в ад пошлёт.
В ней мужская половина
Силу черпала всегда.
В ней душою отдыхала
И сдавалась ей она.
А порой очарованье,
Обрамлённое умом,
Будто два больших брильянта,
Источают свет кругом.
То, не знает спутник в жизни,
Не способный разглядеть,
Что за ярким этим светом,
В ней душа живая есть.
Ну да это, к слову было,
Чтобы каждый мог понять
Какова краса земная
Стала тут же речь держать.

«Я, я не штатный воин взвода.
Я всего лишь журналист.
По заданию народа
Прибыла к вам с верху вниз.
Знать в тылу ведь все желали
Как воюет наш солдат.
Ведь о вас, о вашей доле,
Много кой что говорят,
Да и что скрывать, то было,
Но не главное оно.
Был солдат наш как мужчина,
Знал, за что идёт на дно,
И за что горел он в танке,
В самолёте погибал,
Иль в атаке рукопашной
Грудью смерть свою встречал.
Командарм сказал, что взвод ваш
В этом плане образец,
Что любовь к земле Советской,
Для его солдат, венец.
Вот промчались кони-годы,
Я могу  лишь подтвердить,
Что любовь такой породы
В сердце надобно хранить.
Ну, а я, да что тут скажешь,
Белорусская земля
Приняла меня в объятья
Как родная мать моя.
Топь могилою мне стала,
Уложила в глубину,
Звонкой, вьюжной  ли  порою
Сохраняя тишину.
Пролетят года, столетья
И на месте, том, где я,
Может, будет чисто поле,
Иль обширные поля.
А возможно, лес дубравой
Зашумит живой стеной.
В вышине мне крик гортанный
Прокурлычет клин весной.
И от счастья замирая
Появлюсь я по весне
Белым лебедем, скликая
Души павших на войне.
Поплывём мы в поднебесье
Оглашая, дали лет,
Чтоб припасть к родным пенатам,
Без чего всё ж счастья нет.
А пока, тоска на сердце,
Больно видеть, то, что есть.
Вымирает Мать - Россия
И детей средь них не счесть.
Я могу сказать не мало,
Что, откуда, отчего,
Но скажу, одно по праву,
То, что думаю давно.
Ведь в исходе было «слово»,
Мир начался из него,
Потому как то основа
Делу всякому давно.
А сегодня «слово» стало
Во сто крат важней для нас,
Изъясняемся друг с другом,
Мысль храним им про запас».

Усмехнулась, осмотрелась
И продолжила тот час.

«Если б только так и было б,
То сомнений тому нет,
Многих бед бы Русь  лишилась,
Был бы рай, какого нет.
То ж, что есть, свидетель каждый,
То добром назвать нельзя.
Слово стало продаваться,
Стало вроде упыря.
Нету злее зла, чем слово,
То оно творит беду,
Но признаюсь, само слово,
Не причастно всё ж к нему.
Ведь оно то дар небесный,
Отличает от всего,
Что растёт, цветёт, плодится,
Умирает без него.
Человек – венец творенья,
Должен был бы сознавать,
Что негоже даром божьим
Беспардонно торговать.
Те ж, кто знать то не желает,
Кто в погоне за рублём,
Душу продал и мечтает
Счастье выстроить на том.
Тот не внемлет слову чести,
Не усовестить его.
Для него важнее злата
Нет на свете ни чего.
Он в погоне за наживой
Не жалеет ни кого
Коль заплатят, то готов он
Опорочить  Самого.
Что ему народ, что дети,
Что ему судьба Руси
Упиваясь властью денег
В люд готов он смерть нести.
И такое сплошь и рядом,
Каждый видит, всё как есть,
Смерть гуляет по России
И примеров тех не счесть.
Вон «избранники народа»,
Что ни день то новый фарс,
Уверяют будто сами
По закону жить хотят.
А посмотришь, «Боже правый!»
Ну, какая ж они мразь.
На народ, свою Державу
Выливают всюду грязь.
Ей торгуют как картошкой
Беспардонно в глаза лгут,
Принимают те законы
Отчего вокруг  все мрут.
Рушат Русь, Рус вымирает,
Деградирует народ,
А они всех уверяют
Будто жизнь вперёд ведут.
Спору нет, «вперёд» - прекрасно.
Только нужно всё же знать,
Почему «вперёд» считают
Русь должна, где погибать.
Не по нраву им, что было,
Это видно по всему.
В глотке кость, так Русь у мира,
Не желательна ему.
Вот за то её мордуют,
Вот за что хотят изжить.
Потому, что Русь богата,
Хочет Рус по чести жить.
Да и как не быть такому
Коль большое их число,
Попустительством народа,
Сионистское гнездо.
Это ж нужно догадаться
И такое сотворить.
Двум богам враз покланяться
Непорочным в мире слыть.
И  хлопочут в меру силы,
Изливая желчь и яд.
Представляясь от народа,
А, поди ж ты что творят.
Словоблуды, демагоги
И циничные лжецы,
Жаль что нет такой дороги
Чтоб сюда их привести.
Пусть в глаза нам всем посмотрят,
Их мы спросим, что и как.
Зададим лишь те вопросы,
Почему, мол, врёте так.
Вы ж народу обещали
За него стоять горой.
Объясните, мол, как можно
Торговать самим собой.
Вряд ли путного, что скажут,
Как обычно, будут врать,
Потому я предложила б
Их за шиворот поднять.
Пусть на солнышке просохнут,
Ветерком обдует пусть.
Их бы раньше всех подвесить
Была б меньшей в душах грусть.

