Романтическая элегия
На плёсе плеск. И так близка
Незамутнённая тоска
И до глубин прозрачна память.
Я отдаюсь воспоминанью,
И отдаётся мне волна.
Я – жажда губ твоих, до дна
Желанных, вопреки желанью.
Влюблённой кистью Боттичелли
Умасливал морскую спесь.
И в песнь переметнётся днесь
Раскосый лепет акварели.
Сквозь резь и рознь, и разоренье
Лазуревых клавиатур
Твой пращур – вычурный прищур –
Рябит и множит отраженье.
Своей настырною ресницей
Изводишь око. Так изволь,
Очнувшись в глине горловой,
Криничным голосом излиться.
Жури ручей журчащей речью,
Беспечной пеночкой резвясь,
Открой проточной строчки связь
Со зреющей под камнем желчью.
Перепевай себя стоусто,
Переливай в фиал стиха
И уксус яблочный греха,
И стыд прельстительный искусства.
Свидетельство о публикации №110032008072
позволю себе привести цитату из дневника Пунина Н.Н. 1913 года:
"Большой соблазн содержит в себе мысль, определяющая искусство как стыд человеческой души. Таится ли в ней аналогия Федору Павловичу Карамазову, шутовствующему перед старцем Зосимой, или просто блестящий парадокс делает ее столь обаятельной?"
Ингрид Кирштайн 28.05.2019 11:06 Заявить о нарушении
Любое обнажение - преодоление собственного стыда, в искусстве - некая форма открытия, преодолевающая стереотипы. Обнажение, открытие сокровенного, тайников души, и при этом - неуверенность и страх, как это будет воспринято.
А Карамазов юродствовал перед Зосимой лишь потому, что Зосима и был тем самым социально устоявшимся стереотипом, ни плохим и ни хорошим, но общепризнанным, в процессе своего паясничанья Карамазов преодолевал себя, свою внутреннюю уверенность (но в то же время и сомнение) в том, что Зосима намного лучше его.
Парадоксальности, пожалуй, здесь нет, но стыд по первоначалу возникает, особенно в тех случаях, когда человек совершает нечто совершенно недопустимое с точки зрения общепринятой морали.
Анатолий Платонов Гаринов 29.05.2019 14:35 Заявить о нарушении