Но особенно всё ж лживы,
Нет прощения кому,
Журналисты – гримадрилы,
То собратья по перу.
Совесть честь всю распродали,
Но особенность их в том,
Показали, рассказали,
Описали так кругом,
Ахи, вздохи возбудили,
Обмарали, как могли.
Лишь за ложь им  заплатили
Враз исчезли те грехи.
Кого грешником считали,
Был представлен хуже нет,
Может статься оказался
Не плохой был всё ж субъект.
Эти падшие душонки,
Что о них тут говорить,
Скоро их за это дело
Принародно будут бить.
Мразь они, им так и надо.
Есть другие, те вредней,
Потому как злее брешут,
Словно свора кабелей.
Кое-что бы я сказала,
Прежде им, кто на войне,
В сердце был того пожара,
Нынче ж  врёт о том в двойне.
Ладно бы  писал, что видел,
«Плюрализм», мол, задавил.
Говорит же, то, мол, слышал,
Или просто сообразил.
Пишет то, что власть желает,
И не думает о том
Как поймут его младые,
Что подумают потом.
Мол, герой!
Был сам свидетель!
Было плохо, всё не так.
Потому считают  внуки,
Фронт наш был сплошной бардак.
Нас к фашистам приравнял он,
Власть Советов очернил,
Мол, от страха мы сражались,
Жаль, что враг не победил.
Вот  бы жили, как Европа,
Полной чашей каждый дом,
Но  «прокляты» коммунисты
Не согласны были в том.
Не Советы победили,
Не Советский наш солдат,
В нашей  крови  утонули,
Так  хотел, мол,  «супостат».
Эту ложь, услышав малый
По наследству передаст,
Так как он тогда услышал,
Сей паскуднейший рассказ.
Тем, кто спят,
Исполнив долг свой,
Вечным сном трудяг войны
Ты отказываешь в чести
Знать, за что на фронт пошли.
Спорить нам о том нет смысла,
Знаем  мы, за что легли
Только вы все позабыли,
Для чего всё ж живы вы.
Говорите, что прозрели,
Вы, на склоне лет узнав,
Не туда, мол, вы глядели
И писали не поняв.
Что ж, с такими так бывает,
Кто слова, дела и мысль
Личным счастьем поверяет,
Ну, а Русь, к чертям катись.
Плюрализмом вы прикрылись
От того, что совесть есть
И солгав, перекрестились,
Мол, то всем благая  весть.
Знать пора, ведь вы не малый,
Правда гола и одна,
Ложь  нарядна да криклива
И во множестве она.
Вы, холуйствуя усердно,
Правду ложью обложив,
Ночью, мучаясь, не спите,
Мол, скорбите наш удел.
Но не правду порождая
Всё же чувствуйте нутром
Ждёт вас встреча не простая
В судный час в миру ином.
Мы ж, о том не сожалеем,
Шли путём, как предки шли,
Русь и Русичей  любили
И любовь ту пронесли
Через ужасы, страданья,
Через всё, что есть война
И большой для нас наградой
Стало то, что Русь жива.
Больно слышать ветеранов
Были с нами что тогда,
А сегодня то предали
Защищали что вчера.
Тайно вы себя спросите
Отчего и почему
Вы во сне «ура» кричите,
Грязь, где льёте по утру.
Мир, как заповеди Божьи,
Да народ Руси родной
Были с сутью всё ж согласны
С тем, что топчите ногой.
Не по нраву, что учился
Русич там, где он хотел.
Не по нраву, что трудился
Так, что орден заимел.
Как лечился, веселился,
Как умел он отдыхать,
Как родился, как крестился,
Вкруг друзей как мог собрать.
Какова была Держава,
Дух, славянский был каков.
Мир боялся, восхищался
И любил, без дураков.
Ныне Русич вымирает,
Деградирует во всём,
Прослезившись разрушает
То, что создал сам трудом.
Той державы больше нету,
Как и нет чем славен Рус,
Покорился, надломился,
Стал теперь он просто трус.
Русь предателями правят
Из-за тридевять земель.
Иноверец помогает
Ей исчезнуть побыстрей.
Зло цинично насмехаясь,
Издеваясь, как хотят,
Нас в грязи с дерьмом мешают,
Хлеб, российский, всё ж едят.
В этом есть всех тех «заслуга»,
Кто безмерно всюду врал,
Кто в угоду сионистам
Русь на паперть загнал.
Ждёт  награда серебром их,
От бесчестья не уйти,
Вечно быть Иуды другом
За предательство Руси».

Отозвался средь сидящих,
Тот, кому давно пора
Отдыхать среди курящих,
Молодёжь где, детвора.
Не погибнуть под столицей,
Не сгореть в аду огня,
Сизой дымкой растворившись
В снежном небе декабря.
 (продолжение следует)